Автор: Shuutoku Team
Бета: Shuutoku Team
Сеттинг: Военная AU
Размер: 4 210 слов
Пейринг/Персонажи: Мидорима Шинтаро/Кисе Рёта, Такао Казунари, Киёши Теппей
Категория: слэш
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Вторая Краснознамённая армия высадилась на Хоккайдо, Япония подписала акт о капитуляции и стала зоной советской оккупации, император покончил с собой, а Мидорима вынужден охранять пленных на Гото. Кисе Рёту в том числе.
Примечание/Предупреждения: юст, смерть персонажей, альтернативная история, ретеллинг фильма «Счастливого Рождества, мистер Лоуренс»
На половине пути к зданию суда Мидориму начинает мутить. Это всё Такао и его рыба, само собой: наверняка этот красный пагр оказался вовсе не пагром, а чем-нибудь опасным и ядовитым. Такао ведь тоже вырос в Киото, откуда ему разбираться в рыбе и прочей живности, обитающей на островах Гото? Но он сам поймал рыбу, пожарил её и целое утро перед отъездом уговаривал попробовать — Мидорима просто не мог отказать. А теперь он близок к тому, чтобы опозориться прямо во время трибунала.К тому же от вида полковника Дёмина его мутит ещё сильнее.
Хотя, конечно, тот сейчас никакой не полковник, а инженер по обмену и просто лечит на Гото ревматизм — Советский Союз официально не принимает участия в японо-корейской войне. Но за прошедшие семнадцать лет Дёмин не изменился совершенно, будто он какой-то коммунистический робот, а не человек.
Мидорима сухо кланяется, проходит в кабинет и принимается читать переданные ему бумаги.
Сегодня рассматривают дело очередного попавшего в плен корейца — модель в прошлом, судя по тому, как противно скалятся председатель со вторым заседателем, обсуждая, скольких американцев подсудимый успел обслужить. Кроме того, что этот кореец не воспользовался правом на восстановление имени и оставил японское, ничего необычного — похоже, Мидориму вызывали только для количества. Однако непонятно, что здесь делает Дёмин? Из-за простого корейского военнопленного он бы не стал приезжать: русские сейчас больше обеспокоены конфликтом на Кубе и почти не обращают внимания на «затянувшуюся азиатскую возню».
Мидорима вчитывается в рапорт, и взгляд его зацепляется за фразу: «Предположительно шпион и диверсант».
Это объясняет всё. Сегодня самим вынести приговор им не дадут.
Председатель заканчивает смеяться и теперь заискивающе смотрит на Дёмина, пытаясь казаться при этом влиятельным и важным. Получается плохо. Напыщенный павлин.
— Господин Дёмин, не поделитесь вашей точкой зрения касательного этого весьма щекотливого вопроса? — От приторной улыбки председателя просто тошнит.
Дёмин же, до этого равнодушно смотревший в окно, разворачивается к ним, и взгляд его полон презрения. Мидорима вздрагивает. Точно таким же взглядом он посмотрел на них семнадцать лет назад перед тем, как на ломаном японском бросить: «Щенки», — и приказать их увести.
Тогда Мидориме только-только исполнилось восемнадцать, и через несколько дней он должен был отправиться вслед за товарищами и умереть. И он совсем не ожидал, что вместо дна океана окажется за решёткой, где проведёт полгода, чтобы потом пойти в военную академию и стать офицером нового времени. Мидорима не думал выжить в мировой войне, он хотел умереть за императора, хотя временами и постыдно мечтал вернуться домой в Киото и стать врачом.
В итоге вторая Краснознамённая армия высадилась на Хоккайдо, Япония подписала акт о капитуляции и стала зоной советской оккупации, император покончил с собой, а Мидорима вынужден теперь охранять пленных на Гото.
Полковник Дёмин испортил всё.
«Зато нам позволили сохранить честь», — одёргивает себя Мидорима и с содроганием вспоминает рассказы японцев, вернувшихся из Кореи после войны. О том, что Пусан после бомбардировки американцев превратился в пепелище, о том, что нечего было есть, о том, что женщинам приходилось продавать себя американским солдатам, даже чёрным, чтобы выжить. Он бы не хотел, чтобы его сестре пришлось проходить через такое. А кореянки… Ну, им не привыкать.
Недавно Такао показывал ему один корейский журнал с полуголыми девицами — спустя столько лет ничего не изменилось, поэтому русские и коммунизм — небольшая плата за спасение от позора и разврата, а его величество всё равно божественных кровей, пусть и именуется теперь вождём. И Япония по-прежнему страна самураев.
— Пусть сначала объяснится, — сиплый голос Дёмина выводит Мидориму из воспоминаний.
Председатель кивает, они встают и отправляются в зал для трибунала.
Мидорима надеется, что всё закончится быстро, чтобы к вечеру вернуться в лагерь, но тут в зал вводят корейца, и он забывает, как дышать.
Кореец просто изумительно красив. Даже крашеные блондинистые волосы не делают его вульгарным, а только придают дополнительное очарование.
Мидорима бездумно проводит пальцем по рапорту, пока не находит имя. Кисе Рёта. Парень из газеты.
В далёком сорок пятом у него ещё были обычные чёрные волосы, а сам он только-только снялся в одной патриотической ленте, про него написали короткую заметку в газете. С большой красивой фотографией. Мидорима и тогда обратил внимание на то, что Кисе — красивый, но друг сказал, что сам он — красивее, и больше они об этой фотографии в ту ночь не вспоминали. Друг через несколько дней протаранил американский корабль, а Мидориму поместили в камеру с немногими своими вещами. Среди которых оказалась и газета с Кисе Рётой.
Вспоминая, как он использовал ту фотографию, Мидорима невольно краснеет, но тут же берёт себя в руки и глядит на Кисе.
Мидорима уже не в первый раз участвует в заседаниях трибунала, но так спокойно и уверенно во время допроса на его памяти не держался никто. Большинство корейцев либо жалобно пытались оправдаться, либо вели себя демонстративно дерзко и неуважительно, выкрикивая в адрес заседателей проклятия. Кисе же ведёт себя так, будто это он судит их, а не наоборот. Мидорима косится в сторону председателя — того это явно раздражает.
Допрос принимает опасный для Кисе оборот, и Мидорима неожиданно для себя просит разрешения задать несколько вопросов обвиняемому.
Кисе говорит, что его группа выходила из окружения и натолкнулась на японских солдат, Кисе не похож на шпиона, Кисе хочется верить и непременно его спасти.
— …Остальных убили на месте, а меня доставили в лагерь и пытали.
— Докажите, — мерзко ухмыляется председатель.
Кисе всё так же спокойно поворачивает к трибуналу и снимает форменную рубашку.
Мидорима вздрагивает. Вся спина Кисе иссечена уродливыми кровоточащими полосами, которые смотрятся на прекрасной молочной коже настолько чужеродно, что немедленно хочется прикрыть их.
Помимо воли кровь приливает к паху, и Мидорима произносит:
— У меня всё, — и быстро усаживается на место.
Председатель задаёт Кисе ещё пару ничего не значащих вопросов — Мидориме удаётся унять неуместное возбуждение, прежде чем трибунал встаёт и удаляется на совещание.
Дёмин уже ждёт их.
— Расстрелять, что тут думать, — машет рукой председатель и усаживается в кресло.
— Неужели ничего нового? — Дёмин стучит карандашом по столу и переводит взгляд с одного на другого.
Мидорима решается:
— Я думаю, он не шпион, — глубоко вдыхает и продолжает: — В той местности нет наших расположений, шпиону там делать нечего. Было бы неразумно убивать его сейчас: он из сорок второй дивизии и мог сообщить о расположении их зенитных расчётов. В последнее время они наносят серьёзный урон нашей авиации.
Дёмин опять стучит. Раздражает.
— Хорошо, капитан Мидорима, майор Кисе Рёта поступит в ваше полное распоряжение. Жду от вас карту с расположением орудий не позднее чем через две недели.
Глубоко внутри Мидорима ликует.
Дёмин встаёт, берётся за дверную ручку, но вдруг оборачивается.
— Хотя просто так отпустить его было бы слишком великодушно. Японцы, кажется, любят демонстрировать своё превосходство над противником, так ведь, капитан Мидорима?
Он замирает.
— Так точно, — и кланяется закрывающейся двери.
Намёк ясен: Кисе Рёте предстоит пройти через фальшивую казнь.
***
После выстрелов Кисе ещё может стоять. Это тоже необычно. Даже самые смелые люди обычно падают в обморок и мочатся в штаны после такого, а один кореец не выдержал и умер от разрыва сердца.
Кисе стоит. Председатель смеётся, солдаты, которые только что в него стреляли, отвязывают руки Кисе и приказывают идти к фургону.
«Сейчас упадёт», — решает Мидорима и подходит ближе, чтобы в нужный момент скомандовать солдатам его подхватить.
Кисе идёт сам. Медленно, шатаясь, прихрамывая — кажется, между оглашением приговора и исполнением его успели опять избить, — но сам.
Восхищение Мидоримы настолько велико, что готово затопить его полностью и выплеснуться наружу. Этого допустить никак нельзя. Он откланивается, демонстративно проходит мимо еле плетущегося Кисе и велит ему поторапливаться, отчего тот тут же получает тычок от одного из солдат. Мидориме стыдно за себя самого, но по-другому нельзя.
Он усаживается в автомобиль и думает о том, что через три часа приедет в лагерь, где можно будет не прикидываться равнодушным и приказать оказать Кисе необходимую медицинскую помощь.
На контрольно-пропускном пункте уже вертится Такао, готовый разразиться очередной радостной и бестолковой речью, но, завидев Кисе, только удивлённо смотрит на него. А потом подбегает к Мидориме и шепчет на ухо:
— Шин-чан, что это такое?
— Субординация, сержант Такао, — цедит Мидорима сквозь зубы, хотя, кажется, в лагере все привыкли к бесцеремонности его друга детства. — Это — корейский майор Кисе Рёта, и ты головой отвечаешь за то, чтобы он пришёл в себя в ближайшие пару дней, само собой.
Словно в подтверждение его слов Кисе падает лицом в песок.
Такао озабоченно смотрит на него, а потом козыряет:
— Есть, капитан! — и распоряжается, чтобы Кисе отнесли в госпиталь.
Мидорима вздыхает и вытирает пот со лба: последние два дня выдались крайне утомительными. Ему необходимо срочно принять душ и снять напряжение, но сначала нужно решить один вопрос.
Он приказывает вызывать к нему подполковника Киёши. На самом деле его зовут Ким Шин Ён, но до сорок пятого года он жил в Японии, носил имя Киёши Теппея и после пленения сам предложил звать себя так. Ещё один удивительный человек, Мидорима уже давно оставил попытки его понять.
Киёши приходит через несколько минут — Мидорима успевает вытереть лицо мокрым полотенцем.
— Подполковник Киёши, — вежливо начинает он, предлагая Киёши пройтись, — вы наверняка уже в курсе, что в ваш отряд поступил новый заключённый.
Киёши кивает, а потом деликатно добавляет:
— Но, насколько я знаю, ему нездоровится.
— Верно, — Мидорима оборачивается к нему. — Поэтому я хочу, чтобы вы проследили за тем, чтобы скорейшему выздоровлению майора Кисе ничего не мешало, само собой.
— О… — Киёши удивлённо приподнимает брови и тут же улыбается. — Конечно, капитан Мидорима, будет сделано.
— Надеюсь на вас, — слегка кивает Мидорима. — И ещё кое-что. Передайте полковнику Чону, что если он не расскажет, где расположены зенитные орудия корейской армии, я назначу командующим отрядом майора Кисе вместо него.
Его слова явно приводят Киёши в замешательство.
— Но вы же понимаете, капитан Мидорима, полковник Чон — человек чести, он никогда…
— Мне не нужны такие люди чести, — перебивает его Мидорима. — Да и где была ваша честь, когда вы сидели и ждали, кто вас завоюет: Япония или Китай? И где она сейчас, когда вы лижете пятки американцам?
Киёши хмурится и, кажется, собирается возразить, но у Мидоримы и так был трудный день, чтобы в завершение спорить с пусть и порядочным, но корейцем.
— На этом всё. Можете быть свободны.
Ночью Мидориме, несмотря на освежающий душ и медитацию, никак не удаётся заснуть. Спокойное лицо Кисе во время казни всё никак не выходит из головы.
«Интересно, как он там сейчас?» — размышляет он, ворочаясь на футоне.
Наконец Мидорима не выдерживает и решает сходить в госпиталь сам.
В лунном свете Кисе ещё красивее, если такое вообще возможно. Мидорима невольно некоторое время любуется им, когда Кисе вдруг открывает глаза.
Мидорима отшатывается и поспешно выходит. Из угла раздаётся смешок — он краем глаза замечает спрятавшегося за кроватью Такао и подполковника Киёши. Подглядывали.
Ну и пусть. Мидорима — командующий этого лагеря и никому не обязан ничего объяснять.
***
На следующее утро он просыпается от того, что Такао трясёт его за плечо.
«Напомнить Такао о субординации, сделать выговор своему денщику», — в полусонном состоянии отмечает Мидорима, но тут Такао кричит в ухо:
— Рядовой Цукамото изнасиловал корейца в карцере.
Мидорима тут же просыпается.
С отказом от религии и американских ценностей, навязанных после реставрации Мейдзи, гомосексуализм в военной среде перестал считаться чем-то позорным, поэтому изнасилования практически перестали встречаться. Зачем, если можно было найти того, кто согласится разделить с тобой ложе добровольно?
— В карцере? Кам Джин-ён?
Мидорима вспоминает: миловидный юноша с крашеными рыжими волосами, которые за время пребывания в лагере отросли и стали опять чёрными, попал в карцер за то, что нахамил одному из охранников. Досадно.
— И стоило ради этого беспокоить меня? Не мог разобраться сам? — Мидорима старается выглядеть сердитым и недовольным, но, по правде говоря, по-настоящему рассердиться на Такао он не мог никогда. Тот об этом прекрасно знает и хитро улыбается:
— Мне показалось, будет поучительно для заключённых посмотреть на казнь. Ну ты понимаешь, Шин-чан.
«Засранец», — ласково думает Мидорима и надевает очки.
— Скажи полковнику Чону, чтобы собрал всех офицеров на плацдарме в десять. Всех. Понял? И, разумеется, найди помощника для сеппуку, пусть Кам Джин-ён умрёт с честью.
Такао подмигивает и уносится. А Мидорима отправляется натачивать катану.
Когда Мидорима приходит на плацдарм, полковник Чон с офицерами уже там и всем своим видом демонстрирует, что он жутко недоволен происходящим. Мидорима пробегает взглядом по строю. Кисе нет. Тогда он обращается к Киёши:
— Почему не привели майора Кисе?
— Он ещё недостаточно оправился, чтобы передвигаться.
— Я спрашиваю: почему вы не исполнили мой приказ?
— Капитан Мидорима, поймите…
Мидорима поджимает губы и резко отворачивается. Стыдно признаться, но ему хотелось ещё раз испытать Кисе, посмотреть на его реакцию, когда кто-то при нём будет добровольно вспарывать себе живот. В Корее ведь уже позабыты все традиции…
— Капитан Мидорима, умоляю вас, разрешите мне совершить сеппуку!
Кто-то хватает его за брюки, и Мидорима недовольно смотрит вниз. Мацумото валяется у него в ногах и выглядит настолько жалко, что Мидориме, который до этого собирался отсечь ему голову сам, становится неприятно марать об него катану.
— Застрелить, — он жестом указывает ближайшему солдату на Мацумото, и через секунду тот уже лежит ничком на земле в луже собственной крови.
Мидорима отходит в сторону, стараясь не запачкать ботинки, и поворачивается ко второму участнику преступления.
— Кам Джин-ён, с учётом степени твоей вины тебе разрешается совершить сеппуку. Рядовой Сакамото согласился ассистировать.
Руки корейца дрожат, когда ему подносят кинжал, и сам он выглядит так, как будто вот-вот расплачется — Мидорима почти жалеет, что проявил милосердие и позволил покончить с собой: всё-таки у корейцев нет никакого понятия о чести.
Кореец пытается развязать пояс, кинжал падает у него из рук, некоторые из солдат начинают посмеиваться — Мидорима раздражённо прикрывает глаза.
— Капитан Мидорима, за что вы наказываете Джин-ёна, он ни в чём не виноват!
Мидорима удивлённо распахивает глаза — Киёши встал между Камом и охраной и теперь сердито смотрит на него.
Мидорима поправляет очки.
— Он позволил тому, что случилось, случиться. Этого достаточно, само собой.
— Это несправедливо, капитан Мидорима!
— Достаточно, я сказал!
— Капитан Мидорима!
— Сержант Такао, выполняйте!
Тот в два шага оказывается рядом, бьёт Киёши ножнами в живот и одним ударом сносит голову Каму.
— Достаточно, — уже спокойно повторяет Мидорима, глядя, как кровь стекает по катане. — На три дня лишить всех еды.
Полковник Чон, кажется, готов лопнуть от злости, но Мидориме всё равно: он лишь надеется, что Кисе всё произошедшее перескажут в подробностях.
***
Кисе собирает у ограды цветы. Мидорима даже снимает очки и протирает глаза, но нет, Кисе по-прежнему ходит вдоль ограды, что-то напевает себе под нос и кладёт в корзину сорванные розовые цветы.
Ещё вчера Киёши сказал, что тот не может ходить… Наверно, Кисе действительно лежит в палате, а у Мидоримы начались галлюцинации. Такое уже было, когда он сидел в тюрьме и часами беседовал с мёртвым другом. Но Кисе-то пока живой…
Цветы высыпаются из корзины, когда Кисе наконец-то перестаёт их собирать и поворачивается в сторону госпиталя. Мидорима как раз стоит у него на пути, и первое его желание — малодушно спрятаться за деревом.
«Что за ребячество!» — мысленно прикрикивает на себя Мидорима и остаётся на месте.
Когда Кисе проходит мимо, то едва заметно подмигивает, и от этого жар расползается у Мидоримы по щекам. Он ничего не говорит и делает вид, что поглощён созерцанием закатного солнца. Но после того, как Кисе скрывается из виду, он поднимает один из сорванных цветков и прячет его в карман.
«Надо будет спросить у Такао, как он называется», — думает Мидорима и некоторое время любуется небом, пока не замечает, что наступило время отбоя.
Он почти доходит до своего жилища, когда вдруг слышит крики, доносящиеся из госпиталя.
«Кисе!» — чувствует неладное Мидорима и, захватив с собой пару солдат, едва ли не бегом направляется туда.
Заключённые в госпитале поют. Точнее, часть заключённых кричит, часть — поёт, а часть — настолько слаба, что не может и этого. Караул переворачивает всё вокруг вверх дном, а Кисе сидит по центру. Рядом с ним знакомая корзина, между цветами виднеются мандзю — и Мидорима только сейчас осознаёт, что до сих пор не задумывался, зачем Кисе понадобилось собирать цветы.
— Что здесь происходит?! — кричит Мидорима, и ближайший к нему караульный испуганно вздрагивает и низко кланяется.
— Они нарушали дисциплину, капитан. И украли еду.
— Киёши-сан?!
В ответ на гневный взгляд Мидоримы тот только виновато пожимает плечами.
— Капитан, я нашёл радио! — подбегает к нему один из солдат, потрясая самодельным радио в руке.
А Кисе расслаблено улыбается и протягивает ему цветок:
— Добро пожаловать, капитан Мидорима.
Он машинально принимает цветок и тут же отбрасывает его в сторону.
— Майора Кисе, подполковника Киёши — в карцер!
Кисе и Киёши уводят, Мидорима выходит вслед за ними и, немного поколебавшись, выбрасывает подобранный цветок.
***
— Шин-чан, я вот тут подумал: а не слишком ли ты часто ходишь в карцер к тому блондинчику? Ну, Кисе.
Такао сидит у него на столе, болтает ногами и наводит беспорядок в документах. Нет, всё-таки оказаться в одной дивизии с ним — сущее наказание.
— Такао! — морщится Мидорима, пытаясь сочинить убедительное оправдание для вышестоящего командования, почему он до сих пор не выяснил месторасположение зенитных комплексов.
— Нет, правда, Шин-чан, на это уже многие обратили внимание. Среди солдат поползли слухи, что Кисе — злой дух, типа кицунэ, который сводит их капитана с ума.
— Что?! — от возмущения Мидорима взмахивает рукой, опрокидывает чернильницу, и тёмно-синее пятно расплывается прямо на рапорте. Впрочем, ничего дельного он всё равно там не написал.
— Да не беспокойся ты так, Шин-чан, — Такао примирительно машет руками. — Самых болтливых я приструнил. Только вот повышенное внимание к этому Кисе всё равно бросается в глаза. Знаешь, у меня тут один паренёк есть… Новобранец. Красивый. И на тебя смотрит с обожанием — точно не откажет.
Мидорима резко вскакивает со стула и буквально вылетает за дверь.
Такао, само собой, прав. Почему Такао, чёрт его побери, всегда прав?
В себя Мидорима приходит, только когда оказывается у океана. Солёные брызги, летящие прямо в лицо, странным образом проясняют сознание.
Красивого новобранца Мидорима помнит только одного и… правда, почему бы и нет? Ему ведь нужна информация о зенитных расчётах — Кисе ему не нужен. Так что сейчас он вернётся в лагерь и прикажет пытать Кисе и полковника Чона до тех пор, пока они не расскажут всё. Подполковника Киёши придётся расстрелять завтра на рассвете за то, что пронёс в госпиталь радио. Вряд ли это он, конечно, но преступление не должно остаться безнаказанным, а подполковник — самый очевидный кандидат.
На обратном пути Мидорима проходит мимо карцера… и не может не заглянуть.
Посреди тропинки, ведущей к выходу, стоит Кисе, а на нём фактически висит Киёши — солдаты особо не церемонились и, кажется, повредили ему ногу. А теперь Кисе крайне глупо пытается сбежать с таким балластом за спиной.
Охранники уже взяли их в круг — побег не остался не замеченным.
Кисе смотрит прямо ему в глаза и взгляд у него настолько безумный и шальной, что на секунду Мидорима изумляется: что он вообще нашёл в этом человеке?
— На твоём месте я бы давно совершил сеппуку.
Кисе улыбается.
— Вы не на моём месте, капитан Мидорима. В том-то и дело, что не на моём.
***
Первое, что он видит утром, — это Кисе, дремлющего у дерева напротив его дома.
Мидорима тут же посылает денщика за Такао.
— Почему Кисе не в карцере? — цедит сквозь зубы Мидорима, едва тот показывается на пороге.
Такао виновато разводит руками.
— Ближе к утру один кореец сознался, что это он протащил в госпиталь радио, так что Киёши и блондинчик вроде как ни при чём. Ну и я решил их освободить, подумал, что ты обрадуешься этому. И, признаться честно, немного перебрал с сакэ вчера ночью.
Мидорима вздыхает — на Такао невозможно сердиться, это факт.
— Марш в свою комнату. Под арест без еды и воды на два дня.
Такао сияет.
— Да, капитан!
Мидорима немного колеблется, но всё-таки добавляет:
— И скажи тому новобранцу, чтобы зашёл вечером ко мне. После отбоя, само собой.
Такао весело смеётся и уходит садиться под арест.
Мидорима одевается и приказывает денщику объявить в полдень общий сбор всех военнопленных на плацу.
В следующем рапорте будут уже не объяснения, а карта с месторасположением орудий. Сегодня Мидорима намерен разобраться с этим раз и навсегда.
В двенадцать дня Кисе стоит рядом с полковником Чоном в первом ряду. Но Кисе ему больше не нужен.
Мидорима осматривается. Так и есть: заключённых из госпиталя не привели. А ведь он ясно приказал — всех.
Он подзывает к себе одного из сержантов, и через десять минут на плац тянется нестройная вереница больных.
— Капитан, как это понимать? — Чон всё-таки не выдерживает.
— Я сказал, всех, — ледяным тоном произносит Мидорима. — Значит, прийти должны все.
— Но они больны! — чем больше Чон раздражается, тем хуже он говорит по-японски — неприятно слушать. — Вы хотите, чтобы они умерли?
— Я хочу, чтобы мои приказы в точности исполнялись, — отрезает Мидорима.
Один из больных спотыкается и бездыханно растягивается на песке.
Киёши тут же, хромая, бежит к нему.
Он присаживается, щупает пульс на шее, а потом поднимает голову и смотрит прямо на Мидориму.
— Умер, — в его взгляде и голосе сплошное разочарование.
Мидорима пытается убедить себя, что ему всё равно.
— Капитан, — снова встревает Чон, — это переходит всякие границы! Женевская конвенция…
— Где находятся корейские зенитные установки? — Мидорима поворачивается к нему и разглядывает так, словно видит впервые. Чон вспотел, покраснел и беспомощно трясёт кулаками. Грязное животное. Хуже эта.
— Я не обязан вам отвечать, — Чон отворачивает.
Мидорима качает головой: не время демонстрировать гордость. Он вытаскивает катану из ножен и указывает на Чона:
— Вы, вперёд. — Он недоумённо верит головой, но тем не менее выходит. Мидорима переводит катану: — Вы, вы, вы, да, вы, сзади. И ещё вы.
Перед ним стоят пять человек. Отлично.
— Последний раз спрашиваю, где зенитные установки?
— Женевская конвенция… — Чон хмурится. — Вы не посмеете…
— Я обнажил катану, — Мидорима поправляет очки. — Думаю, вы прекрасно понимаете, что это значит.
Полковник Чон сжимает губы и отворачивается, не оставляя Мидориме выбора. Он заносит катану — но тут справа раздаётся какой-то шум, а через секунду Кисе прижимает его к себе, держа за поясницу и вцепившись пальцами в волосы на затылке.
Сердце Мидоримы бешено стучит, он растерянно хлопает глазами, совершенно ничего не соображая. А потом Кисе его целует.
«Пахнет… Цветами», — проносится в голове Мидоримы, и он теряет сознание.
***
— Шин-чан очнулся, — заключает Такао, как только Мидорима открывает глаза.
Он садится в постели и быстро осматривается — у себя в комнате — и немного успокаивается.
— Ну и напугал ты всех, Шин-чан! Вся дивизия из-за тебя на ушах стоит.
И Мидорима вспоминает. Как Кисе поцеловал его перед всеми заключёнными, как он после этого позорно потерял сознание. Рука непроизвольно тянется за катаной — остаётся только один способ смыть позор, — но Такао перехватывает её.
— Я сказал, что накормил тебя непонятной морской рыбой, — он пожимает плечами. — По-моему, звучит убедительно, тем более что мой пагр тебе действительно не понравился.
— Такао…
— Помолчи, Шин-чан, — Такао выставляет ладонь перед его ртом. — Из штаба уже вызвали капитана Мияджи, он всё уладил. А нас послезавтра отправляют готовиться к высадке на Чеджу.
— Понятно, — Мидорима отворачивается и тихо спрашивает: — А майор Кисе?
— Капитан Мияджи отправил его принимать солнечные ванны.
— Понятно…
Мидорима устало откидывает на подушках. Такао озабоченно смотрит на него, и Мидорима неожиданно понимает, что вот он — единственный человек, перед которым он действительно виноват.
— Спасибо, Такао.
Такао радостно улыбается и хлопает его по плечу.
— Да не за что, Шин-чан, — и спохватывается: — Я, пожалуй, побегу, а то капитан Мияджи с меня шкуру спустит, если опоздаю на построение!
Мидорима улыбается краешком рта, но настроение у него безрадостное. Целый день он лежит в постели, усилием воли заставляет себя поесть, а ночью одевается, берёт катану и выходит.
Плац теперь огорожен, а посередине виднеется тёмное пятно. Голова Кисе, торчащая из песка.
Мидорима заходит за ограждение.
Даже с взлохмаченными, грязными, сухими волосами и кожей, сгоревшей и ссохшейся на солнце, Кисе очень красив в лунном свете.
Он ещё дышит.
Мидорима достаёт катану, аккуратно срезает прядь волос и кладёт её в тот же карман, куда раньше положил цветок. Зря он его выкинул тогда.
Он почти доходит до ограждения, когда вдруг останавливается и смотрит на высвобождённую катану в своей руке.
Мидорима возвращается, садится на колени, молится — впервые за семнадцать лет — и точным движением сносит Кисе голову с плеч.
Он заслужил достойную смерть.
Даже капитан Мияджи поймёт.
***
— Помните, Мидорима-сан, вы как-то говорили, что у корейцев нет чести, и они готовы лизать пятки любому?
Мидорима усмехается. Без очков он плохо видит, и Киёши перед ним расплывается и превращается в коричневое пятно.
— Хотите потребовать извинений?
Пятно слегка покачивается.
— Нет, хочу сказать, что в некотором смысле вы были правы. Но важно, чтобы пятка, которую ты лижешь, не заслоняла остальной обзор.
— А пятка, которую лизали японцы, была настолько велика, что они даже не заметили, что лижут её?
Киёши смеётся, и Мидорима тоже улыбается: что ему терять, его же завтра казнят как опасного военного преступника. Покончить с собой до пленения ему опять не удалось.
— Интересный вы всё-таки человек, Мидорима-сан. Жаль, что мы не встретились с вами при других обстоятельствах.
— Жаль, — соглашается Мидорима. — Возвращаетесь в Корею?
— Нет, пожалуй, останусь на некоторое время в Токио. Знаете, интересно, как всё дальше будет здесь, — Киёши вздыхает. — И, к слову, в итоге мы с вами оказались в одинаковом положении. Американские и русские в очередной раз поделили сферы влияния, и выяснилось, что Куба и Вьетнам русским важнее, чем ваша страна.
— Хоккайдо же у них остался, — пожимает плечами Мидорима.
— Но там холодно, — замечает Киёши, и Мидорима опять улыбается.
С Киёши очень легко разговаривать. Он кажется достаточно надёжным человеком, чтобы…
— Киёши-сан, вы случайно не знаете, что с Такао? Сержантом Такао Казунари? Помните, он тоже был в лагере военнопленных.
— Конечно, помню. Насколько мне известно, его разместили в тюрьме Нагасаки…
— Передайте им, что он не виноват. Я был его непосредственным командиром и я полностью отвечаю за все его поступки.
Киёши опять вздыхает.
— Многие корейцы, которых вы осудили на смерть, тоже были не виноваты. Майор Кисе, например, — голос его становится грустным. — Но не беспокойтесь, Такао-сана осудили на два года заключения. Потом он выйдет на свободу. В отличие от вас, к сожалению.
— Это хорошо, — Мидорима расслабляется. Осталась последняя вещь, которую он должен сделать, и тогда он может умереть спокойно. — Раз уж вы заговорили о майоре Кисе …
Он достаёт из кармана медальон и протягивает его Киёши.
— Если вдруг вы будете проезжать через Киото… Если вас не затруднит, не могли бы вы оставить этот медальон в любом из храмов.
— О… Конечно. Однако не думал, что вы до сих пор…
Мидорима прикрывает глаза, и Киёши замолкает.
— Я выполню вашу просьбу, Мидорима-сан.
— Спасибо.
Мидорима слышит, как Киёши неловко топчется на месте, а потом направляется к выходу.
— Прощайте, Мидорима-сан!
— Прощайте.
На следующее утро Мидориму выводят во внутренний двор. Начальник тюрьмы уже здесь, и солдаты с ружьями выстроились в одну шеренгу. Мидориме предлагают завязать глаза, но он отказывается, как Кисе когда-то. Дают команду целиться.
«Огонь!»
И Мидорима падает.
@темы: Фанфик, Военная AU, The Rainbow World. Другие миры, День баек из склепа, Shuutoku Team
-
-
28.04.2016 в 04:33особенно хочу отметить сцену фальшивой казни - как она описана. то есть, все ужасы были оставлены за кадром, показан лишь реакция Кисе на это. и это, черт возьми, такой крутой ход! и Кисе... такой молодец.
очень хорошо раскрыта тема взаимоотношений Такао и Мидоримы - даже в этой вселенной Такао активно нарушает и личное пространство, и субординацию, и вообще при этом даже заботится о Шин-чане.
спасибо за работу
-
-
29.04.2016 в 12:00и ознакомил с сюжетом фильма (кстати, скачал!)
Надеюсь, фильм вам понравится)
очень хорошо раскрыта тема взаимоотношений Такао и Мидоримы - даже в этой вселенной Такао активно нарушает и личное пространство, и субординацию, и вообще при этом даже заботится о Шин-чане
Мидориме от Такао никуда не деться
Спасибо за отзыв!
-
-
02.05.2016 в 00:10Хорошая работа!
Очень понравилось ощущение, что все персонажи узнаваемы, все здесь, все взаимодействуют друг с другом, но при этом остаются друг другу чужими. Просто в какой-то момент их жизни столкнулись и разошлись.
Очень понравилось. Спасибо!
-
-
02.05.2016 в 09:06