Автор: Kirisaki Daiichi Team
Бета: Kirisaki Daiichi Team
Сеттинг: День правила 34 - Соулмейт АУ
Размер: 4728 слов
Пейринг/Персонажи: Хара Казуя/Фурухаши Коджиро, Киеши Теппей/Ханамия Макото, Сето Кентаро, Ямазаки Хироши; упоминание одностороннего Хара Казуя/Ямазаки Хироши
Категория: слэш
Жанр: романс
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Хара всегда верил, что однажды обязательно увидит цвета. Фурухаши всегда знал, что мир для него останется черно-белым.
Примечание/Предупреждения: ООС лебедей, авторские фаноны.
Ссылки для скачивания: .txt, .doc, .fb2
Хара шел по улице, беспорядочно переставляя ноги, резко, в последний момент огибая усталых, припозднившихся на работе прохожих и кучки подпитых, галдящих подростков. Со стороны могло показаться, что в его хаотичных перемещениях нет никакой логики, но Хара точно знал, куда направляется, хотя, когда он только вышел из дома, четкого плана у него не было. Ноги и руки изнывали от нехватки движения, хотелось куда-то идти, без разницы куда, лишь бы не стоять на одном месте.Вывеска горела блекло, пряталась в тенях фонарей, освещающих противоположную сторону дороги. Хара толкнул дверь и зигзагом, отталкиваясь от одной стены к другой, пробежал по лестнице вниз пару пролетов. Бар, куда он спустился, находился в подвале, вентиляция едва ли работала, только выкрашенные тусклой краской бетонные стены приятно холодили ладони: на ощупь они были гладкие, без шероховатостей, которые бы оставили на коже неприятное ощущение сухости.
Вывернув из-за угла и заметив Фурухаши, стоящего за барной стойкой, Хара на какое-то мгновение замер и, пользуясь тем, что пока что остается незамеченным, впился цепким взглядом. Фурухаши методично протирал стакан, невидяще смотрел куда-то в сторону и, судя по блестящей испарине, собравшейся у него на шее, изнывал от духоты. Его окутывало туманное пыльное марево, которое уходило вверх к подвесным лампам.
Хара почувствовал, что и у него от жары кожа под подбородком покрылась липким потом, немедленно захотелось стереть его, потершись щекой о плечо. Он так и сделал, но не помогло.
— Я тебя вижу, Хара, — голова Фурухаши по-прежнему была повернута в другую сторону, и он все еще протирал стакан. Ничто в его движениях или позе не выдавало, что он заметил присутствие Хары. Выглядело жутковато, но Хара давно привык к странностям Фурухаши. Удивительно, что еще не забыл.
— Вау, ты и правда тут, — весело сказал он и, шатаясь, сделал еще несколько шагов навстречу. Растрепанный, в изодранных джинсах, в старой майке и со стоящей дыбом челкой, Хара был полной противоположностью Фурухаши.
Фурухаши выглядел скромно: самые обычные джинсы, самая простая черная футболка с неглубоким воротом. Он не вырос, не похудел и не поправился, только волосы стали длиннее и теперь закрывали уши, а жесты приобрели некоторую плавность. Из них ушла неуместная чопорность, какая-то церемонность, которая так раздражала Хару, когда они еще учились в старших классах. Сейчас, наблюдая за ним, Хара вдруг понял, что его так выводило из себя: в школе Фурухаши старался казаться взрослее, чем он есть.
— Я думал, что Сето мне набрехал, — продолжил Хара, усевшись прямо напротив Фурухаши и нагло сложив локти на стойку. Сето он встретил у выхода из метро. Тот в своей неторопливой манере шел на электричку и, что самое интересное, не опаздывал — никогда.
— Что ты тут делаешь? — Фурухаши и бровью не повел. Казалось, что ему совершенно безразлично присутствие Хары: он смотрел пустым взглядом.
Как на пустое место.
Люди, лишенные бурных проявлений эмоций, у Хары всегда вызывали неприязнь. Они были такие же тусклые и неинтересные, как и мир вокруг, застрявший в черно-белом спектре. Но в то же время для Хары такие люди были чем-то вроде вызова: хотелось их поддеть, залезть под броню равнодушия и вытащить наружу... что бы там ни пряталось.
— Гуляю. А ты?
— Глупый вопрос, Хара. Работаю. — Теперь Фурухаши споласкивал в небольшой раковине шейкеры и отправлял их на резиновую подставку.
— Здесь никого нет.
— Кроме тебя, — Фурухаши тихо вздохнул и завел выбившуюся прядь за ухо. Хара проследил траекторию движения его руки, огладил взглядом скулу, подбородок, изгиб шеи и плеча. Фурухаши замер, весь будто натянулся, его грудь перестала вздыматься в мелких выдохах, только пальцы машинально продолжали что-то переставлять.
— Ты уже видишь цвета?
— Ты пришел поговорить об этом? — Фурухаши поджал губы, вмиг как-то стух, но не рассердился. Наверное, вспомнил, как Хара горел —или подростковые гормоны в нем горели — идеей найти человека, который активирует его цветовосприятие, и разводил всех и каждого на поцелуи. Фурухаши он поцеловал сразу после Сето и перед Ямазаки. Тогда даже Ханамии не удалось убежать от своей судьбы — как бы двояко это не звучало.
Хара с ужасом и трепетом ждал изменений, ждал, что белое станет белым, а черное — черным, таким чистым и прозрачным, как вода из источников, цветом, и что появятся другие цвета. Но ни в чьих глазах ответа так и не нашел: Ханамия обозвал его идиотом, Сето отвалился обратно в сон, Фурухаши отвернулся.
Ямазаки долго отплевывался и хотел вмазать кулаком в лицо.
— Тогда давай сыграем в пул, — Хара кивнул на стоящий позади него бильярдный стол.
— Нет.
— Одну партию. Все равно никого.
Фурухаши, поразмыслив, видимо, что-то для себя решил — и выставил на стойку два стакана.
— Я думал, ты пьешь только чай, — удивленно выдал Хара.
— Мы сыграем. Только помолчи.
Молчать Хара умел. Но недолго.
Партию они начали в тишине, которую нарушали лишь звонкие перестуки шаров и глухие звуки от падений в лузу. Фурухаши почти ложится на стол животом и выгибал прямую спину, футболка задиралась, обнажая белую, без единой родинки, поясницу и резинку черного нижнего белья. Кий легко скользил меж пальцев, когда он сосредоточенно целился в центр шара. В игре ему не особо везло. Вообще казалось, будто Фурухаши задался целью не выиграть, а оставаться как можно дальше от Хары.
Хара, само собой, не мог этого так оставить и подбирался к Фурухаши все ближе и ближе. А потом их голые локти столкнулись.
— Хара, чего тебе нужно? — спросил Фурухаши. Его волосы прилипли к щеке и лезли в рот, но он почему-то не спешил их смахнуть с лица, словно вовсе не замечал.
— Ты когда-нибудь трахался со цветовосприятием? — Фурухаши подумал несколько секунд, но в итоге отрицательно качнул головой.
— А вообще?
— Лезь в личную жизнь кого-нибудь другого.
— Личная жизнь? Я знаю, что у тебя никого нет.
Фурухаши сделал шаг назад под пристальным взглядом Хары.
— А вот Ямазаки трахался, — поделился Хара новостью, и стало сразу легче. — Говорит, с такой же рыжей, как и он сам. Знаешь такой цвет? Рыжий, как веснушки, как терпкий густой мед, как теплое закатное солнце и как погода в конце осени, — это звучало сладко, ядовито и завистливо.
Первым из их команды цвета увидел Ханамия. Хара оказался рядом в тот момент, поэтому видел, как расширились его зрачки, как побелело, исказилось в ужасной гримасе лицо. Ханамия застонал, стон превратился в шипение, а шипел он как змея, исходящая ядом. Полная активация цветовосприятия у некоторых людей порой занимает годы совместной жизни, а Ханамии вот потребовалось одно касание. Одно рукопожатие с Киеши Теппеем. Потом, приказывая Киёши к себе не приближаться, Ханамия, наверное, уже знал, что не сможет отказаться. Его хватило на две недели. Две недели, на которые ставил Хара в их внутрикомандном споре. Сето ставил на одну, а Фурухаши — на бесконечность.
И вот теперь Ямазаки тоже увидел цвета, а Хара все никак не мог забыть, как залились темной тенью его скулы, когда Хара целовал его на глазах у всех.
— Я не могу тебе ничем помочь, — сказал Фурухаши. Он отложил кий в сторону. Очевидно, его не интересовал душевный раздрай, которой овладел Харой.
— Кто сказал, что мне нужна помощь?
Хара подумал, что в этот конкретный момент Фурухаши может ему дать. И не в морду, как Ямазаки. Чем меньше у человека каких-либо привязанностей, считал Хара, тем более сговорчивым он должен оказаться. С Фурухаши эту теорию хотелось проверить здесь и сейчас.
Хара сделал шаг вперед, прижал его к краю стола и прильнул губами к двум родинкам, что прятались за воротом футболки, у ключиц. Фурухаши не оттолкнул, но и не поддался.
— Ты мне не нравишься, — обронил он ровным тоном, — пусти.
— Ты мне тоже не, — Хара развернул его к себе спиной, просунул руки под футболку, провел ладонью по животу, спускаясь к пряжке ремня,— нравишься.
Хара хаотично шарил по его телу, а Фурухаши безропотно позволял. Все было для него впервые: жаркий воздух и обжигающее дыхание на шее под кромкой волос, сильные руки на бедрах, чужой член, вжимающийся между ягодиц. Хара представлял это так ярко, сознавал так четко, словно перенял чужие чувства целиком. Фурухаши, глубоко выдохнув, навалился животом на шероховатую поверхность бильярдного стола, и зрение Хары поплыло от возбуждения.
Он стянул с податливого Фурухаши джинсы вместе с бельем, уронив к щиколоткам, — и прошелся ладонью по внутренней стороне бедра, по промежности, следом прижался сам. Задрав на нем футболку, приник губами к выемке между лопаток.
— Хара. Хара! Стой, — Фурухаши под его весом попытался приподняться, упираясь ладонями, но ему под руки попадались шары, раскатывающиеся во все стороны, и Фурухаши опять падал на стол. Мало что осталось сейчас от его собранности. — Презервативы за барной стойкой. Нет, не там. Справа.
— Так бы сразу и сказал, — Хара ругнулся и отстранился. Фурухаши смотрел через плечо, как он, перегнувшись через деревянную панель, слепо шарил рукой.
— И закрой нижнюю дверь.
Хара послушался. Фурухаши разделся до конца и вернулся в прежнее положение. Волосы у него на затылке растрепались, и Хара не удержался, пригладил. Лизнул выступающий позвонок. Он растягивал Фурухаши быстро, начал сразу с двух пальцев. Фурухаши не жаловался, только расставил чуть шире ноги и приподнялся на носках, чтобы Харе было удобнее.
Приспуская свои штаны и раскатывая по члену презерватив, Хара исподлобья рассматривал Фурухаши: красивая спина, стройная, белая, блестящая от пота, а вот задница — так себе, слишком худая и костлявая.
Но желание вставить ему не уменьшилось.
Фурухаши опять замер мраморным изваянием, будто происходящее к нему никакого отношения не имело. Может быть, он так и думал, Хару это не особо заботило. Он приставил головку члена ко входу, мягко толкнулся и, пережидая приступ острого головокружения, уперся лбом Фурухаши между лопаток, захватив его в кольцо своих рук. Мокрый, лоб то и дело соскальзывал. Было неудобно, и тогда Хара подцепил зубами кожу там, куда смог дотянуться, втиснулся до упора и, различив тихий стон, не стал сдерживаться.
Хара двигался то плавно, то резко, то быстро, то медленно, а Фурухаши сжимал его внутри. Было узко, жарко, пот заливал глаза, и Хара его смаргивал, все сильнее сдавливая Фурухаши в объятиях. Когда начал подступать оргазм, мир вокруг вдруг посветлел, тени отхлынули, спрятались по углам, где им было и место. Яркими вспышками в глазах выцветала серость.
— Фурухаши, — прохрипел Хара. Запрокинул лицо к лампе, которая горела теперь мягким желтым цветом, заозирался по сторонам. — Ты их видишь? Цвета видишь? Охуеть. Охуе-е-еть.
Он кончал, задыхаясь, но не переставал говорить. По мере того, как дыхание восстанавливалось, цвета начали стекать, словно краски с холста, растворяясь в привычной серости.
Фурухаши лежал, уткнувшись в стол, закрывая руками глаза, и не принимал никаких попыток встать. Хара вытащил из него член. Тронул плечо. С прикосновением мир опять приобрел красочную яркость. В тот же момент Фурухаши болезненно застонал, и Хара резко отдернул руку.
— Глаза… болят, — выдохнул Фурухаши, едва разлепив губы. Глаза были скрыты ладонями, но на лице выделялся ярко очерченный рот. Раньше Харе казалось, что у Фурухаши невыразительные губы. Невыразительное все. — Одевайся и иди домой, Хара.
— Тебе плохо? Давай я провожу тебя, — волнуясь, предложил Хара.
— Просто уйди поскорее.
И Хара ушел.
***
С утра город за окном встретил его привычной глазу серой палитрой. Стояла пасмурная погода, и ни лучика белого солнца не пробивалось сквозь плотную толщу облаков. После сна состояние было вялым, вчерашний день эмоционально его высосал, и теперь Харе все произошедшее казалось нереальным. Первую половину дня он промучился, пытаясь убедить себя, что цветной мир ему не привиделся, а вторую — что это все глупая шутка мироздания. А мироздание шутить умело: взять хоть случившееся с Ханамией.
По правде говоря, Хара считал Ханамию счастливчиком. Мало кто начинал видеть цвета в таком раннем возрасте, и в перспективе ему открывался огромный простор для выбора профессии, где обязательно требовалось цветное зрение. Ханамия и сам понимал, что ему повезло, просто был слишком упрямым, чтобы это признать вслух.
Многим людям за всю жизнь не доводилось увидеть ярких цветов.
Под вечер Хара решил прекратить бессмысленное самокопание, а взамен докопаться до кого-нибудь другого. Фурухаши, прежде чем его выгнать, так вчера и не ответил, увидел ли что-нибудь. Возможно, у Хары на почве прозрения Ямазаки просто поехала крыша. Но что-то подсказывало: нихрена ему не привиделось. Фурухаши с большим процентом вероятности являлся его самой настоящей парой, способной запустить в организме биохимические процессы. Помочь прозреть.
Вспомнив о Ямазаки и его отличительной черте встречать все свои проблемы лицом к лицу, Хара позвонил Ханамии. Не совсем в лицо, но хоть что-то: адреса Фурухаши у него не было.
Ханамия первым делом спросил:
— Зачем?
Хара не собирался ему ничего рассказывать.
— Соскучился по школьному другу.
— Не неси ерунды. Сето мне доложил, что вы вчера виделись. А ему рассказал сам Фурухаши.
— А почему мне никто не сказал? — не сдержался Хара. Почти увидел, как Ханамия закатывает глаза.
— Окажешь мне услугу, — все-таки согласился тот. — Как-нибудь потом.
— Почему все вечно хотят услугу за услугу?
— Потому что это Киридай.
Прежде чем Ханамия отключился, Хара успел выкрикнуть в трубку свои пожелания здоровья Киеши Теппею, на что через пару минут получил ответ «Хара, мудло» и адрес Фурухаши с описанием маршрута.
Фурухаши снимал квартиру в высотке. Охранник у входа осмотрел Хару с головы до ног, но ничего не сказал. Хара поднялся пешком до нужного этажа — карты от лифта у него не было — и постучал в дверь. Подождал полминуты и постучал еще раз, прислушиваясь к звукам в квартире. И так старательно слушал, что даже вздрогнул от испуга, когда раздалось «Хара, уходи».
— Какого черта, Фурухаши, — возмутился он. — Открой дверь!
— Нет, — голос звучал глухо, но твердо. — Я не хочу тебя видеть.
— Да какого черта? — Хара со злостью стукнул кулаком по двери — бессмысленный жест. Вряд ли Хара мог что-то сделать, будучи разделенным с Фурухаши железной перегородкой. Оставалось только говорить. — Объясни мне, что происходит!
Фурухаши, с его эмоциональным диапазоном винной пробки, всегда ратовал за хладнокровие. И Хара слишком хорошо Фурухаши знал, чтобы списать его нежелание открывать дверь на внезапную истерику или упрямство из принципа.
Поэтому он сбавил обороты и уже спокойно произнес:
— Я никуда не уйду. Если хочешь, ночевать тут буду.
— Я открою дверь, только пообещай меня не касаться.
— Больно нужно, — Хара фыркнул.
— Я серьезно.
— Обещаю. — А обещания команда Кирисаки Дайичи всегда держала. — Я хочу поговорить.
Щелкнул замок, и Хара посторонился открывающейся двери.
Коридор был неосвещен, на лицо Фурухаши падали тени, четко обрисовывая острые скулы и большие черные впадины глаз. Вид у него был слишком бледный, какой-то нездоровый, а в позе, в том, как он стоял, привалившись плечом к стене, чувствовалась слабость.
— Пройдешь? — спросил Фурухаши и шагнул вглубь комнаты, жестом приглашая Хару следовать за собой.
В его квартире было чисто, стоял аромат свежезаваренного зеленого чая. Фурухаши, не спрашивая, хочет ли Хара выпить чего-нибудь другого, достал из сервиза две миниатюрные фарфоровые чашечки — он всегда очень трепетно относился к качественно изготовленной посуде.
Они уселись напротив друг друга. Фурухаши утопил взгляд на дне своей чашки, будто избегая встречаться глазами с Харой. Смотреть на него. Хара тоже уставился в свою чашку, заметил плавающую в ней чаинку, немного отпил, поморщился от горечи и спросил первое, что пришло в голову:
— Почему у тебя так темно?
Фурухаши ответил неожиданно честно:
— У меня от света болят глаза.
— Раньше ведь не болели?
Фурухаши качнул головой, соглашаясь, но не спешил делиться подробностями.
— К врачу ходил?
— Нет.
— Может, объяснишь, какого хрена происходит?
— Я не могу видеть цвета, Хара, — признался Фурухаши, наконец оторвавшись от чашки и посмотрев прямо на Хару. То ли из-за плохого освещения, то ли еще из-за чего-то, но его взгляд казался почти мягким, каким-то сочувствующим и извиняющимся. Харе не нужны были извинения, ему нужно было понять, поэтому он резко встал и, в два шага преодолев расстояние, навис над Фурухаши. Фурухаши уточнил: — С самого детства я знал, что не смогу видеть цвета. Сядь, пожалуйста. Ты меня нервируешь.
Признание Фурухаши объясняло многое. По крайней мере, Хара всегда мог надеяться, что когда-нибудь из его мира уйдет черно-белое однообразие, а вот Фурухаши этой надежды был лишен сразу. И все же Харе хотелось взять его за плечи и хорошенько тряхнуть, чтобы не выглядел так, будто вчерашнее ничего не значило.
— Но я же могу. Я вчера видел. Всего пару секунд, но видел. А если я могу, то и ты должен.
— Тебе показалось. Не ищи во мне замену Ямазаки.
— Нихрена. Не приплетай сюда Ямазаки. Я знаю, ты тоже это почувствовал, — выпалил Хара, начиная злиться.
Фурухаши после его слов поник и издал звук, очень похожий на всхлип.
— Ты такой эгоист, Хара. Конечно, я почувствовал.
— Что почувствовал?
— Невыносимую боль от твоих прикосновений, — Фурухаши поднялся и прошел к окну, где давно сгустились сумерки. Хара приблизился и встал за его спиной. Фурухаши повел плечами, и Харе вдруг нестерпимо захотелось прильнуть к нему всем телом и обнять, почувствовать его тепло, его дрожь, может быть, даже желание. Развернуть, прислонить спиной к стеклу, смотреть на мигающие красными и желтыми огнями ряды машин, прижавшись щекой к щеке.
— Но мы же столько лет играли друг с другом в одной команде.
— Наверное, наш контакт не был достаточно… близким. До вчерашнего дня. Не все так везет, как Ханамии.
Хара не спешил отодвигаться, из-за плеча Фурухаши наблюдая за невыразительным городом. Он не хотел Фурухаши, он всего лишь хотел видеть цвета, а произошедшее вчера должно было стать хорошим способом отвлечься и забыть о своей нелепой обиде на Ямазаки — не более. Вчера Хара бы ответил, что не желает иметь никаких отношений с Фурухаши, а сегодня от его близости по телу разливались волнение, скрытая, еще толком не оформившаяся тревога и извращенное в своей болезненности возбуждение.
Счастье, нагрянувшее в лице Фурухаши, выглядело, конечно, очень и очень подозрительно, но Хара не собирался просто так его отпускать. Нужно было только как-то исправить то, с чем оплошала природа.
В конце концов, Хара всегда был изобретательным.
— Я останусь у тебя ночевать?
— Это лишнее.
А ведь Хара правда хотел.
Вернувшись домой, он позвонил Ханамии и рассказал все без утайки. Ханамия выслушал молча и, избавив Хару от необходимость озвучивать просьбу о помощи, произнес:
— Я поговорю с мамой.
— Буду очень признателен.
Про услугу за услугу никто не вспомнил.
***
В больницу они пошли полным строем, впятером. Мать Ханамии заведовала одним из отделений в крупном офтальмологическом центре и встречала их у стойки регистрации в фойе здания.
— Вшестером, — поправил Сето и ткнул за спину Ханамии. Сложно было не заметить Киеши сразу.
— Совсем ослеп, — бросил Ханамия в сторону Хары. Это было жестоко.
— Привет всем! — в свою очередь вежливо поздоровался Киеши и получил нескладный хор вялых приветствий.
— Зачем вы все, — Хара ткнул в Сето, Киёши и Ямазаки, — поперлись вместе с нами?
— Штатная проверка зрения, — развел руками Ханамия.
— Стадный инстинкт, — кивнул Сето.
— Ханамия сказал, что у нас сегодня встреча выпускников, — нахмурился Ямазаки.
— Капитан вспомнил, что бывших капитанов не бывает, — внес свою лепту Фурухаши, и все посмотрели на Киеши.
— Давайте повеселимся?
Ханамия под аккомпанемент смешков страдальчески простонал:
— Господи, какие вы все идиоты! Фурухаши идет первым.
Фурухаши зашел в кабинет, не оборачиваясь и без лишних слов. Они все время держались друг от друга на расстоянии, и Хара чувствовал разочарование оттого, что у него с Фурухаши не было того негласного взаимопонимания, что было с Ямазаки. Хара все еще понятия не имел, о чем Фурухаши думает.
Мучаясь от безделья в ожидании, Хара стал рассматривать висящий на стене плакат, на котором была изображена круглая диаграмма из палитры цветов и список ассоциаций к ним. Цвета Хара, естественно, различить не мог, поэтому просто начал читать их описания: желтый — полуденное солнце, аромат свежескошенной травы, вкус кислого шипучего лимонада, звук фанфар; зеленый — рисовые поля, запах листвы, перезвон колокольчиков в буддийском храме; синий — шум прибоя, вкус морской соли, глубокий звук органа…
— Эй, Ямазаки, — позвал Хара, — ты правда видишь все эти цвета?
Ямазаки, маячивший где-то в стороне, подошел, встал рядом с Харой и кивнул.
— Иногда вижу.
— А сейчас?
Ямазаки кивнул еще раз, переступил с ноги на ногу и, помедлив, все-таки спросил:
— Эй, Хара. Мы же друзья? А то мне показалось… — он хмурился, а складка между бровями делала его и без того суровое выражение лица еще угрюмее. О личном им друг с другом говорить было тяжелее всего.
Хара прислушался к себе — обиды больше не было. Толкнул Ямазаки локтем и заносчиво улыбнулся.
— Эй, Ямазаки, какого цвета у меня волосы?
— Серые.
— Вот отстой, — Хара фыркнул и, помолчав и сунув руки в карманы, добавил: — Эй, Ямазаки. Я тоже хочу увидеть цвет твоих волос.
Ямазаки смутился, а со стороны скамейки, где разлеживался Сето — Киридай всегда обустраивался быстро и с комфортом, — донеслось:
— Люблю твои сентиментальные порывы.
Хара опечалился: у него в этот момент ничего не было в руках подходящего, что можно было бы кинуть в Сето. Фурухаши, который как раз вышел из кабинета, с вежливым интересом на них посмотрел:
— Я пропустил все веселье?
Неужели все совсем плохо, раз даже у Фурухаши проснулось отмершее еще во младенчестве чувство юмора, подумал Хара.
— Ну, что?
— Мне сделали анализы и сказали прийти за результатами через неделю.
— Черт.
— И выписали глазные капли, — добавил Фурухаши, будто это должно было сделать ситуацию лучше.
***
Не то чтобы Хара всего за несколько дней воспылал безмерной любовью к Фурухаши: для этого не хватило и трех лет старшей школы. Наверное, Фурухаши был прав, и все сводилось к нездоровому эгоизму.
Фурухаши, скорее всего, было бы лучше одному, он-то давно от всего отказался, смирился и ничего не терял, кроме весьма сомнительной перспективы общаться с Харой, трахаться с Харой и, возможно, в будущем — съехаться с Харой. Но Фурухаши не делился с ним своими мыслями на этот счет и с абсолютно бесстрастным лицом впускал Хару в свой дом целую неделю. На тех же условиях — не прикасаться.
Прогресс все же был: они стали больше разговаривать, и Хара за беседой уже не замечал, как выпивал весь чайник. Фурухаши, кажется, был этим доволен.
— Почему ты работаешь в баре?
— Он принадлежит брату моего отца.
— И?
— Родители посчитали, что принудительное общение с людьми поможет мне успешно влиться в общество.
— Дурацкая логика, — Хара захохотал, а Фурухаши смерил его нечитаемым взглядом.
— Я тоже так считаю.
Фурухаши налил ему еще одну чашку чая и передал из рук в руки. Будь ситуация другой, Хара бы обязательно коснулся пальцев Фурухаши своими, чтобы почувствовать, как они вздрогнут. Но было нельзя, и эта мысль отчего-то расстраивала.
Хара раньше и не замечал, насколько ему важен тактильный контакт. С Ямазаки они то и дело — и пяти минут не проходило — начинали толкаться локтями или пинать друг друга. Сето он тыкал пальцем в родинку, пока тот спал. А от Ханамии на выпускном из школы ему перепало одно крепкое объятие.
Касаться Фурухаши у Хары потребности прежде не возникало, и вот теперь, когда так необходимо стало потрогать, приходилось думать над каждым своим движением. Когда они сидели рядом, Фурухаши хотелось схватить за коленку, сжать или погладить, провести ладонью по бедру выше. А ноги, к слову, у Фурухаши были что надо: длинные, сильные, в меру накачанные.
Однажды, когда Фурухаши, запрокинув назад голову, закапывал капли себе в глаза, после чего обычно на несколько минут становился почти слепым, Хара все-таки не сдержался и сказал:
— Я хочу тебя потрогать.
Ему было не стыдно произнести это вслух — сам не заметив, он свыкся с мыслью, что с Фурухаши их роднит нечто большее, чем общее школьное прошлое.
Фурухаши молчал.
— Можно я тебя потрогаю через ткань?
— Хорошо.
Хара придвинулся ближе и аккуратно положил ладонь на его колено. Фурухаши вздрогнул, и, когда Хара уже хотел было отдернуть руку, сказал, что все нормально.
Хара, следуя по пути, который уже сто раз представлял в своем воображении, повел руку выше, сжал бедро и приподнялся, почти нависая над Фурухаши. Тот откинулся на локтях назад и с приоткрытым ртом смотрел мимо Хары.
Теперь его хотелось поцеловать, облизать губы и скользнуть языком ему в рот. «Вот успех», — подумал Хара и придавил ладонью напряженный член Фурухаши.
Фурухаши крупно вздрогнул и толкнулся бедрами вперед, к руке Хары. Штаны, которые он носил дома, были из тонкой ткани, под которой четко обрисовывался контур его члена. Хара сглотнул слюну и провел ладонью еще раз вверх-вниз. Стало тесно, его-то джинсы были слишком узкие. Он бы с удовольствием опрокинул Фурухаши на пол, содрал одежду и вставил — утолил бы острый голод прикосновений.
Фурухаши смотрел в ответ, не отрываясь, и Хара был уверен, что они думают наконец об одном и том же.
Терпеть было невыносимо.
Хара резко подорвался с колен и, оседлав Фурухаши, прижался к нему пахом. Медленно, но настойчиво потерся. Они нигде не соприкасались голой кожей, до наступления оргазма не хватало трения, и Хару это сводило с ума. Он укусил Фурухаши за плечо — даже сквозь ткань должен был остаться след от зубов — и отпрянул назад. Фурухаши взглянул на него с протестом.
— Не могу. Давай рукой, — сказал Хара и полез к себе в штаны. Ему хватило пару движений рукой по стволу и одного сжатия головки, чтобы кончить. Цвета в этот раз он не видел.
А Фурухаши лежал на полу и смеялся, громко, от всей души. «Как хорошо», — подумал Хара и пнул его ногой в бедро. С ощущением какого-то придурковатого счастья.
Завтра они должны были поехать в клинику за результатами обследования, и черт знает, что их ожидало. Хара не строил прогнозы.
***
До места они добирались на метро. Фурухаши надел футболку с темным воротом и длинными рукавами, перчатки. Открытыми остались небольшой отрезок кожи на шее и лицо. Люди странно косились на него в электричке, но Фурухаши держался невозмутимо. Когда поезд резко останавливался, Хара по инерции на него наваливался, даже не пытаясь удержаться на ногах. Фурухаши придерживал его за плечо и шептал что-то, неразборчивое за гулом людей и шумом движения.
— Ты выглядишь так, будто у тебя ОКР, — осчастливил его Хара сомнительным подобием на комплимент.
— Вот поэтому я и не стремился общаться с тобой в школе. После твоих слов, что мои глаза напоминают тебе лакрицу.
— Так и знал, что ты злопамятный.
К кабинету врача Хара поднимался со скорбным лицом, будто шел на эшафот.
— Тебе совсем не страшно?
— Нет.
— Ты же в детстве тут жил почти? У нормальных людей обычно остается моральная травма.
Фурухаши остановился, и Хара быстро добавил:
— Я не намекаю на твою ненормальность.
— Говоришь об этом прямо. Хара, послушай. Я сразу дал тебе понять, что надежды мало, и не знаю, зачем ты почти жил у меня всю неделю. — Он замолк на секунду и решительно продолжил: — Просто не надейся слишком сильно. Мне будет жаль тебя расстраивать.
Потом Фурухаши развернулся и зашел в кабинет, неплотно прикрыв за собой дверь.
Хара упал на скамейку, побарабанил пальцами по дереву — усидеть на одном месте было невозможно, а тонкая щель, которую оставил Фуруаши, так и манила подойти и подслушать. Не удержавшись, Хара подкрался к двери, приложился к ней ухом, услышал голос врача, вещающий про повышенную восприимчивость к свету, и тихие неразборчивые ответы Фурухаши.
— Твои глаза очень чувствительны к свету, Фурухаши-кун. Цвета серого спектра ты можешь воспринимать безболезненно, а вот радужного — уже нет. Поэтому, когда у тебя начало активироваться цветовосприятие, ты почувствовал невыносимую резь в глазах. Если бы так и продолжалось, то привело бы к полной потере зрения. Однако такое происходит исключительно при сильной яркости. В темное время суток или в тусклом освещении при цветоактивации вред глазам причинен не будет.
Послышался шорох листов, врач и Фурухаши некоторое время молчали.
— Таким образом, у тебя есть два варианта: оставить все как есть и не пытаться заполучить цветное зрение, либо же мы тебе выпишем сильные солнцезащитные очки, которые ты будешь носить при свете дня, и, естественно, не использовать в квартире яркое освещение. Зато ты сможешь видеть цвета. Не в полной мере, конечно.
Ответа Фурухаши Хара так и не услышал, его отвлек стук каблуков, приближающийся из другого конца коридора. Хара отпрянул и сел на место, опять побарабанил пальцами по дереву... Время текло медленно.
Когда Фурухаши наконец вышел, Хара уже весь измаялся от нетерпения.
— Пойдем. Тут на первом этаже есть кафе.
Перед Харой стоял стакан американо со льдом, но пить ему не хотелось, несмотря на жару. Перед Фурухаши — чашка охлажденного зеленого чая с кумкватом и лимоном. Хара позволил ему вдоволь напиться, прежде чем начать разговор.
Лицом к лицу. Как Ямазаки.
— И что ты решил?
— Ты все слышал.
— Большую часть. Какая-то противная докторша не дала мне дослушать.
— Я оставил заявку на изготовление очков. Будут готовы через неделю.
— Любишь рисковать?
— Иначе бы я никогда не играл с тобой в баскетбол.
Хара радостно посмотрел на часы:
— Через час стемнеет. Как раз успеем доехать до дому. Пригласишь меня сегодня к себе?
***
Они поднимались на лифте, и Хара, из чувства противоречия — нужно показать, что он может сдерживаться, — и желания все сделать правильно, ждал. Ждал все двенадцать этажей. Фурухаши на него не смотрел. Он смотрел на двери лифта, будто они с Харой были случайными попутчиками. Из лифта он вышел первым, Хара за ним. Подождал, пока Фурухаши откроет дверь, зашел и разулся.
А потом все стоп-краны сорвало.
Хара повалил Фурухаши на пол, забрался сверху, прижался ртом к открытой коже там, куда поцеловал в первый раз, к двум родинкам. Фурухаши вздохнул и сжал его талию ногами.
— Мне не больно, — сказал он и ткнулся своими губами куда-то Харе в лоб.
Хара зажмурился и потянулся поцеловать. Фурухаши дышал резко, сухо и шевелил губами, как рыба или как человек, которому в падающем самолете не досталась кислородная маска. Его язык коснулся рта Хары, мокрый, холодный, неуверенный. Хара углубил поцелуй, руками нашарил его ремень и не глядя расстегнул.
Фурухаши оттолкнул его и сам стянул с себя джинсы. Хара теперь смотрел на его ноги — голые, белеющие в темноте, — а не в лицо Фурухаши. Он качнулся вперед и коснулся губами колена.
Фурухаши замер. И это сказало о нем больше, чем все те выражения лица, что Хара когда-либо у него видел.
— Эй, Хара, я тоже хочу увидеть цвета, — выдохнул Фурухаши и расставил широко ноги. Хара провел руками по внутренней стороне его бедер, навалился.
— Где презервативы?
— Урод.
Когда Хара вошел в него, цвета вспыхнули ярко — коричневые родинки, глубокие черные глаза, покрасневшие от поцелуев губы.
Хара видел цвета и знал, что Фурухаши видит их тоже.
@темы: Фанфик, Соулмейт, The Rainbow World. Другие миры, День правила 34, Kirisaki Daiichi Team
-
-
06.05.2016 в 00:18придуркамикотятаами вместе - просто песня!-
-
06.05.2016 в 00:59От силы влечения? Тогда бедный Ханамия, как он сразу себя выдал))).
Спасибо!
-
-
06.05.2016 в 11:03Спасибо!
-
-
06.05.2016 в 11:47-
-
07.05.2016 в 00:59Спасибо большое, это было здорово!
-
-
11.05.2016 в 01:34Фурухаши в самое кокоро поразил
-
-
13.05.2016 в 15:16Natali1919, только не понятно, от чего зависит постоянство в видении цветов. от химии между людьми и внутренних процессов организма. ну всех по разному.
От силы влечения? Тогда бедный Ханамия, как он сразу себя выдал))). ханамию как раз не влекло, но мы-то знаем
вам спасибо, что прочитали)
Лэрт Раота, спасибо вам за внимание!
Reinforced concrete,
Stella Del Mare, очень рада, что зашел слог)) спасибо!
monmorensy, спасибо-спасибо! фурухаши вообще из лав! все ради него
-
-
18.05.2016 в 06:41-
-
02.06.2016 в 13:52