Внимание!
суббота, 23 апреля 2016
Автор: Kaijou Team
Форма: арт
Сеттинг: День 42: Футур!АУ
Пейринг/Персонажи: Касамацу Юкио/Момои Сацуки
Категория: гет
Жанр: романс, флафф
Рейтинг: G
Название: Link
Автор: Kaijou Team
Канон: Kuroko no Basuke, Daiya no A
Форма: арт
Сеттинг: День 42: Киберпанк
Персонажи: Касамацу Юкио, Имаеши Шоичи, Миюки Казуя, Савамура Эйдзюн
Категория: джен
Рейтинг: G
Предупреждения: ничо неясно,
@темы: Киберпанк, Арт, The Rainbow World. Другие миры, День 42, Футуристическая AU, Kaijo Team
 | Название: Идеальный бойфренд Перевод: Touou Team Бета/Эдитор: Touou Team Оригинал: Ogeretsu Tanaka, Ideal boyfriend Язык оригинала: японский, перевод с китайского Форма: додзинси Сеттинг: киберпанк Пейринг/Персонажи: Кисе Рета/Аомине Дайки, спойлерКуроко Тецуя/Акаши Сейджуро Категория: слэш Рейтинг: PG-13 Количество страниц: 64 Краткое содержание: Бойтесь своих желаний - иногда они исполняются  |
@темы: Киберпанк, Додзинси, The Rainbow World. Другие миры, День 42, Touou Team
Название: Рычащий лев
Автор: Rakuzan Team
Бета: Rakuzan Team, Анонимный доброжелатель
Сеттинг: футуристическая AU
Размер: мини, 7800 слов
Пейринг/Персонажи: Акаши Сейджуро/Мидорима Шинтаро, Куроко Тецуя, Такао Казунари, Акаши Масаоми, ОМП
Категория: слэш
Жанр: ангст, романтика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: В современном мире сложно найти что-то настоящее, но кто сказал, что искусственное хуже?
Через щель под дверь проникал прохладный воздух вестибюля. Слабый сквознячок ласкал щиколотки и босые ступни, подымая тонкие волоски на ногах. Мидорима одевался неторопливо, он тщательно расправил складки на одежде, застегнул все пуговицы до одной. Всегда чистая и выглаженная униформа, визор без единого пятнышка на стеклах, аккуратно подстриженные волосы — опрятность во всем и всегда давно вошла у него в привычку. Он не позволял себе появиться перед ним в ином виде. Бросив взгляд в зеркало, Мидорима вышел из душевой и направился в отделение.
Тестирование началось без него. За стеклом, в большой белой комнате с разлинованным полом, стоял подопытный и долбил об стену оранжевый мяч. Яркие лампы освещали его волосы так, что казалось, будто они охвачены огнем. В начале исследований Мидорима каждый раз боялся, что ослепнет, если будет долго смотреть, но со временем привык. В лаборатории, где все предметы имели нейтральные тона, этот человек и его мяч смотрелись чужеродно и вызывающе.
— Давайте перейдем к следующей фазе, — скомандовал инженер за приборной доской. — Привет, Мидорима-сенсей.
Мидорима обозначил приветствие наклоном головы и занял свободное кресло. Человек за стеклом перебросил мяч в другую руку и закинул его в кольцо жестким наработанным движением. Стены поглотили шуршание сетки. Пожалуй, именно по этой причине Мидорима так не любил эту комнату — слова, удары, рыдания, ее стены скрадывали все звуки до одного. За спиной пикнул датчик температуры, Мидорима повернулся зафиксировать значения, но краем глаза заметил, что человек замер и внимательно смотрит. Стекло в смотровом окне одностороннее, команды отдавались по микрофону. Мидорима торопливо надел гарнитуру, но ничего не сказал. Данные на мониторе сияли нормальными показателями, подопытный за стеклом смотрел в зеркало. Слегка приподнялись уголки губ, сощурились глаза. По разлинованному полу тянулся шнур, который начинался от кресла в дальнем углу белой комнаты и заканчивался у подопытного на затылке, у самой кромки невыносимо красных волос. Мидорима почувствовал, как по лицу рябью прошла нервная судорога, исказив рот.
— Мелкая моторика, — сказал Ивамото-сенсей, один из команды нейрохирургов, чье слово имело вес. Мидорима старался ни о чем не думать.
Подопытный в последний раз бросил мяч и подошел к шкафу у противоположной стены. Шнур стелился за ним длинной серебристой змеей. Если подойти ближе, можно было увидеть металлическое гнездо разъема там, где шнур соединялся с телом.
Подопытный достал из шкафа футляр, и Мидориму охватила смутная тоска. Довольно иронично — из всех упражнений Ивамото-сенсей выбрал именно игру на музыкальном инструменте. Должно быть, вдохновился чтением досье, копии которого получили все люди в комнате, и Куроко, конечно, одобрил затею. Такие вещи всегда обсуждались с психологом, а у этого парня свое мнение насчет процесса адаптации.
Подопытный зажал скрипку между плечом и подбородком, поднял смычок. В наушниках разлилось трезвучие, ровное и слегка размытое из-за обработки. Мидорима ненавидел эту комнату, эти поглощающие стены и этот микрофон, искажающий звук. Он поспешно содрал гарнитуру с головы. Если слушать, как он играет, то лучше вообще никак, чем через преграду звуконепроницаемой комнаты.
Синие от света многочисленных мониторов лица коллег не менялись, оставаясь сосредоточенными. Мидорима следил за плавно качающимся смычком, за движениями пальцев, скользящим по струнам, и думал — сколько еще это продлится? Он доиграет этюд до конца, или дойдет до репризы и отложит скрипку? Где Ивамото вообще раздобыл такое сокровище?
Мидорима почувствовал на себе взгляд инженера. Он не был уверен, что узнал произведение с первых нот, но совершенно точно оказался не готов слушать его в такой обстановке, рядом с людьми, которых волнует совместимость сознания с телом, а не музыка. Возможно, инженер тоже это чувствовал. То, что происходило — неправильно, похоже, будто они подглядывают за чем-то интимным, что не должно становиться предметом научного интереса. Несколько минут прошло в полном молчании, и когда Мидорима отвлекся от зрелища за стеклом, то увидел на лице инженера выражение растроганности. Не скрывая досады, Мидорима схватил гарнитуру и гаркнул в микрофон:
— Достаточно! — Он одернул себя и добавил уже мягче и спокойнее: — Большое спасибо за работу.
Доктора расслабленно откинулись в креслах, вздохнули, как после нескольких часов кропотливой работы. Подопытный аккуратно убрал скрипку в футляр, лег в кресло у стены, уложил провод рядом с собой и закрыл глаза. Когда-то он казался Мидориме похожим на фарфоровую куклу, но чем человечнее становились его повадки, тем слабее становилось это ощущение, пока совсем не исчезло.
Результаты тестирования будут анализировать и обсуждать, но Мидорима заранее знал, каким будет решение. В конце концов, последнее слово оставалось за ним, а сейчас он убежден, что стадию подготовки можно считать завершенной.
В лаборатории была еще одна комната. Значительно меньше той, где проводились тесты, и свет в ней не такой яркий. Голоса коллег замерли, когда Мидорима закрыл за собой дверь. Сейджуро еще не проснулся. Мидорима отодвинул ширму, сел в изножье кровати, осторожно, чтобы не потревожить Сейджуро и не сместить случайно электроды, наложенные по всему телу. Прозрачный козырек шлема прикрывал его глаза, загораживая от мира половину лица. На экранах бежали матрицы цифр, и Мидориму злило, что вся жизнедеятельность Сейджуро оказывается на виду.
Через минуту он, наконец, проснулся. Сонно поморгал и сел на кровати, не обращая внимания на падающие электроды. Если бы он мог снять шлем без посторонней помощи, то давно бы выбросил и его тоже. Вместо этого он откинул забрало и наградил Мидориму приветственной улыбкой.
— Здравствуй, Акаши. Как ты себя чувствуешь?
Мидорима спрашивал это каждый день. Каждый день, с тех пор, как Сейджуро пришел к нему полтора года назад и сказал, что хочет воспользоваться услугами клиники.
Мидорима служил в изящном здании в виде полусферы, которое имело очень длинное название и процветало на частных вложениях. Кто-то когда-то в шутку обозвал клинику Куполом, но слово прижилось, и с тех пор редко кто называл ее как-то иначе. Это была одна из пяти клиник в мире, в которой создавали искусственные органы и части тела. Ее клиентами становились люди, потерявшие руку или ногу, те, кому отказали почки или сердце, люди с пораженной нервной системой, люди со смертельными болезнями, и здесь все они получали шанс на вторую жизнь.
Только Сейджуро хотел большего, чем просто искусственная почка или новый позвоночник. Практически полная замена биологических органов на механические — самая дорогостоящая и фантастически сложная процедура, но в Куполе такое было возможно.
Мысленно возвращаясь в тот день, Мидорима отмечал, что Сейджуро не признался, что его подвело собственное тело. Он просто поставил его перед фактом спокойно и уверенно, ни секунды не сомневаясь, какой ответ даст Мидорима. Насколько же он верил в него, чтобы передать себя в его руки с таким непоколебимым спокойствием?
Сейджуро прищурился, растянул губы в безмятежной улыбке, становясь похожим на статую Будды. Мидориму посетило чувство дежавю — он уже видел эту улыбку сегодня.
— Неплохо, — ответил Сейджуро. Ржавая радужка сжалась вокруг зрачка, и у Мидоримы мелькнула мысль, что его глаза тускнеют день ото дня. — Мне не составляет труда управлять этим телом.
Сейджуро сидел прямо, казался собранным и спокойным. Обычно людям требуется время, чтобы прийти в себя, заново свыкнуться со своим собственным телом. Будучи интерном, Мидорима просмотрел немало записей, где пациенты по завершению тестирований впадали в ступор или начинали рыдать. Почувствовать себя полноценным человеком на недолгое время, а потом снова очнуться на больничной койке, обнаружить у себя искусственные конечности или вернуться в ад каждодневной боли — не каждый способен выдержать такой удар. Если бы Мидорима не знал Сейджуро достаточно хорошо, он бы решил, что его абсолютно не угнетает собственное состояние. Он редко видел людей, настолько несгибаемых в своей болезни, и гордость, с которой Сейджуро нес свое бремя, не переставала его удивлять.
— Замечательно, — сказал Мидорима. Хотелось взять в руку ладонь Сейджуро и сжать, но он не спешил — у них еще будет время на прикосновения. — Я думаю, это последний тест. Не вижу смысла откладывать операцию.
— Я готов, — сразу ответил Сейджуро.
Он уже давно готов, готов с тех пор, как впервые увидел свое новое тело. Мидорима сам делал чертежи и контролировал процесс сборки. Целых четыре месяца он работал беспрерывно, отвлекшись только на новый год и день рождения сестры, чтобы уложиться в сроки. Тело для Сейджуро было готово, и оно было прекрасно — места спаев на клонированной коже просматривались только под лупой. С головы до ног точная копия Сейджуро до болезни, а все остальное должны сделать инженеры и нейрохирурги.
Мидорима отсоединил головные электроды, снял с Сейджуро шлем и отвернулся, делая вид, что копается в проводах. Из-за тестирований волосы Сейджуро пришлось остричь, и когда это ничего не скрывает, у него тяжелеет взгляд. Мидориме хотелось назвать его по имени, так, как он называл его в своих мыслях, но вместо этого он быстро прижался губами к холодному чистому лбу и сказал:
— Отдохни, Акаши. — Его голос был спокойным и мягким. — Мне нужно идти. Я зайду ближе к вечеру.
В смотровой никого не оказалось, все разошлись на перерыв. Мидорима сел за приборную доску, нашел в архиве запись сегодняшнего тестирования. Рука замерла над кнопкой «воспроизвести». Подумав, он все-таки нажал ее, вдел наушник и позволил звукам течь в самую душу.
***
В первый раз он увидел Сейджуро на концерте.
Они с сестрой сидели на первых рядах в середине зала и ждали, когда на сцену выйдут музыканты и займут свои места. Включенная голограмма транслировала огромный концертный зал под старину — от обилия алого и золотого слезились глаза. Только инструменты, расставленные на сцене, не были фальшивкой, в отличие от всего остального. Мидорима смотрел на рояль, накрытый чехлом в углу, и гадал, каковы клавиши на ощупь.
Он тогда начал практику в Куполе и зарабатывал лучше многих своих сверстников, но даже так билеты обошлись ему в месячное жалование. Симфоническая музыка теперь доступна очень немногим.
Мидорима сразу выделил его среди остальных музыкантов. Ведущая скрипка, место слева от дирижера, строгая маска лица. Дело было даже не в том, что он выглядел довольно необычно для этого места — таких ярких волос Мидорима не видел раньше никогда — но взгляд упрямо прикипал к этому человеку, даже если намеренно отводить глаза. Он неподвижно смотрел перед собой и казался пугающим в своей серьезности. Еще во время третьего звонка Мидорима лениво размышлял о том, что следовало не слушать сестру и потратить деньги на что-нибудь более полезное. Он всегда скептически относился к музыке, как к чему-то, что действует на примитивные эмоции, но иногда все-таки приходилось делать исключения.
Он смутно помнил программу. Места зарезервировали за два месяца до концерта, а потом он замотался и даже не вспомнил, что они идут на Сен-Санса. Какого черта, думал он, узнав «Пляску смерти». Как складная фигура в книжке с объемными картинками развернулась главная тема, и Мидорима забыл, что ему не нравились произведения, в которых солировала скрипка. Он взглянул на сестру и увидел, как загораются ее глаза. Первый скрипач непозволительно тянул звуки, умудряясь при этом не выбиваться из заданного ритма, и почти не смотрел в партитуру. Удивительно, как весь оркестр подстраивался под его игру. Это было немыслимо, грубо и переворачивало с ног на голову все традиции, но мелодия только выигрывала. Смычок плавно и легко двигался по струнам, а Мидорима стискивал резные подлокотники. Внутри вскипало раздражение, хотелось закрыть уши ладонями, но он не мог. Слишком поздно, музыка уже успела его околдовать. Сердце у него просто заходилось.
Некоторое время спустя Мидорима сидел за домашним пианино и размышлял, почему настолько своеобразная манера игры так идеально вписалась в академический оркестр, но не мог найти ответ. Нужно быть либо очень смелым, либо сумасшедшим, чтобы решиться на такой эксперимент. Мидорима бы никогда не пошел на такое.
Сестренка стояла в дверях с большим красным яблоком в руке и хихикала.
— Что смешного, Чие? — Мидорима поправил визор, делая вид, что ищет в Сети нотные тетради. Он не заметил, как она вошла.
Чие прошла в музыкальную комнату, облокотилась о крышку пианино.
— Вижу, тот вечер все не выходит у тебя из головы, — сказала она и вгрызлась в яблоко. — Давно не видела тебя за инструментом.
— Не хочу терять навык, — объяснил Мидорима, надеясь, что сестра не станет его дразнить. Она наверняка все поняла, ведь он редко садился играть ради собственного удовольствия. Да что там, он играть-то научился только потому, что это умение считалось престижным.
— Ну-ну, — Чие хитро усмехнулась, постучала себя пальцем по виску, как по невидимым очкам. — То-то ты все время подвисаешь. На что ты там смотришь, м?
Мидорима почувствовал, что мучительно краснеет. В семье привыкли, что он не снимает визор для быстрого доступа к Сети, по своей форме он ничем не отличался от обычных очков, но в последние дни его использовали не по назначению. Одна фотография отображалась в фоновом режиме, и Мидорима то и дело отвлекался на нее.
На снимке странный музыкант улыбался мягко и расслабленно. Та жесткость, которая сковывала его черты во время игры, полностью сошла с его лица, сделав его другим человеком. Мидорима сфотографировал его, когда зал взорвался овациями, и музыканты встали со своих мест. Машинально коснулся визора, украв момент. Конечно, каждый раз он натыкался на эту фотографию случайно. Точнее, старался убедить себя в этом. Но внимательная сестра в два счета вывела его на чистую воду.
— Иногда ты меня пугаешь, — сказал Мидорима и поднял визор на лоб, потер веки подушечками пальцев, пытаясь рукой скрыть улыбку.
Чие рассмеялась.
— Сыграй мне что-нибудь, — попросила она, усевшись на стул за его спиной.
О том, что странного музыканта зовут Акаши Сейджуро и он наследник влиятельной японской корпорации, Мидорима узнал намного позднее.
Их вторая встреча состоялась на благотворительном банкете. И снова Мидорима пришел не по собственной воле, а по просьбе отца — его клиника недавно стала частью Купола, и он хотел представить его своим партнерам.
— Вы примерно одного возраста с моим сыном, — вдруг сказал один из мужчин. Он выглядел очень серьезным и усталым. Все повернулись к нему, ожидая, что он еще что-то скажет, но мужчина замолчал. Он неотрывно смотрел на Мидориму, и от его тяжелого взгляда по затылку пробегал холодок.
— Я слышал, он великолепно играет на скрипке, — сказал отец, желая разбить неловкость. Взгляд мужчины переменил выражение — теперь он был преисполнен гордостью.
— Сейджуро собирается стать дирижером. — Он медленно моргнул и посмотрел на часы. — Впрочем, не будем забегать вперед. Скоро его выступление, вы сами увидите, как он играет.
— Жду с нетерпением, — подумал Мидорима и запоздало понял, что сказал это вслух.
Отец беззлобно рассмеялся, а его партнеры заулыбались, даже у строгого мужчины дрогнули уголки губ. Мидорима откланялся и сбежал от них в другой зал.
На веранде оказалось немноголюдно, веял свежий ветер и в воздухе пахло цветами. Из окон открывался вид на английский сад и большой фонтан, подсвеченный холодным неоновым светом. Мидорима обрадовался, что наконец-то остался один, но занавеска с шуршанием отодвинулась и на веранду вышел тот самый музыкант. Мидорима обмер, не веря в настолько удачное совпадение.
— Надеюсь, я вас не потревожу? — тоном, заранее утверждающим положительный ответ, спросил музыкант. Вблизи его лицо оказалось еще красивее, разве что кожа была чересчур бледной. Он создавал впечатление уверенного в себе человека.
— Кто вы? — спросил Мидорима и тут же об этом пожалел: прозвучало не слишком вежливо.
Он прошел через веранду, встал по правое плечо и оперся о перила спиной.
— Акаши Сейджуро, — музыкант слегка наклонил голову. Мидорима почувствовал, как его оценивают. — Хотя вам уже известно мое имя. Скажите, отец вас не смутил? Иногда он бывает чересчур прямолинейным.
Мидорима поджал губы, поправил сползший с носа визор. Он представить себе не мог, что незнакомый человек сможет его так смутить.
— Не знал, что люди вроде Акаши Масаоми посещают подобные мероприятия, — сказал он невпопад. Сейджуро отклонился на вытянутых руках, вдохнул пропахший искусственной свежестью воздух.
— Видите ли, по определенной причине ему чрезвычайно интересна тема имплантации органов. Даже у таких людей, как он, случаются благородные порывы, так почему бы не направить их в правильное русло? Например, вложиться в Купол.
— Это глупый вопрос, — признал Мидорима и почувствовал еще большую неловкость. Он выбрал не лучшую тему для разговора. Он вообще не надеялся увидеть Сейджуро вживую, тем более в такой неформальной обстановке, и просто-напросто растерялся.
— Кстати, вы знали, что это все, — Сейджуро махнул рукой в сторону сада, — не голограмма? Я слышал, хозяин дома поклонник всего викторианского.
— Я был на вашем концерте. Вы ужасны, — выпалил Мидорима, и уставился в пол. — Вам доверили главную партию, а вы над ней жестоко надругались. На месте руководителя оркестра я бы прогнал вас взашей. Но, черт возьми, — он сжал перила вспотевшими руками, — я восхищен, как не был восхищен никогда в жизни. И я не знаю, как вам это удалось.
Он ждал реакции, но Сейджуро молчал. Тогда Мидорима рискнул поднять глаза и увидел, что он улыбается. Это была не механическая улыбка, которую он дарил залу во время поклона. И не та, которую Мидорима видел на фотографиях, когда искал Сейджуро в Сети. Лицо перестало быть бледной маской, взгляд ожил и потеплел.
— Спасибо, — сказал через некоторое время Сейджуро. — Признаться честно, мне впервые говорят, что моя игра ужасна.
Он улыбнулся еще шире, и Мидорима понял вдруг, что он тоже смущен — щеки у него едва заметно алели. Интересно, он знает, что совершенно очарователен?
— Извините, просто я подумал, что это мой единственный шанс сказать вам об этом, — пробурчал Мидорима, злясь на самого себя. Ему будто снова стало пятнадцать: вернулась подростковая неуклюжесть, и он снова забыл, как общаться с людьми.
— Я не обижаюсь. Мне нравится ваша честность, — Сейджуро добил его окончательно.
Несколько секунд Мидорима боролся с желанием перемахнуть через перила и убежать или попросить Сейджуро дать ему пару уроков музыки. Он решил в пользу второго и уже открыл рот, чтобы высказать просьбу, но занавеска отодвинулась, и чей-то голос сказал четко и требовательно:
— Акаши-сама, время.
Сейджуро напряг брови, губы вновь застыли в нейтральной улыбке. Мидорима оглянулся на чужака, не скрывая недовольства. Волшебство разрушилось, и Сейджуро повернулся к нему спиной.
Только когда он ушел, Мидорима вспомнил, что забыл представиться. Догонять его глупо — Мидорима не хотел навязываться. Он с трудом выждал пять минут и вернулся в зал.
В рамках банкета Сейджуро давал бесплатное выступление. Он уже стоял на импровизированной сцене у рояля и держал смычок наготове, собираясь вступить. Пианист кивнул, и они начали вместе. Мидорима стоял позади всех и хорошо видел сцену — с его ростом это не было проблемой.
Он бы решил, что Сейджуро над ним издевался, опять выбрав произведение Сен-Санса, не познакомься они меньше часа назад. Его игра по-прежнему раздражала, но, несмотря на это, Мидорима слушал печальные переливы, те самые, что он много месяцев спустя повторит на тестировании, сжимал кулаки и понимал, что глупо и совершенно безнадежно влюблен.
А еще через несколько дней Сейджуро сам нашел его в Куполе.
***
Вопрос по поводу Акаши Сейджуро совет врачей решил положительно. Ивамото светился, указывая на голограмму томографии, и упомянул идеальную синхронизацию трижды за доклад. Мидорима выступил до него, сухо отчитался о состоянии реципиентного тела и вернулся на свое место. Голос у него не дрожал, легкое волнение, свойственное для таких моментов, притупилось. Он был уверен в себе, в Сейджуро он не сомневался никогда в жизни. К концу конференции он даже сумел заскучать и отвлекся на посторонние мысли. Он ждал голосования с затаенной радостью.
Операцию назначили на следующей неделе.
— Уэно-сенсей настоял, чтобы я участвовал, — сказал Мидорима на следующее утро. Сейджуро потянулся к нему и потер между бровями холодными пальцами. С его глаз еще не сошла поволока сна, и это придавало его лицу какую-то особую нежность. В последнее время он много спал.
— Перестань хмуриться, — мягко попросил Сейджуро. — Мой отец хочет, чтобы ты за всем проследил.
Мидорима нахмурился еще сильнее, и Сейджуро дал ему наставительный щелбан.
— Ты говорил с ним? — вздрогнув, спросил он. Место между бровями обожгло короткой болью.
— Разумеется. Я убедил его, что волноваться не о чем.
—Ты ведь знаешь, что мое присутствие необязательно. Потом… — Мидорима поискал слово и не нашел нужного, — после пересадки, я, может быть, понадоблюсь. Но я не хирург.
— До тебя все еще тяжело доходят некоторые вещи, Шинтаро, — на губах Сейджуро играла усмешка. Мидорима так давно ее не видел. — Если Уэно сказал, что ты должен присутствовать, значит, ты нужен.
Мидорима цокнул и зарылся пальцами в волосы.
— Ты безжалостен, Акаши. Ты представляешь, каково мне будет?
Сейджуро откинулся на подушки, подтянул ноги и спрятал руки между коленями. Его улыбка погасла.
— Прости меня. — Он помолчал, а потом, подумав, добавил: — Если хочешь, можешь считать это моим последним желанием.
— Что ты хочешь этим сказать? — Мидорима сорвал с лица визор и бросил на кровать. Извиняющийся Сейджуро пугал его до чертиков.
— Тебе покажется странным, Шинтаро, но мне нравится, что ты продолжаешь бороться со мной, пытаешься доказать, что мне далеко до сверхчеловека. — Сейджуро комкал одеяло руками. — Я слишком устал скрывать свои слабости и больше не буду пытаться. Видишь ли, мне будет немного легче, если ты там будешь. Я уверен, что у тебя получится вытерпеть.
Мидорима фыркнул, скрестил руки на груди. Сейджуро редко говорил так много слов сразу, тем более таких откровенных. Мидорима прошелся взад-вперед, обдумывая ответ.
— Ладно, — он успокоился и сел рядом с Сейджуро. От процедурных ламп на щеках у него выступали веснушки, которые удивительно ему шли. — Если ты хочешь, я проведу с тобой имплантацию, но ты будешь мне должен.
— Все, что угодно, — пообещал Сейджуро. Выпустил одеяло из рук, взял лицо Мидоримы в ладони и поцеловал в лоб. — Я очень быстро встану на ноги, вот увидишь.
Возвращенная ласка обезоружила Мидориму, оставила его счастливым и беспомощным. Визор, которым он прикрывался, как щитом, издевательски блестел на одеяле. Больше не хотелось сопротивляться. Он будет рядом с ним до конца, хочет этого сам Сейджуро или его отец — Мидорима согласен на все.
В палату постучались. В дверь просунулась любопытная голова инженера, и Мидорима кое-как успел вернуть своему лицу обыкновенное выражение. Ну почему им все время мешали?
— Можно вас, сенсей? — покосившись зачем-то на Сейджуро, спросил он.
Еще много дел предстояло, а помощники, как на зло, не могли обойтись без него. Мидорима отвесил вежливый поклон и вышел. За шелестом дверей он услышал тихий смешок.
Сейджуро, конечно, заметил, что он прячет глаза и старательно смотрит впереди себя.
Большинство людей считало Мидориму совершенно невыносимым, и только Сейджуро находил его поведение забавным. Он любил над ним подшучивать, чем вызывал у Мидоримы еще большее негодование. Плохо, но он не мог ему ответить.
Мидорима прощал. Редкое проявление чувства юмора, этот смех украдкой были всего лишь признаками неравнодушия к нему. И это делало Мидориму невероятно счастливым и несчастным одновременно.
***
Мидорима знал все о предстоявшей операции и понимал волнение Сейджуро как никто другой.
Сначала его положат на операционный стол и вскроют черепную коробку. Подсоединят к мозгу — теперь уже напрямую — электроды, и нейрохирурги начнут свою работу. Они обовьют его кружевом тончайшей проволоки, и ни один сигнал не пропадет впустую. Когда мозг будет полностью подключен к новому телу, связь с позвонком аккуратно отсекут, и все, что составляло личность Сейджуро, его воспоминания, чувства, мысли и привычки, будет перенесено в эту безупречную, лишь иногда оживавшую куклу, и Мидорима навсегда потеряет свою власть. Он сделал все, чтобы это тело двигалось, реагировало так, как двигался и реагировал Сейджуро, но после перенесения сознания он уже не сможет им управлять. На протяжении всей операции Сейджуро должен находиться в сознании, так что он имел все основания потребовать присутствия главного биомеханика, даже если хотел просто убедиться, что все работает как надо.
До Сейджуро Мидорима никогда не создавал искусственных тел. Свое первое изобретение он придумал и запатентовал еще на третьем курсе университета, и это был искусственный сустав. В Куполе ценили его способности и держали на хорошем счету. Протезы, созданные им, выглядели как настоящие части тела и безупречно работали, он стал известен в узких кругах и оправдал надежды родителей. Среди коллег Мидорима прослыл ученым-фанатиком, имел тяжелый нрав, не уживался с ассистентами и частенько ночевал в лаборатории. Идею киборгизации человека он отстаивал всеми правдами и неправдами, стремился узнавать о подобных проектах из первых уст и разрабатывал свои. Конечно, он осознавал, что любая операция сопряжена с риском, возможность синхронизации сознания с телом и вовсе составляла пятьдесят процентов, но даже одна попытка могла спасти чью-то жизнь.
И все же он оказался не готов, когда возможность заняться интересным делом наконец представилась.
***
В отличие от предыдущих двух, третья встреча с Сейджуро не была случайной. Он пришел в сопровождении Куроко, остановил Мидориму по дороге в кабинет хирурга. Попросил прощения так, будто имел полное право отрывать его от дел. Он изменился: волосы стали короче, взгляд холоднее, он держал голову высоко поднятой и умудрялся смотреть свысока, будучи намного ниже Мидоримы. Он был самоуверенным и гордым. Странно, что Мидорима раньше этого не заметил. Он подумал — может, Сейджуро становится другим в присутствии посторонних? Он скосил взгляд на Куроко, но его вечно спокойное детское лицо ничего не выражало.
— Вас, наверное, интересует, что я здесь делаю, — Сейджуро нарушил молчание первым. — Мне нужно пройти обследование.
Хочет улучшить слуховые органы, чтобы улавливать тончайшие изменения звука, мысленно предположил Мидорима. Или заменить суставы в пальцах, чтобы не уставали. Среди богатых подобные модификации были в моде, вполне возможно, что он просто не знал, куда пристроить лишние деньги.
— В прошлом году мне заменили пищеварительную систему, но это не помогло, — добавил Сейджуро устало.
Сразу несколько вопросов созрело у Мидоримы в голове, но он не знал, с какого начать. Почему он сказал об этом, будто имел в виду какую-то банальность вроде таблеток от бессонницы? Почему он ничего не знал об этой операции, ведь он изучил все процедуры по замене органов, которые провели в Куполе за последние пять лет? И наконец — чем именно болен Сейджуро и что он собирается делать?
— Вы знакомы? — зачем-то спросил Мидорима, поймав на себе внимательный взгляд Куроко.
— Да, мы учились вместе. Извините, я пойду, — Куроко коротко откланялся.
— Тецуя помог мне однажды, — объяснил Сейджуро, провожая его глазами. Мидориме не понравилась фамильярность, с которой он назвал Куроко по имени, и это, вероятно, тут же отразилось на его лице, потому что Сейджуро покачал головой и быстро уточнил: — Не волнуйтесь, наши встречи ограничиваются беседой на разные темы. Он хороший специалист.
Последнее говорить было вовсе необязательно, потому что в Куполе по умолчанию не держали плохих врачей. Скорее всего, Сейджуро хотел намекнуть таким образом, что у него проблемы с психическим здоровьем. Но зачем? Проверял реакцию Мидоримы? Ожидал, что его отношение переменится, когда он узнает, что с ним что-то не так?
— Я понимаю, — Мидорима дернулся — прозвучало невпопад, но Сейджуро все понял.
— Очень рад. — Он слегка наклонил голову вбок и улыбнулся.
Мидорима хотел последовать примеру Куроко и исчезнуть между гуляющими по коридору пациентами, но Сейджуро настойчиво схватил его за рукав и не отпустил, даже когда Мидорима посмотрел на него с удивлением.
— Почему вы сбегаете? — Крылья носа чуть дрогнули и расслабились — он слегка волновался. А может ему просто не хватало воздуха. Мидориме стало стыдно за свою трусость. Показалось, что стены давят на него, но он не отошел от Сейджуро и не сделал попыток вырвать рукав.
— Извините. Это что-то срочное? Я немного занят, — Мидорима чуть не ударил себя по лбу: что он несет?
Сейджуро продолжал держать руку Мидоримы на весу. Глаза не отражали его мыслей, невозможно понять, о чем он в данный момент думает, но Мидорима почувствовал, что он расстроился.
— Давайте увидимся позже, если вы не против. Я слышал, вы играете на пианино. Могу составить вам компанию.
— Это предложение, от которого я не могу отказаться. Откуда вы узнали?
Сейджуро рассмеялся. Будто под сурдинку — прикрыв губы ладонью и зажмурившись. Голоса не было слышно, но трясся он заметно. Это сбавило ему сразу десяток лет, а Мидорима словно нырнул головой в кипяток.
— Что смешного? — задыхаясь от возмущения, спросил Мидорима.
— Извините, — сдавленно произнес Сейджуро, вытирая слезинки. — Я видел, как вы смотрели на меня тогда на благотворительном концерте и подумал, что это подействует.
— Зачем я вам нужен? — Мидориме уже было плевать, что он потерял контроль над лицом и, кажется, был весь красный. — Разве вы пришли сюда не за новыми органами?
— Вы правы, — он прикрыл веки. Свет падал на его лицо, высвечивая насквозь длинные редкие ресницы. — Но я предпочел бы забыть на время, что вы доктор. Не хочу, чтобы вы подумали, будто я хочу вас использовать.
Мидорима помолчал, пытаясь размышлять здраво, и бросил это бессмысленное занятие — Сейджуро умел быть напористым, а Мидорима уступал без борьбы.
— Хорошо. Я буду свободен завтра после шести.
— Я зайду за вами, — Сейджуро перехватил руку Мидоримы и сжал.
— И все-таки, для чего я вам понадобился? — изо всех сил стараясь выглядеть равнодушным, спросил Мидорима, когда они расцепили ладони.
— Вы кажетесь мне интересным, — Сейджуро улыбнулся и пошел вдоль по коридору.
Мидорима смотрел ему вслед без единой мысли в голове.
***
Новый Сейджуро лежал в своей капсуле — красивый и молчаливый, как статуя, выставленная на всеобщее обозрение. Гроб из пластмассы и металла обеспечивал ему нужную температуру, много кислорода и защищал от внешнего мира, как яичная скорлупа. Вытянутые вдоль тела руки лежали ладонями вверх, щеки раскраснелись, а на губах застыла умиротворенная и чуть ехидная улыбка, какая бывает у детей, притворяющихся спящими.
Мидорима почти ненавидел эту улыбку. Мозговая деятельность, которую выдавал энцефалограф, напоминала состояние человека в коме.
— Полагаю, все, — вздохнул Ивамото, снимая маску. Кивнул коллегам, окинул равнодушным взглядом белую фигуру на столе и начал снимать скользкие перчатки.
Старый Сейджуро лежал, скорбно поджав губы, будто в молчаливом упреке. Верхнюю часть лица закрывал неработающий шлем. Болезнь шаг за шагом захватывала тело, и оно рано отслужило свое. Мидориме не было его жаль, ведь теперь это всего лишь пустая оболочка — куколка, которая должна дать рождение чему-то более прекрасному.
— Может, стоит еще как-нибудь на него воздействовать? — нерешительно предложил Мидорима.
— Пока мы не сможем добиться большего. — Ивамото потер веки согнутым запястьем. Глаза у него были добрые и красные от усталости. — Не торопись, результаты не появятся так сразу.
Дай ему время, еще рано делать выводы, убеждал себя Мидорима. Пациенты очень редко приходят в сознание сразу после операции, то, что имплантация прошла без проблем уже можно считать достижением. Конечно, была вероятность, что мозг не приживется, и что этот Сейджуро будет существенно отличаться от Сейджуро, каким знал его Мидорима, но он гнал эти мысли из головы и изо всех сил надеялся, что его опасения напрасны.
И все же его так и подмывало схватить Ивамото за грудки, хорошенько встряхнуть и заставить ответить — что же, черт возьми, он сделал не так? Почему Сейджуро не просыпается?
Жизнь в механическом теле функционировала прекрасно, кровезаменитель циркулировал по искусственным венам, согревая кожу изнутри. Но шли дни, Сейджуро хранил молчание и оставался все таким же безмятежным. Мидорима в какой-то мере ему завидовал — он очень хотел быть таким же спокойным. Отторжения не происходило, Сейджуро неподвижно лежал в капсуле и ни на что не реагировал.
Мидорима не мог ошибиться. Акаши Сейджуро был самым лучшим его изобретением.
Прошла еще неделя, а результатов все не было. Ассистенты шарахались от Мидоримы и старались пореже попадаться ему на глаза. Он с головой ушел в исследования. Уэно-сенсей завел разговор об отпуске, но Мидорима пригрозил, что уволится, если он станет на него давить. Когда разум мутился, и от усталости переставала работать голова, Мидорима шел в исследовательский корпус и неотрывно смотрел на капсулу с Сейджуро, пока глаза не начинали застилать слезы.
Утром, в которое Мидорима опоздал на работу и четвертый раз подряд забыл про обязательные гигиенические процедуры в начале дня, Куроко мягко взял его за локоть и отвел в свой кабинет. Хватка у него оказалась крепкая — даже двухметрового сопротивляющегося мужчину он с легкостью усадил на мягкий диванчик.
— Тебе нужен отдых, Мидорима-кун, — сказал он, глядя большими немигающими глазами, которые видели насквозь.
Мидорима мгновенно вспомнил, что раздражало его в Куроко сильнее всего. Привычка лезть не в свои дела. Говорить так, будто он лучше всех знает, что тебе нужно.
Он попытался отделаться от него, уверял, что прекрасно себя чувствует, вовремя питается и хорошо спит, но Куроко в два счета вывел его на чистую воду. Он не задавал вопросов, на которые Мидориме не хотелось отвечать. Всего лишь поинтересовался, когда в последний раз он ходил куда-то кроме Купола, и смотрел долго и укоризненно. Он умел делать свое лицо выразительным, когда ему было выгодно.
— Куроко, — уронив голову на сложенные ладони, наконец, сказал Мидорима. — Как ты думаешь, почему он не приходит в сознание?
— Я не знаю, — честно ответил Куроко. — Я говорил с Акаши-куном накануне. Он не волновался, говорил уверенно, ничего странного я не заметил. Правда, мне показалось, что он готов к любому исходу…
Мидорима зажмурился до цветных пятен перед глазами. Сейджуро рассказывал, что благодаря Куроко у него получилось склеить свою душу по частям. Он мог скрыть свои мысли от Мидоримы, но от Куроко он не мог скрыть ничего.
— Как я могу помочь тебе? — в ровном голосе Куроко послышалась участливость.
— Скажи мне правду. Он хотел жить?
— Без сомнений. Акаши-кун может причинять боль, даже если сам того не хочет, но он никогда бы не поступил так с тобой.
Куроко сказал это сразу, не раздумывая над ответом. Мидорима должен был почувствовать, как груз на плечах ослабевает, и как крепнет с каждым днем таявшая надежда, но ничего не произошло. Только глухое раздражение перешло в неизбывную тоску.
— Спасибо.
От Куроко он вышел с баночкой безвредных препаратов, помогающих спать, и ощущением, что он упустил из вида что-то важное. И все же ему стало немного спокойнее — самую тревожную догадку можно исключить.
***
С Сейджуро было тяжело. Мидорима постоянно ловил себя на том, что ему не хватает образования, ума, таланта, наконец, харизмы, чтобы быть равным с Сейджуро. Он оказался совершенно удивительным, настолько, что с трудом верилось, что он — настоящий. Таких идеальных людей не могло существовать в природе.
Мидорима быстро убедился, что это вовсе не так. У Сейджуро были напряженные отношения с отцом, и только в последние годы они стали смягчаться. Его мать умерла от той же болезни, которой теперь болел он, и отец, возможно, винил во всем себя. Мидорима понял также, что на Сейджуро с детства взваливали больше, чем он мог понести, но он не держал зла на отца, хотя последствия его жесткого воспитания до сих пор мешали ему жить.
Все это Мидорима узнал далеко не сразу. Сейджуро допускал его в свою жизнь ровно настолько, сколько считал нужным, и его доверие нужно было заслужить.
Сейджуро выполнил свое обещание и пришел за ним в тот вечер. Они уединились в музыкальной комнате особняка Акаши, поразившего Мидориму своими размерами. Полное отсутствие голограмм, японский сад, мебель из настоящего дерева. Увешенные портретами представителей рода стены. Казалось, дом навсегда застрял где-то на исходе двадцатого века, но впечатление было обманчивым. По современности он уступал разве что Куполу.
Мидорима не помнил, что он сыграл тогда, слишком нервничал — они остались только вдвоем, Сейджуро сидел рядом, и все это слишком походило на свидание. Он с затаенным дыханием снял пальцы с клавиш и стал ждать приговора.
Он неплохо играл, но ни выразительностью, ни оригинальностью не отличался. По сравнению с Сейджуро музыкант он был, мягко говоря, невыдающимся.
Но Сейджуро не высказал мыслей об его игре. Он сказал:
— Пожалуйста, сыграй «Затонувший собор», — и полностью обескуражил Мидориму. Он что, настолько безнадежен?
Мидориму взяла злость, но он справился с собой, расслабил лицо и руки.
— Нет, — отказался он.
Сейджуро встал, пожал плечами и предложил, как ни в чем не бывало:
— Тогда как насчет сеги?
Много месяцев спустя Мидорима понял, что Сейджуро просто подобрал произведение, которое больше всего идет к его манере исполнения. Впоследствии он жалел, что так и не сыграл для него сочинение Дебюсси, которого не любил, но которого так любил Сейджуро. Они не обсуждали разницу между их способностями, но Мидорима начал уделять больше времени занятиям музыкой, желая хоть немного приблизиться к Сейджуро.
Это был не последний раз, когда они виделись наедине. Сейджуро приходил за ним снова и снова, хотя его мотивы до сих пор оставались для Мидоримы не ясны. Было ли это чистое любопытство, или симпатия, возникшая на пустом месте, Мидорима не понимал довольно долго. До него и вправду тяжело доходили некоторые вещи. Сейджуро мог позаниматься с любым из профессиональных музыкантов, но выбрал почему-то именно его. Он не понимал этого до тех пор, пока во время игры в четыре руки Сейджуро не оборвал партию на середине и не поцеловал Мидориму в губы.
Несколько секунд он продолжал механически нажимать клавиши, когда Сейджуро осторожно снял с него визор, не давая отстраниться. Мидорима и не собирался — он ответил со всей готовностью, и та робость, которая овладевала им всегда, если рядом был Сейджуро, неожиданно исчезла.
Бог знает, сколько времени продолжался поцелуй. У Мидоримы одеревенела шея, изрядно сбилось дыхание, и разболелась голова от напряжения, но он не мог перестать сминать губы Сейджуро, гладить по линии челюсти, чувствовать на шее теплые руки и снова целовать.
— Зачем? — выдохнул Мидорима. Сейджуро терся щекой, носом, и не хотел отодвигаться.
— Какой же ты чудной, — с закрытыми глазами говорил Сейджуро. — Слишком много и не о том думаешь. Всегда такой напряженный, будто чего-то боишься. Расслабься уже, Шинтаро. Мне так спокойно с тобой.
Мидорима последовал его совету. Опустил плечи и накрыл губами улыбающийся рот.
Чем больше Мидорима узнавал Сейджуро, тем сильнее он ему нравился. Он действительно много знал, был интересным собеседником, не тратил слов понапрасну и не лез в личное пространство. Музыка в его исполнении по-прежнему удивляла, и через некоторое время Мидорима понял, что крепко к нему привязан.
«Пляска смерти» была первым и последним произведением, которое Мидорима услышал до того, как Сейджуро госпитализировали. Мидорима наблюдал из зала, но даже издалека видел, что Сейджуро побелел, как полотно, глаза остановились, и губы оставались плотно сжатыми до конца выступления. Он не вышел поклониться второй раз, упав, едва зайдя за сцену. Мидорима был удивлен, как он сумел сыграть до конца — на этой стадии боли становились невыносимыми.
Сейджуро должен жить. Колесу Сансары еще не время совершать оборот. Мидорима не сомневался, прежде чем дать ответ на предложение Уэно. Он чувствовал, что сможет повторить тело Сейджуро до последнего дюйма, и что оно будет работать. В конце концов, Мидорима не один. Ему помогали ассистенты, Ивамото, Куроко, инженер, чье имя он так и не запомнил, братья-биомеханики Мияджи и, конечно же, Сейджуро.
У них просто не могло не получиться.
***
Такао ерзал на месте, вертелся угрем и все пытался заглянуть в глаза. Мидорима взял его под челюсть, заставляя откинуть голову, и ощупал шею. Имплантат почти не чувствовался под кожей, швы зажили и зарубцевались. Мидорима щелкнул по дужке визора, переключив его в режим сканера.
— Что у тебя случилось, Шин-чан? — все-таки не выдержал Такао.
А Мидорима все ждал, насколько его хватит.
— Все в порядке. Я бы советовал держать горло в тепле, тебе надо беречь связки.
— Ты не ответил, Шин-чан! — Такао спрыгнул с кресла для осмотра и замотал обратно свой длинный шарф. Мидорима отвернулся, чтобы занести данные в терминал, но Такао встал над душой и толкнул его локтем. Мидорима не глядя мог сказать, что он ухмыльнулся своей фирменной улыбкой «даже не пробуй отвертеться». — Ты себя в зеркале видел? Выглядишь так, будто тобой овладели злые духи. Это все из-за него, да? Из-за того проекта?
Мидорима тяжело вздохнул. Он не умел контролировать лицо так же хорошо, как Сейджуро, а Такао был догадливым. Мидорима почувствовал неясный стыд. Слишком много людей пеклось о его душевном равновесии.
Такао попал к нему после аварии. Слетел с ховербайка на полной скорости и остался жив. Врачи говорили — родился в рубашке, отделался легким сотрясением и вывихом плеча. Но при падении странным образом повредилась гортань, и голос пропал. В Куполе он получил новые голосовые связки, окрестил Мидориму Шин-чаном и сделался его лучшим другом. Не то чтобы у Мидоримы был выбор. Такао принадлежал к той категории людей, которым не нужно особое разрешение. Иногда Мидорима сам удивлялся, как терпел его бесцеремонное вторжение в свою жизнь. Наверное, просто смирился.
— Ладно, — Мидорима пожал плечами, решив, что врать Такао бесполезно. Нужно было еще кое-что проверить, и он потянулся за инструментами. — Ты все правильно понял. Вывел меня на чистую воду. Доволен?
— И как давно это длится? — сказал Такао в подставленный микрофон.
Мидорима моргнул — из-за волн в визоре рябило в глазах. Помехи очень незначительные, человеческий слух не улавливал шумы в голосе.
— Отличный имплантат, — Мидорима не смог удержаться от улыбки, разглядывая снимки. Но заметив укоризненный взгляд Такао, осекся и нахмурился. — Месяц.
— Уже месяц? И ты мне ничего не говорил?
Мидорима ждал, что Такао обидится. Разозлится, начнет выговаривать, обзывать недотрогой или того хуже — уйдет, ничего не сказав. Но вместо этого Такао просиял, хлопнул Мидориму по спине так, что чуть дух из него не вышиб и воскликнул:
— Молодец, Шин-чан!
— Меня не с чем поздравлять, — пробормотал Мидорима, поправив визор, слетевший набекрень. — Он ни разу не открыл глаза, ничего не сказал. Ни единого слова. Он просто неподвижно лежит.
Такао поджал губы. Мидорима опустил голову, чтобы не видеть его сочувствующего лица. Глубокий сон Сейджуро уже не вызывал в нем прежние эмоции, тупое ожидание потихоньку убивало в нем все чувства.
— Период перестройки не идет так долго, — продолжил Мидорима. — В большинстве случаев пациенты просыпались от двух до семи дней после операции. В остальных случаях мозг умирал сразу.
Такао внимательно слушал. Это бывало так редко. Обычно он всегда говорил.
— Его перенесли из капсулы на обычную кровать. Акаши Масаоми приходил забрать прах, но я не позволил. Мы ведь еще не знаем точно… — Он сделал паузу. Снял визор, отложил его в сторону. — Ты бы видел его глаза, Такао. Я бы никогда не подумал, что такому человеку знаком родительский инстинкт. Мне показалось, что он ударит меня, когда я отнял у него урну. Я хотел сказать, что он еще не потерял его. Не потерял своего сына Сейджуро.
У Мидоримы онемели губы. Руки опустились и повисли вдоль тела.
— Но я не сказал ему. Не смог. Какой же я тогда врач, Такао, если сам не верю, что у моего пациента есть шансы выжить?
В затылок врезался кулак. Мидорима не удержался на ногах, упал неловко на колени, схватился за голову, любуясь яркими желтыми искрами.
— Ты совсем тупой? — рявкнул Такао раздраженно. — Разве не ты все время твердил «мои изобретения всегда работают»? Не веришь, что твой киборг проснется? Кто ты такой и куда ты дел моего Шин-чана?
— Такао, я…
— И не надо оправдываться! Боже, до чего же ты занудный! Ну, спит он, ну значит, ему так хочется. Он всю жизнь работал как проклятый, чтобы достичь несуществующего идеала, разве нет? Может, это — его единственная возможность как следует выспаться? Или тебе совсем наплевать на его мнение?
— Н-нет…
— Так не смей ему мешать, понял? Он заслужил отдых!
Мидорима торопливо поднялся, отряхнул колени, нацепил визор. Похоже, он сильно разозлил Такао — он редко хмурился, но сейчас глаза у него были темные от гнева. А ведь он прав. Мидорима вдруг почувствовал себя очень глупым и эгоистичным. Он был слишком сосредоточен на своих чувствах, чтобы заметить, что Сейджуро устал. От бремени наследника, от давления отца, от собственной гениальности, от своей болезни устал, наконец. И усталость эта была такой бесконечной, что общения с Мидоримой оказалось недостаточно, чтобы ее снять.
Это несколько обидно. Все это время он пытался стать лучше ради Сейджуро, а нужно было просто быть внимательнее и перестать задавать вопросы.
— Прости, — неохотно буркнул Мидорима, потирая место ушиба. — Пожалуй, я на самом деле не слишком умен и не понимаю очевидного.
— Но ты не успокоишься, пока он не откроет глаза, я вижу.
Мидорима кивнул. Такао улыбнулся уголком рта и покачал головой.
— Узнаю перфекциониста Шин-чана. Что ж, прощу тебя на первый раз. Но если еще раз увижу тебя грустным — напущу на тебя Мияджи. Обоих!
Угроза была страшной. В команде биомехаников ему прощалось три выходки в день, но не больше. Прошлое наказание запомнилось навсегда — старший из братьев Мияджи надавал ему таких чертежей, что Мидорима был удивлен, как дожил до конца рабочей недели.
— Не стоит утруждаться, — сказал Мидорима.
— Обязательно задай ему трепку. — Он подмигнул, сделал ехидное лицо. — Ты очень забавный, когда сердишься.
— Такао!
— Ужасно смешной, правда-правда!
— Сейчас же прекрати, иначе я заберу твои связки обратно!
— Я хочу тебе добра, а ты! Ну, все, я пошел. Ты меня совсем не ценишь, Шин-чан!
— Не действуй мне на нервы, Такао. Пожалуйста. Я не хочу с тобой ссориться.
Просьба прозвучала так отчаянно, что даже Такао проникся. Он по-детски надул губы, развернулся к двери и вышел, напоследок показав Мидориме язык.
— Смешной, значит, — сказал Мидорима, когда за Такао закрылась дверь. Он прошелся по кабинету, посмотрел в окно, которое транслировало больничный двор с деревьями в цвету. Сел перед терминалом и тихо рассмеялся, прикрыв рот ладонью.
На следующий день все закончилось.
Мидорима тщательно вымылся в гигиенической комнате, сбрил трехдневную щетину, причесал отросшие волосы. Привел в порядок одежду, зябко поежился — пятки здесь всегда щекотал сквозняк — и влез в начищенные ботинки.
Он долго сидел возле постели Сейджуро, не нарушая тишины, и слушал гудение многочисленных приборов. Их деловитое шуршание действовало на него усыпляюще. Начав клевать носом, Мидорима решил, что пора уходить. Он провел в палате больше часа, его ждали дела.
Сейджуро все так же лежал на спине, вытянув руки вдоль тела. Было бы лучше, если бы он лежал на боку, подложив под голову руку, или на животе, и чтобы на щеке остался след от подушки, или даже поперек кровати — словом, Мидорима предпочел бы любую смешную позу, в которой оказываются люди во время сна, но только не эту. Неизменное положение на спине создавало ощущение неестественности. Но Мидорима не хотел тревожить его сон.
Дверь перед ним открылась, и он уже сделал шаг вперед, но что-то заставило его обернуться. Сейджуро лежал в прежней позе и смотрел на него широко открытыми глазами. Мидорима замер в полуобороте, надеясь, что ему просто мерещится. Тогда Сейджуро закрыл глаза, опять открыл, поморгал. Он сел на кровати, поднял руку, не отрывая от Мидоримы взгляда.
— Сей…джуро? — одними губами пролепетал Мидорима.
Сейджуро медленно перевел взгляд на свою руку, сжал и разжал пальцы. Поднял вторую руку, опустил голову, рассматривая себя и будто не веря, что это действительно он. Мидорима вернулся к кровати, замер в нерешительности.
— Ты узнаешь меня? — с надеждой спросил он, когда Сейджуро поднял на него глаза.
Он медленно кивнул. Губы дрогнули и сложились в улыбку — теплую и немного смущенную.
Мидорима сел перед его кроватью, их лица оказались на одном уровне. Он часто думал, что скажет Сейджуро, когда тот очнется, но совершенно растерялся, когда этот момент настал.
— Спасибо, — уронил Мидорима и вжался лбом в его плечо. — Ты просто не представляешь, как я рад.
Даже если Сейджуро представлял, он не мог сказать. Первыми активизировались базовые функции, и только потом — все остальные.
Мидорима не знал, что говорить. В голове крутились фразы «ты ужасен», «я так на тебя зол» и «можно я буду называть тебя по имени?», но ничего из этого Сейджуро не услышал.
— Сыграешь мне?
Мидорима почувствовал, что Сейджуро кивнул. Это было обещание. Сейчас он не в состоянии удержать смычок в руке, не то что исполнить произведение, но он все еще должен Мидориме желание.
***
Он сидел в первых рядах в середине зала. Гул стоял страшный — почти все места были заняты разряженными в пух и прах мужчинами и женщинами, и только соседнее кресло пустовало. Чие с Такао сидели в ложе и увлеченно болтали, прикрыв рты программками. Мидорима подпер подбородок рукой и уставился на сцену, пальцы наигрывали арпеджио по деревянному подлокотнику кресла. Прозвучал второй звонок.
Он хорошо помнил программу. Сейджуро молча положил билеты на столик в гостиной, а сам ушел на занятие в бассейне, рекомендованное по курсу реабилитации. Что за шутки, подумал Мидорима, прочитав «Ученик Чародея» на билете. Помнится, он как-то переложил это скрецо Дюка для фортепиано, и Сейджуро оно понравилось. Иногда их вкусы совпадали.
Скоро раздался третий звонок, свет в зале приглушили. Музыканты вышли на сцену и начали занимать свои места, и тут пустующее кресло кто-то занял. Мидорима не повернул головы, дождался, пока Сейджуро усядется, и только потом посмотрел на него. Его темные фоточувствительные глаза заметно поблескивали.
— Ниджимура-семпай согласился меня учить, — поделился Сейджуро.
Мидорима потрепал его по плечу, поздравляя с успехом. Сейджуро осваивался в новом теле с чудовищной скоростью и готовился вернуться на сцену. Он мечтал руководить оркестром и нуждался в наставнике. Мидорима заранее посочувствовал Ниджимуре, но, судя по всему, тот знал, на что идет.
Концерт начался. Мидорима подвинулся ближе к Сейджуро, положил свою руку рядом с его рукой. Лирическое вступление будило в нем воспоминания. Он вспомнил Уэно, Ивамото, безымянного инженера, братьев Мияджи, Куроко, и всех людей, с которыми трудился ради того, чтобы Сейджуро сидел сейчас рядом с ним. Он подумал о своем друге Такао и младшей сестре Чие, которые всегда были рядом и волновались за него. Он вспомнил также Акаши Масаоми, который вновь обрел своего сына Сейджуро. Подумал о человеке, который много работал, заснул на месяц, и смог наконец-то выспаться.
На кульминации Сейджуро взял ладонь Мидоримы в свою и переплел их пальцы. Ветер и вода бесчинствовали в мастерской, Ученик метался в отчаянии, не зная, что предпринять. А в груди у Сейджуро заходилось механическое сердце.
Он ничем не отличался от прежнего себя. Его волосы такие же мягкие на ощупь, губы приятно целовать, а на лице от яркого солнца высыпают веснушки. Сейджуро становился до одури отзывчивым, когда они оставались наедине. Было много прикосновений, вспоминая о которых Мидорима чувствовал приятную дрожь.
— Опять думаешь не о том, — улыбнулся Сейджуро, заметив, что Мидорима опять завис. И как он только догадался?
— Это выше моих сил. — Мидорима погладил костяшки тонких пальцев. У Сейджуро были теплые руки.
Жизнь продолжалась.
@темы: The Rainbow World. Другие миры, День 42, Rakuzan Team, Футуристическая AU
Название: И думать о последнем дне
Автор: Kirisaki Daiichi Team
Бета: Kirisaki Daiichi Team
Сеттинг: День 42 - Компьютерные игры
Размер: 1952 слова
Пейринг/Персонажи: намёк на Имаёши Шоичи/Ханамия Макото
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Не всякое лечение отрицает смерть.
Примечание/Предупреждения: кроссовер с игрой «To the moon», смерть персонажа
Солнце уходило от меня навсегда — а я смеялся над ним
Будет ли весна — если да, то когда,
Если нет — то зачем открывать глаза
И завидовать слепым.
Будет ли весна — если да, то когда,
Если нет — то зачем открывать глаза
И завидовать слепым.
Имаёши проводит пальцами по лбу Ханамии — сухому, прохладному. Электроды мешают, отвлекают от гладкости кожи, и они же дарят благословение. Имаёши долго сидит у его постели, теряя счёт времени, прежде чем сделать глубокий вдох и, поднявшись на ноги, нетвёрдой походкой пройти к капсуле, чтобы подключиться к его мозгу напрямую. Он заботился о Ханамии когда-то давно, добровольно и искренне, и что удивительного в том, что сейчас он снова хочет ему помочь.
Он может сделать для него только одну вещь: позволить умереть счастливым.
Тем более, что в этом заключается его работа.
Боль Ханамии всегда лечилась путём самосожжения, и это не новость, всё ожидаемо, предсказуемо, сама жизнь привела их в эту точку, в эту палату на верхних этажах здания «Зигмунда», предназначенную для таких, как он, для тех, кто не поспел за собственным сознанием.
Гениальный разум, острый, быстрый, неуёмный. Разум, который сам себя поглотил.
Имаёши не зовёт Сакурая, он сам ставит себе капельницу, подключается к мониторам — меры безопасности на случай тяжёлой, слишком долгой работы или враждебности ума пациента — и надевает шлем, глядя на Ханамию — живого, настоящего Ханамию. Имаёши не прощается, потому что он здесь ещё не закончил.
Последний раз он видел его так близко в средней школе. Глаза Ханамии закрыты сейчас, так что Имаёши помнит только тот восторженный, внимательный взгляд, который был направлен на форму с капитанской четвёркой. Ханамия очень хотел стать капитаном — для начала, грезил национальной сборной, но в старшей школе что-то пошло не так, и он вовсе бросил баскетбол. Об этом сообщил им уже Хара. Имаёши лишь пару раз видел его на трибунах, а потом закончил академию, и всё, что осталось ему — память о чужом восторге.
Пришло время исполнять мечты.
Перед глазами цифры сливаются в бесконечный сияющий неоновый поток, пока ослепительный свет не выжигает сетчатку, чтобы рассеяться, оставляя Имаёши стоять перед корпусами старшей школы Кирисаки Дайичи — такой, какой её помнил Ханамия. Сам он стоит тут же, неподалёку, странно потерянный перед воротами. Имаёши знает, что тот умел держать лицо всегда, и даже сбитым с толку выглядел королём любого положения — кроме тех, в которые его ставил сам Имаёши. Тогда и только тогда на его лице появлялось озадаченно-печальное выражение. Очевидно, Ханамия ощущал себя не в своей тарелке куда чаще, чем он привык думать.
Имаёши улыбается и делает несколько шагов вперёд — тело ощущается иначе, как будто он помолодел лет на десять. Так оно и есть, в сущности. Ханамия помнит его таким, и смех поднимается в груди, эйфория, веселье и ликование. Как будто шанс существует и для Имаёши тоже, хотя, конечно, это не совсем так. Он всего лишь чувствует, как его действия отражаются на Ханамии, ощущает, что движется в правильном направлении. Пока им будет весело, он может быть уверен, что цель их становится ближе. Что он делает свою... работу хорошо.
— Что ты делаешь здесь? — спрашивает Ханамия, хмурясь и некрасиво гримасничая.
Ему не провести Имаёши, потому что он чувствует, как колотится его сердце. Чувствует чужое счастье, оно как тёплая солёная вода, парное молоко и вечный штиль над бескрайней гладью. Здесь не жалко утонуть.
— Хотел посмотреть на новую команду своего кохая, конечно же, — Имаёши кажется, что эта тёплая вода сочится сквозь его улыбку, обволакивает горло, греет и медленно убивает, но это славная смерть.
Наваждение проходит быстро — Ханамия дёргается и мрачнеет по-настоящему. Имаёши вскидывает бровь:
— Ты же не хочешь сказать мне, что всё ещё не записался в команду?
В ответ он получает только кривую ухмылку и тёмный взгляд, так что Имаёши цокает языком и мягко берёт Ханамию за локоть. Он начинает понимать суть проблемы: там, где сталкиваются желание и холодный расчёт, в этой прекрасной черноволосой голове разражается локальная война, а жертва всегда одна — сам Ханамия.
— Идём, — вздыхает Имаёши притворно. — Ты будешь жалеть всю оставшуюся жизнь, если сейчас бросишь баскетбол.
Ханамия не возражает, следуя за ним покорно, а у Имаёши сжимается сердце: он чувствует чужую надежду, как её возможно ощущать, только находясь в чужой памяти. Он чувствует её и старается не помнить о том, что его полусерьёзная угроза — чистая правда, потому что он знает, насколько сильно Ханамия жалеет на самом деле. Потому что он здесь только для того, чтобы исправить это.
И он исправит.
Он ощущает жар, когда Ханамия переступает порог баскетбольного зала.
И не может перестать улыбаться.
***
Откуда нам знать, что такое листва,
Если все дерева разошлись на дрова.
Откуда нам знать, что такое война, если мы не знаем мира.
Если все дерева разошлись на дрова.
Откуда нам знать, что такое война, если мы не знаем мира.
Имаёши всегда был в его жизни; не так, как Хара, конечно, не так безусловно, но если Хара просто был и остаётся константой, то Имаёши — якорь, компас, грёбаная путеводная звезда. Язвительная и жёсткая.
— Чушь, Ханамия, это полная чушь.
Он дёргается и злится, его раздражает сам факт того, что они ведут этот бесконечный спор.
— Ты не хочешь изучать право и идти в Тодай. Ты хочешь играть за национальную сборную. Так займись, чёрт тебя побери, тем, что тебе нравится.
— Почему ты вообще постоянно лезешь в мою жизнь?
— Потому что мне не плевать?
Из Ханамии будто разом выпускают воздух, он поникает, ссутуливается. До его жизни и впрямь никому нет дела, кроме Хары и Имаёши, но даже Хара не станет ему указывать, а Имаёши раз за разом хватает его за шкирку и трясёт, как шкодливого щенка. Это на самом деле помогает, но злит до белых глаз всё равно, главным образом потому, что Ханамия не понимает, какая ему с этого выгода.
Он не помнит Имаёши альтруистом.
— Мама... будет расстроена.
— Не будет.
— Почему ты так уверен?
— Потому что ты не хочешь, чтобы она расстраивалась, а значит, она не расстроится.
— Вот это действительно чушь, семпай, — Ханамия начинает откровенно веселиться. — Полнейшая чушь.
Имаёши ухмыляется, расслабляется и садится за кухонный стол прямо напротив него. Сцепляет пальцы в замок, опускает на них подбородок и доверительно сообщает:
— Мы должны быть воображаемы.
Ханамия смотрит на него с непередаваемой смесью усталости и скепсиса. Этому выражению он у самого Имаёши и научился.
— Ты же не собираешься сейчас развести здесь спор о том, первично бытие или сознание?
— Зависит от твоего желания. Смекаешь? Я твой назойливый сверчок с самонаведением, не говорю ничего, чего бы ты сам не знал, и всякое такое.
— Это значит, что если я сейчас очень захочу, чтобы ты исчез, ты растворишься в воздухе?
Имаёши безмятежно пожимает плечами и откидывается на спинку стула:
— Проверь. Ты ничем не рискуешь, кроме перспективы похоронить последние крохи своего самолюбия, если у тебя не получится, потому что я даже не буду делать вид, что не издеваюсь.
— Ты чудовище, — с чувством отвечает Ханамия и закрывает глаза.
Молчание длится с минуту. Когда он снова их открывает, Имаёши всё ещё сидит напротив, отвратительно осязаемый и страшно самодовольный.
— Национальная. Сборная. Японии.
— Следовать за мечтой или за грёбаным белым кроликом — что хуже.
— Если кроликом ты назвал сейчас этого прыгучего Кагами из Сейрин, то он как раз направил свои лапы в сборную, так что не отставай. Ты избранный, Нео, ты избранный. И ты опаздываешь на чаепитие.
— Кем хотя бы? — устало вздыхает Ханамия.
— Мной, — без улыбки отвечает Имаёши, но тут же исправляет упущение и ухмыляется. — Тик-так. Тик-так.
Ханамия сперва улыбается тонко, но почти сразу мрачнеет:
— Ты знаешь, что мой баскетбол построен не на самой честной игре.
Имаёши пожимает плечами:
— Кто сказал, что национальной сборной нужна честная игра? Оставь это чистым мечтательным школярам.
Ханамия комкает форму заявки на поступление в Тодай и прицельно запускает ей прямо Имаёши в глаз.
Мама целиком и полностью одобряет его решение, и у Ханамии не остаётся выхода, кроме как пойти к мечте.
***
А что еще нужно для полного счастья,
Так это открыть эту тайну
И узнать всё же,
Кто танцевал с нами на Лысой горе в ту ночь,
Кто отводил от нас все несчастья и ссоры?
Так это открыть эту тайну
И узнать всё же,
Кто танцевал с нами на Лысой горе в ту ночь,
Кто отводил от нас все несчастья и ссоры?
Имаёши всегда оказывается рядом в решающий, ключевой момент, и он один бьёт по больному, оскалившись, и заставляет двигаться против закономерностей, пинками прогоняя Ханамию от спокойной жизни. Все знают, что спокойная жизнь сожрёт его, он сам знает это лучше всех, но отчего-то никто не проговаривает очевидное вслух.
Не то чтобы не хотят. Ближе Хары у него нет никого всё равно, но один лишь Имаёши способен резать по живому, как хирург. Его влияние — это лечение, это исцеляющая боль.
Не всякое лечение отрицает смерть.
Имаёши отличается от всех людей вокруг, но Ханамия не может уловить это отличие, как не может и сфокусировать внимание на самом Имаёши. Он как слепое пятно, как замеченный краем глаза силуэт, вспышка. Его не существует вне этих самых ключевых моментов.
Ханамия не уверен, что знает, чем Имаёши занимается, где он учился после Тоо, и есть ли у него личная жизнь. Ему сложно об этом думать.
Наверное, её нет, если он может себе позволить в любой момент сорваться и приехать, чтобы удержать его от глупого решения или в своей неповторимой манере ласковой издёвки вынудить довести дело до конца.
Так или иначе, Ханамия видит его в последний раз на первой тренировке, которую он проводит, как тренер японской сборной по баскетболу. Имаёши просто стоит у дверей, не собираясь поздравлять его, всего лишь смотрит и улыбается, и в этот момент Ханамии кажется, что он всегда был таким, и что внешность у него какая-то вне времени, и ещё, вроде бы, что Имаёши каждый раз одет почти одинаково. И улыбается он слишком грустно, как будто не должен и не может попрощаться. В этот момент его окликают с первого ряда трибун, и Ханамия, конечно, переводит взгляд, а когда снова ищет Имаёши, того уже нет в зале.
После Ханамия вспоминает его с трудом, как будто всё было слишком давно. Он просто живёт, и только в редких снах видит того, кто — он точно уверен — укрыл его жизнь от дорожной тряски. Кто уберёг его от беды, хотя он даже не может понять, от какой именно.
Настоящее его похоже теперь на спокойную, тихую заводь, и Ханамия счастлив, и это правильно.
Нужно.
Хорошо.
Но иногда, когда Ханамия не может уснуть и смотрит в потолок, он чувствует, что ему остро не хватает Имаёши.
Он не появляется на пороге, потому что с лёгкой тоской Ханамия может справиться без него.
И справляется, конечно, так что чужое лицо стирается постепенно, выцветает и становится лицом призрака, бледным и полупрозрачным.
***
Имаёши снимает шлем и устало проводит дрожащими пальцами по лбу, глазам, кожа как всегда жадно ловит настоящие касания, но кажется резиновой, кровь застыла, мышцы ноют от неподвижности. Имаёши смотрит на часы — практически раритет, старые, со стрелками, на дату в окошечке циферблата: он провёл в памяти Ханамии больше двух суток чистого времени. Кто-то менял капельницу, наверное, Сакурай, так что всё, что он чувствует неправильного — это общая слабость и мерзкий привкус во рту.
Не такая большая цена за мечту — он всегда повторяет себе это после долгой работы.
Плата за ощущение всесильности — могущества божества, изменившего течение реки своими ладонями, вылепившего новый путь. Он вмешался в каждый ключевой момент. Обычно для того, чтобы толкнуть человека к мечте, достаточно одной важной детали, выбора университета, судьбоносного решения, потерянного билета на самолёт или похода на концерт любимой группы, но Имаёши терпел неудачу за неудачей, потому что Ханамия всё равно сворачивал к своей настоящей жизни, к своей настоящей памяти. Потом Имаёши понял наконец, что для того, чтобы Ханамия пошёл к цели, его нужно жёстко держать за локоть, не давать вывернуться, потому что есть люди, которых собственные желания пугают больше, чем весь остальной мир.
Мог бы и сразу догадаться.
Он знал это ещё со школы, просто не хотел сосредотачиваться на мысли.
Имаёши вынимает иглу из вены и поднимается на ноги, его слегка качает от усталости, но это ничего, это нормально. Он цепляет беспроводную гарнитуру и подходит к Ханамии. Дважды стучит по пластиковому корпусу, и в ухе раздаётся мелодичный голос Момои:
— Распоряжения?
— Вызови Хару Казую. Скажи, что всё готово, и пациента Ханамию Макото можно будет отключить от аппаратов сегодня.
Момои не отвечает, просто обрывает связь, сразу принимаясь за дело.
Имаёши смотрит на улыбку, затаившуюся в уголках губ Ханамии, и ощущает, что всё сделал правильно.
Он глядит на тонкие, бледные веки, на тёмные полукружья ресниц, похожие на чёрные росчерки на белой, яркой бумаге. Под светом медицинских ламп совсем не видна восковая, болезненная желтизна скул.
Имаёши по-прежнему помнит эти глаза полными восторга, но теперь за этим стоит гораздо, гораздо больше.
Название: Сладость тайны
Автор: Kirisaki Daiichi Team
Бета: Kirisaki Daiichi Team
Сеттинг: День 42 - Футуристическая АУ
Размер: 2160 слов
Пейринг/Персонажи: Ханамия Макото, Сето Кентаро, Фурухаши Коджиро, Хара Казуя/Ямазаки Хироши
Категория: джен, слэш
Жанр: приключения, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: ребята с далекой планеты хотят принять участие в соревнованиях
– Да нам вообще ничего тут не светит! – вопил Ямазаки, нарезая круги по общему залу гостиничного номера. – У нас позапрошлый век получается, а не леталки! Скажи, Фурухаши! Ты же видел, чего Шутоку привезли! А Йосен! А Ракузан!– Видел, – безразлично покивал Фурухаши, который перелистывал на планшете голограммы чужих флитеров. – Не позапрошлый век, разумеется, но наши разработки отстали лет на двадцать.
– Все! – Ямазаки пнул пенокресло, поймал его, плюхнулся сверху животом, потом вскочил и снова пнул. – Можем валить обратно на Кирисаки, не дожидаясь начала. Хоть не опозоримся.
Сето протянул длинную руку, поймал Ямазаки за лодыжку и уронил на кресло.
– Не ломай мебель, сам оплачивать будешь. Где Хара?
– Не вернулся еще. – Ямазаки дернул ногой, но вывернуться из хватки Сето не сумел и демонстративно завозился на кресле, устраиваясь поудобнее. – Да пусти, все, больше не буду. Хара поперся смотреть на экспозицию Сейрин. Сказал, капитана там отловит.
Входной шлюз издал громкое шипение.
– Видимо, они нашли друг друга, – Фурухаши даже головы не поднял.
– Это попандос, братцы! – провозгласил Хара, врываясь в зал. – Наши тачки – такое ретро неприличное!
Радостный тон его решительно не вязался со словами.
– И чего веселишься? – буркнул Ямазаки. – А пончиков принес?
Хара помахал перед его носом пакетом с эмблемой “Солар Донатс”.
– По два каждого сорта, утроба ты ненасытная. У тебя скоро сахар на морде выступать начнет.
– Ничего, ты оближешь, – огрызнулся Ямазаки, потом жгуче покраснел и покосился на остальных.
Сето снова дремал – или как минимум лежал с закрытыми глазами, Фурухаши все так же рассматривал голограммы.
– Будем считать, что я ничего не слышал, – вкрадчиво шепнул Ханамия над самым ухом. – Хотя я, разумеется, слышал и запомнил.
Хара фыркнул.
– Ханамия?
– А? Ум-м-м…
– Вкусный пончик? Шоколадный. Когда ты ешь, ты глух и нем, ага? А когда доешь, расскажи, чего я веселый.
Фурухаши поднял голову от планшета, и даже Сето приоткрыл один глаз.
Ханамия ухмыльнулся сквозь размазавшийся по губам шоколад и нарочито медленно, постанывая от удовольствия, задвигал челюстями.
Ямазаки пронзил его яростным взглядом и, удостоверившись, что рассказа прямо сейчас не последует, принялся отбирать у Хары пакет. Хара ржал, уворачивался, перебрасывал пакет из руки в руку. Ямазаки с рычанием прыгнул на него, споткнулся о пенокресло, в полете все-таки вцепился Харе в рукав, увлекая его за собой на пол.
– Брачные игрища – это хорошо, но не при всех же, – доброжелательно заметил Фурухаши, выключил голопроектор и подпер ладонью подбородок, всей позой выражая намерение любоваться брачными игрищами и дальше.
Ямазаки моментально отпустил Хару и залился краской весь от кончиков ушей до шеи. Казалось, даже руки у него порозовели.
– Ну почему же, Коджиро, – Сето зевнул и потер глаза ладонью. – Сеанс эксгибиционизма может позитивно сказаться на их отношениях. Ханамия, ты там доел?
– Я там уже даже умылся. Но у вас же сеанс вуайеризма, нет? Он, по идее, должен позитивно сказаться на ваших отношениях с Фурухаши.
– ...подогрев их до температуры таяния льда? – уточнил Хара, доставая из пакета пончик в ярко-розовой глазури и водя им перед носом Ямазаки. Ямазаки следил за пончиком, как кот за бантиком, не хватало только нервно похлопывающего по полу хвоста.
– До температуры растворения уранового лома в ртути, – меланхолично поправил Сето. Приподнял голову, среагировав на общее озадаченное молчание: – Земная шутка времен освоения орбиты. Необъяснимо. Ханамия, излагай, – и улегся обратно.
– Спасибо за разрешение, Кентаро. Итак, – Ханамия дернул к себе пенокресло и оперся на него спиной, – как выяснилось по результатам осмотра экспозиции, то, что на Кирисаки считается писком технической моды, на Земле и в Первом поясе уже так или иначе устарело. Флитеры потенциальных противников быстрее, или мощнее, или имеют лучшую систему наведения, чем у нас. За оставшиеся два дня мы можем успеть разве что поставить новые плазменные матрицы, да и то если у нас денег на них хватит. Еще можем поискать в здешней “серой” сети подержанные системы наведения: в том году на взрослых состязаниях побилось много народу, их машины пошли на разбор, и я думаю, что-то найти можно, и оно все равно будет круче, чем наше. Фурухаши.
– Уже начал, – монотонно отозвался Фурухаши, снова нырнувший в голопроекцию. Голубые сполохи скользили по матовой радужке усовершенствованных глаз.
– Но это же все равно ничего не решит, – хмуро сказал Ямазаки и облизнулся, подбирая крошки глазури с губ. – Ты видел тачки Ракузана? У них обтекаемость выше нашей вдвое, наверно.
– Всего-то на семнадцать процентов, – Сето тоже вызвал над планшетом голопроекцию и изучал схемы флитеров. – Не драматизируй.
Ямазаки фыркнул и не глядя взял следующий пончик.
– Какие-то из них – с перцем, – нежно подсказал Хара. – Я не знаю, какие именно. Сюрприз производителя.
Ямазаки потрясенно воззрился на пончик у себя в руке.
– Семнадцать – это много, – Фурухаши говорил без выражения, он серфил форумы разборщиков. – Ракузан очень классные пилоты.
– Ракузан – дважды чемпионы Хьюман-сектора, уж не преуменьшай, – Ханамия рассмеялся. – Нет, их мы не сделаем, на это и надеяться не приходится. Но мы вроде и не собирались взять сразу первый приз? Кирисаки никогда еще не участвовала в секторальных состязаниях. Это наш минус: нет опыта, неизвестны тонкости. Но это же и наш плюс: мы тоже никому не известны.
– И что с того? – прочавкал Ямазаки. В этом пончике перца не было.
– А вот что.
Ханамия вскочил и заходил по комнате. Если Ямазаки носился рыжим метеором, утомляя взгляд, Ханамия, напротив, взгляд к себе приковывал, как ползущая змея.
– Я перечитал регламент состязаний. Они очень старались ограничить читеров. Нельзя играть с усовершенствованиями более чем десяти процентов тела. Нельзя ставить на флитеры заатмосферные движки. Нельзя использовать ничего сертифицированного для военных. Запрещены любые средства связи, кроме навигационной автоматики, и ту снабжают контрольной врезкой. Запрещено топливо производства других секторов и кустарное.
– Вот это жаблины в Ассамблее Человечества сидят, – вполголоса прокомментировал Хара. Он скармливал Ямазаки пончик с рук мелкими кусочками. – С топливом так классно можно было бы развернуться. Залить ю-ю-канской зеленки…
– ...и катапультироваться к Сатурну первым же импульсом, – Фурухаши глянул даже с некоторым интересом. – Не замечал за тобой склонности к суициду стартовой перегрузкой. Размажет же по ложементу…
– А чего, разве в Ассамблее заседают жаблины? – изумился вдруг Ямазаки. – Они же псевдоразумные, кто их туда звал?
Повисла пауза.
Сето прочистил горло.
– В школе вот этого не ляпни, ладно? Они условно-разумные, класс М – во-первых, а во-вторых, конечно же, нету в Ассамблее жаблинов, а Хара проявляет расовую нетерпимость, обзывая так парламентариев Хьюман-сектора. Хара, ты тоже за языком бы последил.
– Ква-ква-квак скажете, – согласился Хара.
– А станешь перебивать, я тебе зеленки залью, – ласково посулил Ханамия, – три капли в утренний каф.
– Не вариант. Без флитера летать регламентом наверняка тоже запрещено.
– Да захлопнись! – не выдержал Ямазаки. – Дай капитану досказать.
Хара молча сунул Ямазаки в зубы большой треугольный пончик.
– Я не забуду твоей преданности, Ямазаки. Так вот. Можно сделать флитеры быстрее, мощнее и точнее за счет новых деталей и инженерных решений. Но в условиях отсутствия связи абсолютно все вынуждены полагаться на заранее разработанные планы и примитивные сигнальные коды. Да вы знаете, у нас у самих пять стратегий заначено. Я слышал, что у взрослых бывает и по двадцать.
Ханамия сделал многозначительную паузу.
– Ты предлагаешь украсть стратегии противника? Два дня? Не успеем ассимилировать, – сказал Фурухаши. – Хотя одну-две команды, полагаю, обнести можно, если у них уже все загружено в навигационную систему.
– Нет, – Ханамия ухмыльнулся. – Это примитивно. Хотя ты сейчас мне подал отличную идею… Но я имел в виду другое.
Сето широко зевнул.
– Он предлагает использовать мозги, – быстро сказал Хара и на всякий случай заполз за пенокресло. – Специфику поселенцев Кирисаки.
Фурухаши уронил планшет.
Сето поймал его у самого пола.
– Это опасно, Ханамия, – прочти прошептал Фурухаши. В мелких фасетах его глаз вспыхивали и пропадали крохотные искры – признак усиленной работы процессоров.
– А-а, ты хочешь сказать, что гоняться на флитерах любительской сборки, без запретов на таран, вихревые трубы и “коробочки” – безопасно, да, Фурухаши?
— Он хочет сказать, что если нас зажопят, будет тарарам на весь сектор, – подсказал Хара из-за кресла. – Жаблины, то есть, извините, Ассамблея изойдет на дерьмо.
Ханамия торжествующе хихикнул.
— Так нас некому и нечем ловить, – он развел руками. – Нас же не бывает. Телепатические способности у человека – вероятная! единичная! недоказанная мутация. А что нас таких мутантов полпланеты, так этого пока никто до сведения Ассамблеи не довел!
Ямазаки растерянно крутил головой.
— Чуваки, я нихрена не понял. Куда вы хотите телепатию привинтить? На флитерах такого железа нет.
Сето, проигнорировав Ямазаки, обратился к Ханамии:
— Нам дома что-нибудь оторвут, если узнают.
— А как узнают-то, Кентаро? – Ханамия ухмылялся. – Вне Кирисаки нет приборов, способных регистрировать телепатическую активность, а на записи нельзя понять, почему флитеры меняют курс так или иначе. Мало ли какая у нас стратегия. Проанализируем свои же матчи, нарисуем стратегию постфактум, если спросят – предъявим.
– Ну чуваки-и! Ханамия! Хара!
Снизошел Фурухаши:
– Ханамия предлагает телепатически общаться во время матча. Тогда нам не нужна будет глобальная стратегия, мы сможем реагировать на движения противника мгновенно.
Ямазаки так и замер с пончиком в руке.
– Но это же нарушение правил. Ханамия, ты ведь цитировал: никаких средств связи…
Хара за креслом заржал.
Ханамия глянул на Ямазаки с долей сочувствия.
– Именно. У нас есть возможность нарушить правила в свою пользу так, что никто этого даже не поймет, и я предлагаю ею воспользоваться.
– Но… это нечестно?
– Разумеется, это нечестно, – Сето сел прямо и облизнул пересохшие губы. – Как нечестно использование неунифицированной техники в состязаниях. И то, что до нас в Третий пояс технические новинки доходят с запозданием в десяток-другой лет. Я за, Ханамия. Это классная идея.
– И я за, – кивнул Фурухаши. – Надо разработать систему команд. Мы все-таки не тренированные телепаты, мы не сможем полноценно говорить, да еще и рулить флитерами вдобавок.
– Мы с Ямазаки сможем, – Хара на четвереньках подобрался к Ямазаки со спины и положил подбородок ему на плечо. – У нас прокачан этот момент, знаете ли.
Ямазаки опять покраснел, замахнулся на Хару. Пончик вылетел у него из пальцев, описал дугу под потолком.
Сето протянул руку, взял летящий пончик из воздуха и запихнул в рот целиком.
– Тебе повезло, Ямазаки. Этот – с перцем.
– А Ханамия – ретранслятор третьего уровня, между прочим, – невзначай заметил Хара, пока Ямазаки искал в пакете второй перченый пончик.
Ханамия тихо выругался.
Фурухаши склонил голову, поглядывая на Хару с интересом:
– Почему ты знаешь, а я нет? Ханамия, это правда? Ты сертифицированный ретранслятор? А чего не хвастался?
– Он не хвастался, потому что проверку проходил у Корпуса внешней разведки, – сообщил Хара и ловко увернулся от пинка Ханамии. – А я знаю, потому что видел его сертификат. А нечего, Ханамия, клювом щелкать и забывать планшет на столе, когда важного письма ждешь.
– Ладно, – Ханамия, повращав глазами и порычав секунд двадцать, вернулся к деловому тону. – Фурухаши, с тебя команды. Кентаро, у тебя мощность мысленного импульса выше, чем у всех нас – как думаешь, ты сможешь перед матчем или во время его снять стратегии из мозгов противника?
– Смогу, – сказал Сето без тени сомнения. – Это будет на поверхности, они ни о чем другом не станут думать. Сниму и сброшу тебе, а ты – всем.
– Хара, ты умеешь выполнять телепатическую атаку.
– Почему я опять не знаю?! – тускло возмутился Фурухаши.
Хара искренне изумился:
– А что я, по своим дубасить буду? Где бы ты меня в атаке-то видал? Но умею, есть такое дело.
Ямазаки вздохнул:
– Он бродячую ураниду в прошлом году грохнул. Телепатически.
– Ты бредишь, – Фурухаши нахмурился. – Уделать ураниду – это уровень восьмой нужен. И где бы вы ее взяли вообще?
– Да пятый, пятый уровень у меня, – Хара поежился и прижался к Ямазаки. Тот не возражал. – И не я грохнул, а мы грохнули. Это потому что Ямазаки полез за образцами атмосферной фауны на фильтры пищевой фабрики. А там уранида. Питалась. Увидела его и заорала “еда!”
– Ураниды не издают звуков…
– Коджиро, это иносказание.
– Фурухаши, вот я тебе клянусь, если б ты ее видел, ты бы не сомневался, что она именно орала и именно “еда!”, – Хара скривился. – В общем, Ямазаки тоже заорал, не помню что, а я на шухере сидел. Поднял голову… и тоже заорал, наверно. И она сдохла. Задергалась так… брррр. Ямазаки с фильтра навернулся. Так без образцов и остались, зато с пятым уровнем оба двое.
– А чего ураниду на образцы не раздербанили? – удивился Ханамия. – Она же как раз атмосферная фауна.
– Тьфу на тебя, Ханамия, – Ямазаки даже отшатнулся, – ты бы стал ураниду трогать?!
– Я живьем никогда их не видел.
– И не надо, – слаженным хором пожелали Хара, Ямазаки и Фурухаши.
Ханамия поднял руки: “сдаюсь”.
– В общем, Харазаки… с вашими пятыми уровнями будете на острие психической атаки. Пугать, дезориентировать, все такое. Только не убейте никого, иначе нас и правда зажопят.
– А ты? – Ямазаки, уже не скрываясь и почти не краснея, обнял Хару и свободной рукой потащил из пакета последний пончик без перца.
– А я, – Ханамия усмехнулся и раскинул руки, как будто собирался обнять всю команду, – я буду сидеть в центре паутины.
Он подошел к панорамному окну. С сорокового этажа открывался отличный вид на Большой Каньон, космопорт Лас-Вегаса и переплетение улиц, эстакад и воздушных трасс Невада Сэндз, самого именитого спортивного мегаполиса Земли.
К послезавтрашним состязаниям уже возвели инфраструктуру: трибуны, ограждения, генераторы страховочных силовых полей над каньоном. Несколько флитеров скользили внутри загородки на разных высотах, то и дело меняя направление и скорость или отключая стабилизаторы, чтобы свалиться в цепкую хватку силовой сети: тестировали систему безопасности. Три грузовых платформы начали развешивать в воздухе препятствия и воротца, куда играющим предстояло забрасывать плазменные клубки.
За спиной Ханамии произошло шевеление – вся команда выстроилась плечом к плечу и смотрела на стадион.
– Мутанты из Третьего пояса, – негромко произнес Ханамия. – Бедные родственники с дальней окраины, а если Ассамблея проведает про телепатию, нас еще и недочеловеками объявят или угрозой секторального масштаба. Но мы, – он оскалился и сжал кулак, – завоюем для Кирисаки место в этом очень-очень человеческом виде спорта. Нечестном, несправедливом, опасном и азартном. Правда?
Юные телепаты синхронно кивнули.
– Аминь, – ухмыльнулся Хара и громко, как петардой, хлопнул о ладонь пакетом из-под пончиков.
Название: Зловещая долина
Автор: Kirisaki Daiichi Team
Бета: Kirisaki Daiichi Team
Сеттинг: День 42 - Компьютерные игры
Размер: 1957 слов
Пейринг/Персонажи: Ханамия Макото, Сето Кентаро, Фурухаши Коджиро, Хара Казуя, Ямазаки Хироши
Категория: джен
Жанр: приключения, экшен
Рейтинг: G
Краткое содержание: Начиналось все как игра. Точнее, с игры.
Примечание/Предупреждения: Эффект «зловещей долины» — гипотеза, по которой робот или другой объект, выглядящий или действующий примерно как человек (но не точно так, как настоящий), вызывает неприязнь и отвращение у людей-наблюдателей.
Начиналось все как игра. Точнее, с игры. — Смотрите, чё есть, — после очередной тренировки Ямазаки помахал перед носом всей команды черной плоской упаковкой. Надпись на ней гласила: “Аvenged”.
— “Отмщенный”, — тут же перевел Фурухаши, у которого был самый лучший английский — и которым он очень любил пользоваться, чтоб никто об этом не забывал. — Звучит как очередной файтинг. Мы уже играли. Неинтересно.
— Тебе вообще мало что интересно, — огрызнулся Ямазаки, но Фурухаши только пожал плечами — не спорить же с правдой.
Хара тут же нарисовался рядом и закинул руку обладателю упаковки на плечо:
— А по-моему, отлично, Заки. Дашь погонять? Ща, VR настрою только.
Ямазаки кивнул и пробубнил:
— Я вообще-то всем предложить хотел.
— Ну, думаю, согласия Сето мы можем не ждать; впрочем, он-то VR почти круглосуточно пользует, — ухмыльнулся Хара. — Ханамия, ты как?
— Пас, — донеслось из соседнего шкафчика, где Ханамия безуспешно уже не в первый раз пытался организовать свое личное пространство.
Хара повысил голос и начал вырывать из рук Ямазаки коробку с игрой, не спуская, впрочем, глаз со шкафчика.
— Можно на секунду, Ямазаки?.. Чё-чё, игру, чё. О! Говорят, в новой версии всем противникам можно приделать лица раздражающих людей, если специальную прогу для фоток скачаешь. Прикинь, там можно даже Акаши замутить!
Дверца шкафа тут же захлопнулась, и показалась черноволосая голова Ханамии.
— Я с вами.
Ямазаки и Фурухаши замерли; Сето, впрочем, вряд ли собирался двигаться изначально, все еще пребывая в состоянии полудремы. Хара довольно ухмылялся.
— Капитан, — осторожно начал Ямазаки, — ты уверен? В прошлый раз тебе вроде как не понравилось…
Что правда, то правда — на адреналине Ханамия чуть не разбил свою VR о стену, когда осознал, что проигрывает Ямазаки с разгромным счетом. Впрочем, если Ханамия пользовался VR не так часто и в основном по делу, то Ямазаки уже давно сроднился с браслетом, в котором был слот для маленького кусочка пластика — внешних носителей. Другой вопрос, что файтинги его интересовали все еще больше остальных возможностей “виртуальной реальности, гарантирующей полное погружение в любую атмосферу; совершите кругосветное путешествие, погладьте носорога, попробуйте себя в роли астронавта, и все это — не выходя из дома!”
А зря: Ханамия прыгал с ней из стратосферы, Фурухаши побывал в Тибете (и утверждал, что вернулся просветленным; Ханамия же считал, что в его случае это оксюморон), а Хара давно был в курсе, что при просмотре порно ощущения просто офигительные. Это было особым плюсом: неприятные ощущения, боль при нахождениии внутри VR легко регулировались в настройках, и все же на заводе при сборке в нее автоматически вшивали модуль, отвечающий за выключение, если ситуация выходила за рамки — например, если в симуляторе прыжков с парашютом последний не раскрывался. Правда, однажды Ханамия здорово отчитал Ямазаки за то, что тот случайно врубил боль на средний уровень в очередной стрелялке и неделю еле передвигался на тренировках: все его тело было покрыто синяками, как после игры в страйкбол без защиты.
VR была тем же прорывом, что и изобретение смартфона в свое время. Нет, скорее, даже телефона. Со способностью погрузить любого человека в реальные ощущения при нереальных условиях VR была революцией в мире науки.
И стоила как небольшой автомобиль, но Кирисаки Дайичи не зря считалась элитной школой.
Сето вдруг потянулся, зевнул и коротко сказал:
— Мультиплеер.
— А вот это неплохая идея, — задумчиво поддержал Фурухаши.
— Все еще не понимаю, откуда в вас эта групповая психология, — фыркнул Ханамия и снова отвернулся к шкафчику.
Хара захохотал:
— Генетика, капитан, все дело в ней.
Игра неожиданно затянула, причем, что еще удивительнее, всех; в скором времени она даже добавилась к баскетболу в графике на день, который им составлял Ханамия. Плохого в этом не видел никто: иногда хотелось переключиться, а шанс впасть в зависимость был слишком мал — конечно, в игре был мультиплеер, но, в отличие от полноценных MMO, был в ней и конец.
Сначала они бродили по уровням без смены настроек, чтоб привыкнуть к локациям и снаряжению — не то чтоб эти сильно отличались от того, что они уже встречали в других играх, но все-таки свои особенности имелись в каждой, так что, несмотря на протесты Ямазаки, продвигались они медленно — зато не уходили с уровня, пока не вычищали его полностью. Обычно Фурухаши скрупулезно изучал карту, отмечая на ней важные точки, Хара и Ямазаки тут же бросались в атаку, Ханамия поддерживал их издалека, а Сето распределял выпавшее, просчитывая в уме статистические показатели каждого из них. Дисбаланс нарушала только винтовка Ханамии — тот нашел ее случайно еще на третьем уровне внутри очередной “пасхалки” и наотрез отказывался расставаться в обмен на дробовик или огнемет, утверждая, что дальше наверняка найдет более мощный аналог. Сето называл это неуместным эстетством, но, глядя на неуклонно растущий процент хэдшотов, на смене оружия не настаивал. Как-то раз он сам признался, в ответ на возмущенные вопли Ямазаки “ну и зачем ты ходишь с нами, если даже гранаты бросаешь через раз”:
— Мне просто нравится мир.
— Нравится? — переспросил Ханамия, решив, что ослышался, и на пробу постучал по бетонной стене в поисках лазейки; та рассыпалась, словно песочная. — Он же явно картонный, сделали компиляцию из готовых наработок и выдают за свое, как и девяносто процентов игр сейчас.
— Да, — Сето кивнул, соглашаясь. И добавил: — Похоже на один из моих любимых снов.
Ханамия кинул на него быстрый взгляд, но отвернулся и промолчал, переключаясь на замаячившие впереди фигуры противника; однако в дальнейшем, глядя на разрушающиеся стены, полузанесенные песком остовы зданий, потрескавшиеся фонари и прочий антураж погибающего мира, он еще не раз вспоминал слова Сето, испытывая одновременно что-то вроде отвращения и жалости.
Первый раз режим “знакомое лицо” они попробовали, уже пройдя около половины незатейливого сюжета про немногих выживающих после очередного апокалипсиса. Чаще всего стрелять приходилось по правительственным андроидам — стандартным NPC, на графике которых, впрочем, тоже явно сэкономили, судя по одинаковой потрепанности и ржавчине. Впрочем, изображение в этой игре чем дальше, тем больше сбоило: перед глазами двоилось, периодически на пару секунд все отображалось будто в негативе, а затем выбрасывало снова к нормальному формату, стоило проморгаться. Ханамия порой вскользь думал о том, как удивительно, что технологии до сих пор часто связаны со обычными человеческими рефлексами.
А потом Хара ради теста загрузил фотку Кагами, которого он называл просто “брови из Сейрин” — потому что Ханамия порой путал это описание с Киеши и злился в два раза больше, а раздражать Ханамию ему нравилось. На Кагами он не злился, но мелкая мстительность, память о попытке ударить и склонность к экспериментам взяли свое.
Ямазаки пытался возражать:
— Это же как в реального человека стрелять!
— Ой да ладно, — Хара щелкнул очередной пузырь из жвачки, с которой не расставался даже в игре: казалось, она прописана в его внутреннем коде как дополнительный орган. — Когда мы выносили террористов с Ближнего Востока в другой игрушке, ты не очень-то возражал.
— Одно дело террористы, — упрямился Ямазаки, — они все на одно лицо. А это люди, Хара! Наши знакомые!
— Игра тебя напрягает, а бить знакомых в реальном мире тебе, значит, комфортно, — безразличным тоном сказал Фурухаши, и Ямазаки сразу же скис:
— Ну это другое... Я же тоже могу получить.
— А дрон в игре может завалить тебя, запас здоровья не бесконечный, — припечатал Хара, и вопрос был закрыт, хотя Ямазаки всем видом продолжал выражать свое недовольство.
NPC с лицом Кагами оказался очень похож на оригинал: он громко орал на всю долину о справедливости и законе и ужасно высоко прыгал, когда Хара пытался переломить ему позвоночник. Но в один момент ему все же это удалось — а когда тяжелое тело наконец грохнулось об асфальт, оболочка спала, и под ней оказался все тот же андроид серийной модели.
Ямазаки тогда вздохнул с облегчением, а Ханамия даже положил ладонь ему на плечо, проявляя чудеса капитанской чуткости.
И вкрадчиво предложил:
— Попробуем Куроко?
После нескольких таких тестов с фотографиями Фурухаши подошел к Ханамии, пока Хара и Ямазаки развлекались обычной пальбой по очередным противникам. Сето же вообще вышел из игры — ему нужно было на какой-то математический семинар.
— Ты не мог этого не заметить.
Ханамия устало вздохнул:
— А ты не мог бы выражаться четче?
Фурухаши склонил голову набок — этим жестом, Ханамия знал, он обычно выражал удивление.
— Роботы, — сказал он так, будто это все объясняло. Ханамии это не объясняло ничего. Раздражение, которое хорошо снимала вовлеченность в мир игры, вернулось с новой силой.
— Фурухаши, — бросил он, — либо ты выражаешься прямо, либо сваливаешь вслед за Сето. Что — роботы?
— Те, на которых мы тестировали фото. Они меняются.
— Ты хочешь сказать....
Фурухаши пожал плечами:
— Это сложно не сопоставить: манера поведения, какие-то речевые характеристики, общие физические показатели. Они словно превращаются в упрощенную копию того человека, которого ты загружаешь.
Ханамия застонал, закрывая лицо руками:
— Только не говори, что у тебя включился режим Ямазаки и ты больше не можешь стрелять по чертовым дронам внутри чертовой игры, потому что они ведут себя как придурки из реального мира!
— Нет, — внезапно сказал Фурухаши, и что-то в его голосе заставило Ханамию насторожиться. — Напротив.
Когда он отнял ладони от лица, то в первый раз за долгое время увидел, как Фурухаши улыбается каким-то своим мыслям. Его замутило.
Впрочем, он сам был не лучше: следующим, кого они смоделировали, был Киеши Теппей, и когда Ханамия прострелил Киеши башку (как раз после улыбки во весь рот и жизнерадостного “Ханамия, я действительно хотел сыграть с тобой снова”), он смеялся, приговаривая, что ему никогда не хватило бы на это смелости в реальной жизни.
Игра давно надоела, так что до последнего уровня они еле добрались втроем: слинял, как ни странно, Ямазаки, оправдываясь семейным путешествием на горячие источники.
Правда, Ханамия не мог его винить: из-за бага тот вылетел из игры внезапно, и защита не успела сработать полностью, когда в него прилетело обломком какого-то дома. Теперь на груди у него расплывалась фиолетово-желтая гематома, а разговоры об играх вызывали аллергию.
Но Ханамия был упрям, Фурухаши в достаточной мере садистичен, а Хара, которому все легко надоедало, как он сам утверждал, чувствовал ответственность. “Мы в ответе за тех, кого подсадили”, — приговаривал он, щелкая по панели VR перед стартом, и ржал.
Последний уровень был… странным. Если предыдущие локации были действительно большими, то теперь их выкинуло внутрь маленького полуразрушенного домика.
— Ханамия, — позвал Фурухаши, — ты уверен, что здесь все нормально?
— Откуда мне знать, — огрызнулся он, — я такой же игрок, как и ты.
Хара подал голос:
— Я не чувствую выход.
Это было хреново. Очень хреново.
— Может, баг? — предположил Ханамия.
Фурухаши покачал головой.
— Больше похоже на то, что уровень просто забыли дописать. Не хватает кода. Смотри, видишь, там даже сдвиг небольшой.
Он показал ладонью на место между дверью на улицу и окном. Разлом мигал раздражающе ярко, и у Ханамии снова нарушилась картинка: Хара с Фурухаши пропали, будто их и не было, белое стало черным, а черное — белым, других же цветов не было вовсе.
Но людей он все же увидел.
Сидящих вокруг на полу, склонившись в три погибели; прислонившихся к стене; с отсутствующим взглядом пялящихся в потолок, незнакомых ему людей. Внезапно по толпе прошло движение, и взгляды — не все, но большая часть — обратились к нему.
А потом кто-то из людей заорал и бросился на него.
На рефлексе Ханамия отскочил в сторону и выстрелил из того, что успел сдернуть с пояса; человек упал с гулким стуком, а сам он…
Жужжа, проворачивались шарниры в кисти, в коленях при ходьбе. Автомат, который он держал, тоже был легко узнаваем — с игровых андроидов они снимали такие пачками.
Ханамия попятился, прислонился к стене и осел рядом с кем-то. Человек даже не обратил внимания; зато Ханамия хорошо разглядел браслет с VR, который тот сжимал так, будто от него зависела жизнь. Сжимал обычными ладонями с выпирающими венами.
Но вот свои руки… совершенно точно были металлическими. Железные суставы едва слышно поскрипывали, когда он на пробу сжал и разжал кулаки.
Он поднялся, прошел в самую большую комнату в доме, дрожащими пальцами повернул дуло автомата к остальным и не сопротивлялся, когда кто-то из постояльцев дома подстрелил его —
И упал на потрескавшийся бетонный пол; рука — обычная, человеческая рука — крепко обхватывала браслет с VR, картинка снова была в норме — и вокруг больше не было никого.
Послышалось жужжание, и из коридора показался робот — ничем не отличающийся от сотни других, он шел, наставив на него автомат, но трясло Ханамию совсем не от страха смерти.
Когда андроид подошел ближе и внимательно посмотрел на него, Ханамия готов был поспорить, что если бы у этих моделей были лицевые мышцы, сейчас бы они сложились в недоуменную гримасу. Потом робот открыл рот и тихим шелестящим голосом сказал:
— Капитан?
@темы: Фанфик, The Rainbow World. Другие миры, День 42, Футуристическая AU, Kirisaki Daiichi Team, Компьютерные игры
Автор: Kirisaki Daiichi Team
Бета: Kirisaki Daiichi Team
Сеттинг: День 42 - Футуристическая АУ
Размер: 6400 слов
Пейринг/Персонажи: Киеши Теппей/Ханамия Макото, фоновые Хара Казуя/Ямазаки Хироши, Сето Кентаро, Фурухаши Коджиро, Имаеши Шоичи, ОМП
Категория: слэш
Жанр: романс, детектив
Рейтинг: R
Краткое содержание: Каждое утро Ханамия Макото вводил на модуле настроения код повышенной раздражительности.
Примечание/Предупреждения: отсылки к творчеству Филипа К. Дика, смерть оригинального персонажа
Ссылка на скачивание: .doc, .txt, .fb2
Модуль настроения, который Ханамия Макото использовал по утрам в качестве будильника, разбудил его слабым электроимпульсом. Ханамия открыл глаза, один раз медленно, тяжело моргнул и закрыл. Пробуждения никогда не давались ему легко. Он мог бы выставить на более высокий уровень регулятор импульса, который, поступая прямиком в кору головного мозга, снял бы утреннюю сонливость и привел в состояние бодрости, но Ханамия никогда не искал легких путей.Пересилив себя, он сел на кровати и спустил ноги на пол, в мягкий шерстяной ворс, который тут же окутал его ступни приятным теплом. Ханамия любил комфортную среду обитания и имел достаточно средств, чтобы себе ее обеспечить.
Электронное табло на часах показывало две минуты седьмого, до начала рабочего дня оставалось около двух часов. Со сна все тело неприятно ломило, но, по крайней мере, отступила усталость, накопившаяся за прошедшую неделю. Ханамия поднялся с кровати, разминая занемевшую шею и плечи, и дотянулся до сенсорной панели у изголовья. Первым делом он нажал кнопку "кофе" — аромат свежемолотых кофейных зерен распространился по квартире в считаные секунды; затем — “нагрев воды до двадцати пяти градусов по Цельсию”; затем ввел на модуле код номер пятьдесят два "усиление злости и раздражительности". Впрочем, и без дополнительной стимуляции мозга он большую часть дня чувствовал раздражение, которое рвалось изнутри вязкими комками язвительных слов и желанием испепелить человечество.
Минутой позже планшет коротким мелодичным звуком оповестил о новом входящем сообщении. Чтобы догадаться, от кого оно, Ханамии не нужно было смотреть в строку “отправитель”, где сейчас высвечивалось мелкими черными иероглифами имя "Хара Казуя". Никто другой бы не осмелился иметь дело с Ханамией в столь ранний час, но у Хары при наличии неплохих мозгов абсолютно отсутствовал инстинкт самосохранения.
— Доброе утро, кэп, — запись голограммы сияла матово-голубым и разгоняла предрассветные тени по углам комнаты. В это время года рассвет занимался поздно: первые лучи касались крыш мегаполиса, когда Ханамия подъезжал к работе. Технический прогресс был слабее законов вселенной.
— Доброе утро, кэп, — дернулась запись, а потом повторила с тихим шипением. Хара на трехмерном изображении дерзко ухмыльнулся, прежде чем продолжить. — Представляю, как ты сейчас, кривясь от звука моего голоса, вливаешь себе в горло горькую горячую жидкость, и думаю о том, что мое утро не может стать лучше.
В облаке голограммы глаза Хары лихорадочно горели. Он говорил неровным тоном, за которым слабо маскировалось возбуждение. Он любил играться с датчиками модуля настроения и испытывать на собственной шкуре новые, не прошедшие тестирование коды, совсем не заботясь о своем душевном равновесии. Ханамии было безразлично, чем он занимается в свое личное время, пока это не вредило рабочему процессу.
Хара был его университетским другом и за пять с лишним лет совместной работы так и не понял значение слова "субординация": он часто называл Ханамию неврастеничным холериком, не понимая и не принимая его пристрастие к тем кодам модуля, которые, по сути, вредили самой идее его существования. Многие люди принимали модуль настроения за что-то сродни новой религии в обновившемся мире высоких технологий, но Ханамия, будучи главой научного отдела по инновационным разработкам модуля, мог себе позволить видеть в нем не более чем инструмент.
— У меня есть для тебя сюрприз, который, я уверен, избавит тебя от скуки, учитывая, как ты любишь находить общий язык с органами правопорядка. К нам все-таки поступил запрос из Управления, хотят нанести нам визит и задать несколько вопросов. Опять категорически не называют это "допросом", — Хара щелкнул зубами, сжал челюсти и замолчал. — О причинах ты и так знаешь, но узнаешь больше, если включишь новостной канал.
Сообщение закончилось на моменте, когда Хара, повернувшись в профиль, сделал резкий жест рукой. Ханамия уловил, как в одно мгновение хищный оскал на лице Хары исчез, выражение стало мягким, даже ранимым. Ему не нужно было гадать, чтобы понять, на кого он так смотрит.
Ханамия опустил взгляд в пустую кружку, на дне которой расплывались мутные кофейные разводы. Он не знал, почему изо дня в день выслушивает поток утреннего бреда, который на него изливал Хара, но был уверен, что не из-за одиночества.
— Не задерживай Ямазаки. Обсудим все по дороге, — произнес он в динамик, удерживая кнопку отправки простого аудиосообщения.
Скинув халат, Ханамия прошел в душ. Прохладные струи ударили по груди и плечам, освежая. Отключив модуль на пятнадцать минут, Ханамия прикрыл глаза. Раздражение оставалось его неизменным спутником, даже когда мозг не был подвержен кибернетическому влиянию. Причиной тому было отвращение, питаемое к миру, в котором он жил. Миру, который он считал, был наполнен мягкотелыми, слабовольными идиотами, живущими на кодах радости и оптимизма.
Отключив подачу воды, он включил кондиционер на среднюю мощность и уже через минуты выходил из душа абсолютно сухим. Накинув халат, он последовал совету Хары и включил новостную ленту. Четкий уверенный голос диктора разорвал тишину квартиры:
— …Жертвами, по подсчетам, стали несколько десятков людей. Это не первый случай за последние два месяца, когда в местах больших скоплений людей был засечен сигнал, который автоматически включал модуль настроения, вызывая у людей состояние страха и паники. У тех, кто находился близко к источнику сигнала, проявлялись симптомы панического состояния, вплоть до нервных и мышечных судорог. Правоохранительные органы отказываются комментировать ситуацию, и пока мы не знаем, стоит ли данное происшествие считать террористическим актом и относить его к ряду других…
Ханамия выключил планшет и потер лоб. Надо же было просранному передатчику вылиться в проблему глобального масштаба.
Поднявшись на крышу своего дома, где располагалась автостоянка, Ханамия стал ожидать. Он надел пальто, но все равно было промозгло, а ветер задувал за шиворот. Он глянул на часы: Ямазаки с Харой опаздывали.
— Ханамия, привет! — услышал он со стороны чересчур радостный голос, который принадлежал его соседу по этажу, Киёши Теппею. Тот переехал сюда пару месяцев назад, а в качестве подарка на свое новоселье испек Ханамии пирог и почему-то не обиделся, когда Ханамия закрыл дверь перед его носом. — Замерз? Тебя подкинуть до работы?
Ханамия проигнорировал его предложение и опять проверил время. Киёши его раздражал, и его логика тоже. Он должен был Ханамию презирать, а не приветливо улыбаться при встрече. И тем более не предлагать довезти до работы.
Рядом взвыл мотор, ярко-красный кар резко остановился в полуметре от Ханамии. Ханамия, ругнувшись, отскочил на два шага и, врезавшись спиной в грудь Киёши, ругнулся еще раз. На плечи легли сильные руки, удерживая. Киёши был почти на голову выше, шире в плечах, мощнее, а официальный костюм, который Ханамия успел оценить краем глаза, не скрывал его крепкого телосложения.
Ханамия не знал, на кого он хочет наорать больше, на Хару или на Киёши, поэтому, выпрямившись, молча прошел к машине и хлопнул дверью.
В боковом зеркале он увидел, что Киёши в знак прощания поднял руку. Идиот.
***
Ямазаки припарковал рабочий ховеркар на стоянке третьего яруса. Ханамия открыл дверцу, выбрался из ховера первым и понесся к лифту. Когда он делал что-то быстро, готовая перелиться чрез край злость отступала. Он не стал оборачиваться, чтобы проверить, двигается ли следом за ним Хара: порой того было попросту невозможно оторвать от Ямазаки.
Он остановился перед лифтом и два раза глубоко вздохнул, успокаивая частое сердцебиение, прежде чем поднести электронный ключ к сенсорной панели — их компания всегда ставила безопасность и сохранность производства на первое место. Пусть с девяностого до сто первого этажа занял три секунды. За годы работы Ханамия успел привыкнуть к легкому головокружению, которое ощущалось при остановке лифта. Пройдя по длинному коридору, он зашел в первое из трех помещений, которые занимала его лаборатория, снял уличную одежду, переоделся в чистые накрахмаленные брюки и рубашку, накинул белый халат, достал с верхней полки футляр с очками. Ханамия старался их носить как можно реже, не потому что они ему не нравились, а из-за Имаёши, который, видя Ханамию в очках, каждый раз намекал на их сходство. И еще кое на что, что Ханамия ему в жизни давать не собирался.
Фурухаши, в рабочей форме, уже сидел за своим столом во второй лаборатории и ждал, пока прогрузятся мониторы. Услышав шум, он поднял глаза на Ханамию и, сжав губы в спокойной вежливой улыбке, пожелал доброго утра. Ханамия ответил кивком.
К Фурухаши он питал сдержанную симпатию, уважал его за невозмутимость и умение четко следовать указаниям. Фурухаши был идеальным работником, хотя и не без странностей: никто другой в окружении Ханамии не выставлял модуль настроения на код "апатия со склонностью к меланхолии". Поначалу Ханамии хотелось узнать, что будет, если изменить код модуля Фурухаши на "состояние веселья и всепоглощающей любви к жизни" или хотя бы на "хороший рабочий настрой", но Хара его опередил, взломав сеть и изменив настройки. Тогда лицо Фурухаши треснуло от неестественной улыбки, складки у рта расползлись, как трещины по колотому фарфору, вены на шее вздыбились, будто вот-вот лопнут, а изо рта вырвался смешок. Ханамия с Харой так и стояли в мертвом ступоре, пока Фурухаши не дотянулся до своего модуля, отменив код, и не извинился за причиненный испуг.
— Готовность новой версии модуля составляет девяносто девять и девять десятых процента. Мне написать отчет в головной отдел? — подал голос Фурухаши.
—Пока не нужно, — Ханамия закатал рукава, проверил связку электронных ключей в кармане, закрыл дверь во вторую лабораторию и выключил стерилизацию третьей — в нос ударил запах чистящих химикатов. И с удовольствием добавил: — У нас сегодня будет гость из Управления.
— Опять этот маразматик, Хьюга Джунпей? — раздался в проходе голос Сето. Он опирался на косяк и зевал.
— Увидим, — Ханамия пожал плечами и оскалился. Он должен был отдать должное: маразматик из Хьюги Джунпея вышел на редкость совестливым и благочестивым. Не повелся даже на голые коленки Ханамии.
***
— Идет, — оповестил их Хара, вглядываясь в экран монитора. Ханамии повезло располагать его преданностью. Хара был специалистом многих профилей и взламывал сеть службы безопасности так же легко, как открывал замки на двери квартиры Ямазаки, когда тот от него запирался. — А ведь обед еще даже не начался.
Ханамия поднялся из-за своего стола, одернул рабочий халат и поправил очки на переносице: выглядел он сейчас как образцовый ученый.
— Хара, встреть нашего гостя у выхода, вдруг он забыл дорогу, а потом можешь идти на обед. И смотри не нанеси сюда крошек, а то опять придется стерилизовать лабораторию.
— Понял, кэп. Если что, звоните, — он помахал видеофоном и радостно выпорхнул в коридор. Звук его шагов вскоре стих, а через несколько минут вернулся вместе с другим — тяжелым, четким, размеренным. Шаги Хьюги были легче: за те разы, что он их посещал, Ханамия научился их выделять.
Из двери лаборатории хорошо просматривался коридор, но Ханамия, прежде чем выйти навстречу, ввел на всякий случай на модуле код "произвести хорошее первое впечатление", запрограммировав автоматическое переключение на пятнадцать минут вперед.
Раздражение стало фоновым шумом, будто жужжащая над головой муха.
Когда в дверях показались ботинки, Ханамия выступил навстречу, улыбнулся и протянул руку:
— Здравствуйте, я доктор Ханамия Макото. А вы, должно быть, инспектор, которого прислало к нам Управление?
— Добрый день, — Киёши Теппей неловко ответил на рукопожатие и представился. Его ладонь была сухой, немного шершавой и такой большой, что полностью накрывала ладонь Ханамии.
Ханамия открыл рот и закрыл. То, что его раздражительный сосед — инспектор из Управления, оказалось дня него неожиданностью. Каким нужно было быть идиотом, разозлился он на себя, чтобы первым делом не пробить его по базе.
Он опустил взгляд на их сцепленные руки и со злой усмешкой подумал: "Если у него такая большая рука, то какой, черт возьми, должен быть член".
После этой мысли, странно, но он почувствовал себя лучше.
Киёши смотрел в ответ с каким-то особенно тупым выражением лица, а потом сказал:
— Ханамия, тебе идут очки.
Вот же черт.
В лаборатории стало подозрительно тихо. За своей спиной Ханамия не слышал ни шороха, будто все вымерло. Он бы не удивился, если бы Фурухаши, который и так больше походил на изваяние, чем на человека, перестал дышать, но не было слышно даже сонного сопения Сето. Пауза затянулась до тех пор, пока Ханамия опять не подал голос.
— А куда же делся ваш уважаемый коллега, Хьюга Джунпей?
— Он на больничном, сломал вчера ногу.
— Какая жалость, — ответил Ханамия со злобным сарказмом, а потом ядовито добавил: — И чем же обязаны вашему визиту, инспектор?
Киёши собрался, взял деловой тон, взгляд его стал цепким и настороженным, но все портили глаза. Они напоминали глаза собаки, которая принадлежала его матери. Ханамия ее терпеть не мог: собака все бегала вокруг него, махала радостно хвостом и не пыталась укусить, сколько бы он ее не дразнил.
И теперь, глядя в добрые глаза Киёши Теппея, Ханамия думал, что он из тех людей, которые ищут для человечества лучшего, а все горести других принимают как свои.
— Мы расследуем ряд странных инцидентов, вызванных дисфункцональностью модулей настроения. Я хотел бы переговорить с каждым из вас, — коротко ответил Киёши, его лицо выражало сочувствие и понимание, будто он не хотел доставлять им неудобства. Голос был приятным, на губах играла легкая улыбка: с ее помощью он, должно быть, расположил к себе не одного собеседника.
Ханамия не позволил себе обмануться. И не потому что Управление недолюбливало Корпорацию.
— Не представляю, чем могу вам помочь, — он все не мог понять, почему его так волнует присутствие Киёши рядом, поэтому пытался отгородиться от него вежливым обращением. — Мой отдел занимается исключительно новыми разработками, а не системами безопасности. Вам лучше обратиться в другой отдел.
— Мои коллеги уже этим занимаются. Вы не будете против, если мы начнем?
Ханамия сделал в уме пометку: не забыть попросить Хару взломать хранилище записей камер слежения — в конце концов, отделом сетевой безопасности заведовал Имаёши Шоичи, его худший враг и лучший семпай. Он кивком велел Сето и Фурухаши выйти, а сам сел за свой рабочий стол и предложил Киёши присесть напротив. Технически они поменялись ролями.
— Ваше имя?
— Ханамия Макото, — он фыркнул.
— Должность?
— Сотрудник отдела по разработке инновационных технологий и введения их в эксплуатацию.
Киёши кивнул. В руках у него не было никаких электронных устройств, но Ханамия был уверен, что их разговор записывается. Киёши продолжил задавать вопросы, следуя какому-то протоколу, постепенно приближаясь к причине своего визита.
— По вашему мнению, кто из ваших коллег обладает достаточными навыками для взлома системы модуля?
У Ханамии дернулся глаз. Слабые импульсы начали проникать в головной мозг, задействуя нейронные связи. Раздражение прокатилось по всему телу волной подкожного зуда.
Хара опаздывал.
— Дайте подумать. Я, Хара Казуя, Фурухаши Коджиро, Сето Кентаро. Еще Имаёши Шоичи из отдела безопасности. Возможно, кто-то из его подчиненных. И Мибучи Лео.
— Не замечали ли вы за кем-нибудь из них подозрительной деятельности?
— Нет. Вы же понимаете, мы здесь лечим человечество, а не стремимся его погубить, — он обвел помещение взглядом. — Практически занимаемся альтруизмом. За умеренную плату.
— Хорошо. Где вы были вчера вечером?
Позади что-то упало и разбилось; Ханамия, дернув губой, повернул голову на шум: в проходе стоял Хара, а у его ног лежали осколки стеклянного стакана, вода затекала под ботинки.
— Упс, — сказал Хара. — Кажется, у нас зараза.
Из лужи воды выпорхнула и зажужжала огромная жирная муха, а следом проснулась сигнальная система:
"Обнаружен посторонний животный объект. Лаборатория заражена. Необходимо немедленно простерилизовать помещение".
Все прошло по плану.
— Прошу прощения, инспектор. Должен вас попросить продолжить допрос… в другом помещении. Прошу меня извинить, — Ханамия поднялся, — мне необходимо заняться лабораторией.
— Мы можем с вами продолжить завтра? — Киёши поднялся следом.
— Не имею права вам отказать, инспектор, — злоба искривила его рот. — Мой обед начинается в два.
***
На следующий день, когда Ханамия пришел в лабораторию, никого еще не было, а мертвая, покрытая белым налетом муха лежала на полу. Из угла комнаты он взял щетку, совок, смел муху и выкинул в ведро. Ее труп беззвучно упал на пустое дно.
Вчера вечером Киёши постучался в его дверь. Сказал, что хочет извиниться. Ханамия ему не открыл.
Он поднял глаза, посмотрев в объектив камеры, висящей в углу лаборатории. Он знал, что сейчас на ней уже по второму кругу проигрывается видео: Ханамия сидит за столом, изучая на мониторе графики, встает из-за стола и проходит в дальнюю лабораторию, пропадая из вида этой камеры и появляясь на другой.
Ханамия достал из сумки планшет, на который еще вчера вечером Хара скинул ему досье на Киёши Теппея: он был с Ханамией одного возраста, закончил полицейскую академию, начинал как обычный патрульный, но быстро пошел на повышение. Ханамия просмотрел список раскрытых им дел — их процент поражал. Киёши был не женат, жил один, переехал месяц назад после смерти деда и бабки. Это мало имело значения.
Значение имело то, что Киёши Теппею не нравились женщины.
От изучения профайла Ханамию отвлек Сето. Он всегда опаздывал на десять минут.
— А где Фурухаши и Хара? — Сето потер рукой лоб и забрал волосы за уши.
— У нас закончились образцы мозгов.
— Хотят сдать свои на замену?
— Они нам еще нужны.
— Жаль, — Сето зевнул, съехал по стулу и закинул голову назад.
Большую часть суток Сето был индифферентен ко всему, кроме вычислений. Говорил, что в детстве был шумным и непоседливым ребенком, а родители-идиоты постоянно программировали его модуль на код "детский сон", пока его биоритмы не сбились.
— Сето, заколебал спать на рабочем месте. Спустись до кофейного автомата, даю тебе полчаса.
— Понял, кэп.
Время приближалось к обеду. Когда Сето вышел, Ханамия прошел к своему шкафчику с одеждой, снял обувь, носки, брюки и, подумав, стянул нижнее белье. Халат доставал ему до середины бедра, оставляя открытыми бледные ноги.
Он сел за свой стол и стал ждать.
Киёши не опоздал и, вежливо постучавшись в дверь, вошел. Он был одет в тот же костюм, что и вчера, но сменил рубашку. Воротник и манжеты отглажены, стрелки на брюках и широкий черный галстук. Ханамия разозлился на себя, что рассматривает его тщательнее, чем нужно. Киёши, похоже, тоже это заметил — ничем другим Ханамия его смущенный вид объяснить не мог. Однако вместо удовлетворения опять почувствовал укол раздражения. Сегодня он сменил код модуля на "терпимость к человеческому роду", однако желчь не ушла; она оставалась верным спутником, даже когда он включал код радости.
— Ханамия, — Киёши поздоровался. Мягкие вибрации его голоса послали по спине Ханамии вереницу мурашек.
— Садись, — он кивнул на стул.
Киёши сел и достал из внутреннего карма пиджака минипланшет, но не стал его включать, лишь положил его на стол.
— В прошлом году ты выступал свидетелем по делу об убийстве Кобаяши Коичи.
— Да, он был одним из работников Корпорации.
Конечно, Ханамия помнил этого идиота. Таких, как Кобаяши Коичи, он относил к категории людей, что выставляли максимальный код пробуждения, чтобы каждое утро просыпаться в приподнятом настроении, радоваться миру и радовать своим идиотизмом мир.
— И это было не убийство. Несчастный случай, — все-таки добавил Ханамия. Он мог почти с чистой совестью сказать, что не виноват. Покойный сам полез куда не следовало. — Можете спросить у своего больного коллеги.
— Последняя экспертиза обнаружила в его модуле баг. Тот же самый, что и в модулях нескольких последних жертв.
— Не понимаю, чего ты ждешь от меня.
— Ответов?
Ханамия молчал, и Киёши, не дождавшись ответа, потянулся за планшетом. Складка на лбу превратила его лицо в хмурую гримасу.
— Твои показатели.
— Что с ними?
— Идеальны. У тебя самая адекватная линия настроения, которую я когда-либо видел.
— И?
— Ты же врешь, Ханамия, — ответил Киёши, сама невинная простота.
Ханамию замутило.
Один раз, пообещал он себе.
Один гребаный раз.
— Хочешь знать, как я справляюсь?
Он медленно поднялся, сел на стол, с изящной ловкостью перекинул ноги на его противоположную сторону и чуть их раздвинул. Халат распахнулся, оголяя бледную кожу на внутренней стороне бедра.
Киёши сглотнул, по его горлу прокатился кадык, вниз-вверх. Он сдержанно положил обе ладони на талию Ханамии, медленно огладил бедра, спустился вниз до колен. От ощущения его теплых, сильных рук у Ханамии встал, член оттянул край халата.
Ханамия недовольно цокнул, когда Киёши свел его ноги вместе и убрал руки:
— Идиот, — не сдержался.
— Так мы ни к чему не придем, — Киёши заглянул ему в глаза. — Не ответишь мне?
Ханамия не удержался и закатил глаза. В его жизни существовали придурки, тупость которых в сравнении с тупостью Киёши Теппея была бесконечной и непреодолимой. Или нет.
— Встретимся после работы?
— Во сколько ты заканчиваешь?
— После восьми.
Когда Киёши ушел, Ханамия опять взялся за планшет. Пролистал несколько страниц, пока не дошел до линии настроения Киёши. Его показатели совпадали с показателями Ханамии, с той разницей, что у Киёши не было Хары, чтобы их подделать.
***
Ханамия не ожидал, что Киёши в конце рабочего дня будет ждать его на стоянке. На чертовой стоянке 3-его яруса.
— Какого черта ты здесь делаешь? Совсем рехнулся? — гневно спросил он, спешно отводя Киёши в сторону от главного выхода, чтобы никто не увидел их вместе. Но вездесущий Хара уже махал с другого конца стоянки. — Где твой ховер?
Киёши на его недовольный тон обратил ноль внимания и, нагло нарушив личное пространство, взял за запястье и повел в сторону черного кара. Своего личного. Управление такими не пользовалось.
— Домой? — Киёши обошел кар и по-джентльменски открыл для Ханамии дверь.
— Да.
В салоне пахло приятно. Кожей, одеколоном Киёши и немного пылью, солнцем, воздухом — тем, чем пах город. Ханамия вспомнил о раздражении. И, не почувствовав его, испугался так, что чуть было в панике не выбежал из машины.
Киёши вел аккуратно, не превышал скорость, как и положено добропорядочному гражданину, будто не торопился поскорее остаться с Ханамией за запертыми дверями. Ах да, скорее всего он думал, что они будут говорить.
Ханамия посмотрел на него исподлобья: плечи Киёши были расслаблены, лицо тоже. Только пальцы сжимали руль слишком сильно, и вперед, на трассу, он смотрел излишне сосредоточено.
Ему казалось, что Киёши будет говорить о всякой ерунде — в его понимании так должны были себя вести люди, которые носят другим незнакомым людям пироги, — но тот молчал, и Ханамия был этому рад. Он любил некоторое время после работы провести в тишине.
У Киёши как-то получилось облететь все воздушные пробки, и меньше чем через полчаса они припарковались на крыше их дома. "Их дома". Звучало ужасно.
Они спустились, Ханамия открыл дверь и пригласил Киёши в свою квартиру, толком и не поняв, то ли запускает мышь в клетку к коту, то ли кота в клетку к мыши.
— Кофе, вина, воды?
— Нет, спасибо. А ты не голодный после работы?
— Опять хочешь предложить мне свою стряпню? Уволь. — Ханамия снял пиджак и принялся за рубашку, когда Киёши остановил его.
— Ну что еще? Не хочешь меня трахнуть, тогда выметайся.
Киёши подумал, наверное, с секунду:
— Тогда можно я сам тебя раздену? — он положил свои огромные ладони ему на талию под шелковую ткань рубашки, на голую кожу, и большими пальцами погладил живот. Его руки опять были теплые; Ханамии даже не хотелось их с себя стряхнуть.
— Как хочешь.
Киёши зашел ему за спину, медленно потянул рубашку с плеч и вжался губами в изгиб шеи. Ханамия дал и себе секунду, чтобы подумать, прежде чем оттолкнуть Киёши от себя:
— Ласкать будешь кого-нибудь другого.
Он убеждал себя, что терпеть не может всякие нежности.
Эти слова, видимо, сорвали какой-то стоп-кран, потому что в следующий момент Киёши, напористо целуя, прижимал его к стене. Было ни слова сказать, ни вырваться. Ханамия оставил всякую надежду добраться до кровати. Как минимум до второго захода. Или до третьего.
Он уснул до того, как успел выгнать Киёши из своей постели. Проваливаясь в кокон теплых рук, он пообещал себе, что все это на один раз.
***
Будильник сработал по расписанию, в шесть утра ровно. Киёши сбоку сонно заворочался, зарываясь лицом в затылок Ханамии, и глубоко вдохнул запах его волос.
Это было отвратительно.
— Подъем, — хотел было рявкнуть Ханамия, но изо рта вырвалось только хриплое шипение. Голос он вчера сорвал.
Киёши поднялся с кровати и стал искать свои трусы. Ханамия показательно отвернулся: стал рассматривать засохшие подтеки спермы на простынях и уткнулся бы лицом себе в ладони, если бы это не выглядело явным жестом отчаяния.
— Хочешь, я тебя сегодня подвезу? — Киёши стоял на пороге его квартиры и собирался идти к себе. — Мне сегодня опять к вам.
— Иди к черту, — ответил Ханамия, когда представил, что будет, если их опять увидят вместе, хотя бы тот же Хара или, что еще хуже, Имаёши. Киёши улыбнулся так, будто ничего оскорбительного в свой адрес не услышал.
В лабораторию Ханамия вполз. Обычно ему не составляло труда сосредоточиться на рабочем процессе, а неофициальные, секретные проекты Корпорации вызывали больший энтузиазм, нежели разработка новых кодов и обновлений, но сегодня сильно клонило в сон, коды модуля не помогали, а Фурухаши монотонно гудел под ухом:
— Трехкратный импульс по нейронным связям пройдет в твердую мозговую оболочку, расширятся сосуды головного мозга, появится головная боль, тошнота, резь в глазах, давление возрастет, а потом бах, и ты завалишься замертво.
— Я понять не могу, мы тут как будто создаем альтернативу средствам массового поражения, — Сето повел плечами, будто ему было от этого неуютно. Да им и всем, наверное, было.
— Жуть, — с каким-то трепетом выдохнул Хара. — Неудивительно, что Управление точит на нас зуб.
— Фурухаши, ты только не упади в депрессию и не испробуй это на себе, — вяло пошутил Ханамия, чтобы как-то разогнать упаднический дух. — И ты, Хара, не балуйся.
— Я же не самоубийца, кэп.
Святой альтруизм работал в две стороны.
***
Ханамия умело контролировал свою жизнь до тех пор, пока не пустил Киёши Теппея на порог своего дома во второй раз.
Киёши принес с собой бутылку винтажного красного сухого вина, и на открытый — в прямом смысле — рот Ханамии лишь пожал плечами.
— Ты все-таки идиот, — сказал Ханамия, рассматривая бутылку, которую Киёши ему вручил. Ее было приятно держать в руках: темное стекло, шероховатая этикетка с красиво вытесненными буквами. Вино было дорогим, стоило, должно быть, запредельные суммы, а Киёши вот так просто притащил его на их первое — стоило, наверное, это теперь признать — свидание.
— Откуда оно у тебя? Ты же его не украл? — подозрительно сощурился Ханамия. Киёши не хватило бы на нее и годового заработка. Ханамии бы хватило месячного, если бы часть зарплаты не шла на оплату больничных счетов матери.
— Из бабушкиной коллекции, — смутившись, ответил Киёши. Ханамия помнил, что его бабка мертва, но предпочел не светить свои знания. — Подумал, что мы так нормально и не перешли на ты.
— Хочешь выпить со мной на брудершафт?
Киёши сократил расстояние до Ханамии в один шаг и, обхватив пальцами его подбородок, поцеловал в приоткрытые губы. А Ханамия так и стоял босиком на пороге, с опущенными руками. У него дрожали колени.
— Да.
Он хотел было сказать, чтобы Киёши ни на что не рассчитывал, они не были друзьями и тем более любовниками, что общается он с ним далеко не из одного личного интереса, но не смог вымолвить и слова, увидев в глазах Киёши неуверенную надежду.
Утешил себя тем, что сможет сделать это и утром — если Киёши останется.
— Схожу за бокалами.
Пригубив вино и слизав с губ терпкий вкус, он опустился перед Киёши на колени.
***
Прошла неделя. А потом еще одна. Киёши изо дня в день появлялся на пороге его квартиры, а Ханамия раз за разом ему открывал.
Когда раздался сигнал видеозвонка, Ханамия заканчивал заполнять отчет. Рабочий день закончился пару часов назад, но Ханамия привык к переработкам.
— Привет, Ханамия, — из планшета развернулась голограмма головы Киёши, — я стою напротив твоей двери. Ты еще не дома?
— Стой дальше, — он хотел, чтобы его ответ вышел желчным, но получилось больше устало. — Я на работе.
— Тебя забрать? — миролюбиво предложил Киёши.
— Охота тебе тащиться в такую даль. Сам доеду. Возьму рабочий кар.
— Ни разу не видел, чтобы ты водил.
— Просто не люблю.
— Так встретить?
— Делай как знаешь, — водить Ханамия и правда не любил.
Киёши подлетел к зданию Корпорации где-то через полчаса. За это время Ханамия успел поставить на сигнализацию и закрыть лабораторию и уже ждал Киёши на парковке. За две недели температура успела подняться на несколько градусов, ветер не морозил щеки и руки, и находиться на свежем воздухе было почти приятно.
Знакомый черный ховеркар моргнул фарами два раза. В ожидании Ханамия успел задуматься и не сразу заметил его прибытие.
Хотелось спать, есть и, может быть, целоваться — побочные эффекты кода усиления внимания и работоспособности.
Или все то же самое, но в обратной последовательности. Целоваться, есть, спать. Ханамия не стал себе отказывать: забравшись в машину, наклонился к Киёши и достал губами до его губ. Прихватил нижнюю и больно укусил, когда Киёши ему не ответил.
Ханамии пришлось отстраниться.
—У меня для тебя новости, — сказал Киёши угрюмо. Вечно он все портил, когда не надо: что тогда в лаборатории, что сейчас.
— Какие?
— По расследованию.
Все то время, что он с Киёши встречался, тот не донимал его расспросами. Сначала из-за того, что Ханамия сразу показывал ему на дверь, а потом просто — перестал. То ли смирился, то ли еще по каким-то причинам. Ханамия ему не доверял ни на йоту: врожденная подозрительность и годы общения с Имаёши.
— А ты уверен, что я хочу их знать? — Ханамия отвернулся к окну, чтобы показать, что он не слушает, но Киёши продолжил:
— Мы арестовали сотрудника отдела системной безопасности, Сакурая Рё.
Эта новость заставила Ханамию напрячься, но он тут же приказал себе расслабиться. Выдохнул, расправил ссутуленные плечи и как ни в чем ни бывало сказал:
— Или ты сейчас затыкаешься, или я выхожу из машины.
Киёши выбрал первое. Почему-то он не переставал потакать всем капризам Ханамии, и это настораживало.
***
С самого утра Ханамия готовился к тому, что Имаёши Шоичи придет по его душу.
Имаёши стремительно выплыл из темноты коридора, будто некоторое время поджидал свою жертву. В прямоугольных очках, с лисьей улыбкой на лице, в белом халате, полы которого развевались при ходьбе. Будто не одного из его работников вчера забрало Управление.
— Слышал, ты наконец завел любовника, — вступил он первым. В голосе его было много снисходительности и чуть-чуть досады. — Ты же умный, Ханамия, только мозгами почему-то не пользуешься.
Не в привычках Имаёши было начинать разговор с оскорблений, но давил он все так же — на самое больное.
— Зависть тебе не к лицу, семпай. И следил бы ты лучше за своими сотрудниками.
Имаёши вышел из тени лампы на свет, его бледное лицо стало еще белее, и тогда-то Ханамия заметил темные круги под его глазами. Все-таки арест Сакурая не прошел для Имаёши безболезненно.
— Узнал все-таки, — констатировал он факт.
Если бы Киёши ему вчера не подсобил, то самое позднее, когда до Ханамии бы дошли эти новости — с утренним сообщением Хары.
— Заметь, семпай, что не мы просрали передатчик. Обеспечивать его сохранность было вашей работой.
— Сакурая подставили.
— Кто?
— Очевидно, что кто-то умный.
Судя по чуть более раннему выпаду в сторону умственных способностей Ханамии, Имаёши его не подозревал.
***
Ханамия привык проводить вечера в компании Киёши. Завести отношения с кем-то из Управления было худшей идеей из тех, что приходили ему в голову, но и оставаться равнодушным он тоже не мог. Не умел, как бы тщательно это не скрывал.
Проблема Ханамии была в легкой возбудимости, сильной эмоциональности, затмевающей доводы рассудка. Он не мог игнорировать то, что его бесило. Это было как баг, неправильный код, сбой алгоритма, ошибка, которую Ханамии хотелось бы исправить. Но Киёши был живым человеком, и хотя Ханамия привык вмешиваться в природу вещей, Киёши он изменить не мог.
— Сколько раз за последние недели ты проводил вечера за пределами лаборатории и дома? — спросил Киёши. Ханамия сидел у него между колен и на своей шее чувствовал каждый вдох и выдох.
— Два?
Киёши посмотрел на него с недоверием и осуждением.
— Один?
Киёши продолжал смотреть. Его руки обнимали Ханамию за талию, и с ним было тепло. Ханамия решил дать ему время до начала весны.
— Я был занят. Мы скоро выпускаем обновление.
— Когда?
— В начале марта.
— Потом сходим куда-нибудь?
— Я подумаю.
***
Первым обо всем догадался Хара, будто у него было особое чутье, антенна, которая чутко реагировала на изменения душевного равновесия Ханамии.
— Кто-то сегодня в хорошем расположении духа, — его настроение улучшалось по мере того, как у Ханамии оно ухудшалось.
Ханамия выставлял регулятор все выше и выше, до максимума, раздражался на себя, на целый мир, но Киёши Теппей не был целым миром, по крайней мере, у Ханамии не получалось всей душой его ненавидеть.
— Ничего не говори. Иначе скажу Ямазаки, что ты взломал модуль его матери и ввел код "полюбить лучшего друга своего сына, даже если этот друг совсем не друг".
— Это жестоко, Ханамия. Одна из моих лучших разработок. — Дурная улыбка Хары, конечно, раздражала, но меньше, чем всегда. Он проверил настройки модуля, чтобы удостовериться, не изменил ли их кто без его ведома, но все было в пределах того, что он считал нормой.
Ханамия и сам заметил, что чувствует себя намного лучше, будто его организм очистился от токсинов. В его случае — желчи. Ханамии казалось, что все вокруг, живое и неживое, дышит, двигается, вибрирует в резонансе с его душой и телом.
Вторым к издевательствам над Ханамией присоединился Сето, который тоже отчего-то в последние дни пребывал в возбужденном состоянии.
— Почему вы встречаетесь?
— У него мягкое сердце.
Фурухаши на заднем плане подавился водой:
— В прямом смысле? Ты его трогал?
— А что, Фурухаши, тоже хочешь? — это уже был Хара.
Ханамия закатил глаза и, прежде чем закрыться в головной лаборатории для нерабочего эксперимента, скомандовал:
— Хара, работать. Сето, спать. Фурухаши, черт с тобой, составляй отчет.
***
Приподнятое настроение, как обычно бывает с хорошей погодой, продержалось недолго.
— Ханамия, нам нужно поговорить. — Киёши завел свою шарманку, когда они, сидя друг напротив друга за одним столом, вместе ужинали.
— Мне казалось, что мы это уже прошли, — Ханамия отложил вилку и нашел глазами выход. Киёши проследил за его взглядом, нахмурился, но тему не закрыл.
— Ханамия, послушай.
— Нет.
— Это важно.
Аппетит был испорчен, ровно как и вечер.
—Киёши, чего ты пристал? Следишь за мной? Живешь тут только поэтому? С работы забираешь? — регулятор стоял на максимуме, поэтому Ханамия быстро завелся, словно зажженная спичка, которые давно вышли из употребления. Он прекрасно понимал, что истерит, но остановиться уже не мог. — Надоел. Вали нахер. Убирайся.
Он встал и, показав на выход, сложил на груди руки. Только вот Киёши уходить не думал, тоже поднялся, взял Ханамию за плечи и резко встряхнул.
— Убавь свой гребаный модуль, — рявкнул он. Это был первый раз, когда Ханамия услышал, как Киёши повышает голос или ругается. В отражении его глаз Ханамия сейчас видел свои, темные, большие, испуганные. — Не скажешь мне, будешь отвечать в Управлении! Ты этого не понимаешь?
Ханамия замер, а потом сорвался и ударил Киёши в грудь, понимая, что, если тот захочет ответить, у него не будет ни шанса.
Но Киёши вопреки всему — и откуда только бралось это безграничное терпение? — глубоко вздохнул и прижал Ханамию к себе, погладил по волосам, коснулся шеи — руки его сейчас не грели, обжигали.
— Убери от меня свои лапы!
— Один вопрос, Ханамия.
— Иди к черту.
— Всего один.
Киёши не выпускал из объятий.
— Хорошо, — истерика отступила, перегорела, как спичка. — Я отвечу.
— Передатчик сигнала на модуль — ваша разработка?
— Это конфиденциальная информация.
Киёши провел рукой от его лопаток до талии.
— Тогда другой вопрос. Он исчез до или после смерти Кобаяши Коичи?
Ханамия помедлил с ответом, понимая, что Киёши так или иначе его добьет.
— Какое это имеет значение?
— Просто ответь.
— Не помню.
— Врешь.
— Почему ты спрашиваешь меня? Сам говорил, что вы задержали Сакурая. Спроси у него.
Теперь молчал Киёши.
— Я отвечу, когда ответишь ты, — сторговаться всегда было приятнее, нежели просто отступиться от своих принципов.
— Это не он. Не Сакурай. Он невиновен.
Ну, хоть Имаёши успокоится.
— Передатчик исчез до смерти Кобаяши Коичи. Он его стащил, за что и поплатился.
Киёши прижался губами к его виску — сил оттолкнуть его не осталось.
— Это вы его убили?
— Я же говорил. Это был несчастный случай.
***
— Эй, кэп, скажи, — Хара качался на стуле и, по всей видимости, тестил на себе новую разработку Фурухаши. Лицо его было чем-то омрачено. — Если бы меня забрали, как Сакурая, ты бы меня вытащил?
Ханамия, прежде чем ответить, сделал на новом донорском мозге надрез и отложил скальпель.
— Нет.
— Я так и думал. А Фурухаши с Сето бы вытащил?
— Нет.
— Я так и думал. А…
— И Ямазаки тоже нет. Все, закрыли тему. Иди работай.
Ханамия не стал говорить, что при таком раскладе в заключение он бы отправился первым.
— Я хотел вообще-то спросить про Киёши, — направляясь к двери, произнес Хара. То, что он поставил Киёши в один ряд с ними всеми, о многом говорило. У Хары была развитая интуиция, и если он что-то замечал, то раньше всех остальных.
Ханамия сделал вид, что не услышал его.
***
До выпуска новой версии модуля оставались считанные дни. Повод для празднования был, но не был поводом, чтобы праздновать с Киёши. И все же сегодня Ханамия более получаса стоял посреди винного магазина и выбирал для этой даты вино. А вернувшись домой, он убрал купленную на половину зарплаты бутылку в шкаф и разогрел себе поесть — как-то так получилось, что он все-таки допустил Киёши до своей плиты.
Киёши задерживался в Управлении. На вопрос, где его черти носят, сказал, что у него возникли какие-то непредвиденные обстоятельства, на что Ханамия раздраженно ответил, что его не интересуют дела Киёши.
— Ты мне сам позвонил, Макото.
Сердце ёкнуло.
— Сдохни там, — бросил Ханамия и отключился. Успокоившись и подумав, дописал: “я пошутил”. Отправив сообщение, опять на себя разозлился за сентиментальность и потянулся к модулю, выставляя регулятор кода на максимум. Виски прошибло резкой, острой болью. Замутило. Ханамия на подгибающихся ногах кинулся в туалет. Его вывернуло недавним ужином. Он старался глубоко дышать, у него получилось дотянуться до умывальника и сделал пару глотков воды.
Первой мыслью стало: Киёши пытался его отравить.
Вторая была противоположна первой: Киёши бы не стал.
Третья: это проделки Хары. Но хоть Хара и был горазд вставлять ему палки в колеса, травить Ханамию он бы не стал.
Ханамия вытер испарину со лба. Пальцы тряслись, он не мог дотянуться до панели модуля и вручную отрубить блок питания. Глаза болели, а пелена замутила взор. Ноги совсем не держали, и он упал посреди комнаты.
А потом его осенило, и он понял, что происходит с ним. Наверное, то же самое чувствовали люди, те несчастные, которые попали в зону дефектного сигнала. Хотя нет, чувствовали они не это. Ханамия усмехнулся: готов ли он был стать второй жертвой собственных изобретений?
Имаёши бы сказал, что это его карма, и все возвращается на круги своя.
Но умирать Ханамия готов не был. У него хватило сил, чтобы дотянуться до планшета и, ткнув кнопку вызова, сказать:
— Помоги.
***
Под ухом что-то противно пищало. Не открывая глаз, Ханамия понял, что находится не дома. Пахло медикаментами, стерильностью и свежими цветами — наверное, принес кто-то из посетителей.
Он попробовал пошевелить правой рукой, потом левой. Левая не двигалась: то ли затекла, то ли… Не успел он испугаться, как давление с руки исчезло, и он смог сжать ладонь в кулак.
— Ханамия, — тихо сказали сбоку. — Ты очнулся?
Ну конечно. Кто еще мог сидеть у его кровати и держать за руку, как не чертов Киёши Теппей.
Притворяться спящим дальше было глупо, поэтому он открыл глаза и увидел его взволнованное, усталое, но радостное лицо.
— Меня пытались убить, — сообщил он очевидный факт. Хотел приподняться на руках, но голова взорвалась дикой болью. Больше попыток он не предпринял.
— Да, но мы успели вовремя, — сказал Киёши. — Доктора сказали, что тебе повезло. Из твоей головы удалили имплантат модуля, но мозг не поврежден, и вскоре ты сможешь продолжить работу.
Если честно, Ханамия всегда хотел избавиться от этой хрени у себя в голове. Он прислушался к себе: опустевшую нишу еще ничто не успело занять. В голове было тихо и как-то спокойно, будто все тревоги улеглись, и даже последующий рассказ Киёши не вызвал бурлящего шквала эмоций.
— Так, значит, ты работал под прикрытием? — подытожил Ханамия. Киёши смотрел на него с некоторой опаской, будто боялся, что Ханамия на него набросится, а потом кивнул. — Я был у вас на мушке еще до того, как мы познакомились? И переехал ты тоже из-за этого?
Киёши опять качнул головой. Вот кто был по-настоящему жесток. А Ханамия мог бы и сразу понять, что здесь кроется подвох: кто нынче в здравом уме носит соседям пироги, чтобы познакомиться!
— И вы ловили преступника на живца? То есть на меня?
Какова цена растоптанной гордости, Ханамии еще предстояло узнать, но хоть мозг остался цел.
— Поймали его? Кто это был?
— Хьюга поймал. Помнишь Кобаяши Коичи? Это оказался его старший брат. Хотел отомстить тебе за смерть Коичи. Все прочие происшествия тоже его рук дело. Были, так сказать, репетициями перед главным действом. Он уже сознался и взял всю вину на себя.
— Ясно. А вино?
— Что вино?
— Из бабушкиной коллекции?
— Да.
— Значит, все было взаправду?
— Да.
— Хорошо.
Только что побывав на границе смерти, Ханамия имел право сделать себе поблажку.
— Ну? Тогда чего ты ждешь? Целуй меня немедленно, идиот.
@темы: Фанфик, The Rainbow World. Другие миры, День 42, Футуристическая AU, Kirisaki Daiichi Team
Автор: Kirisaki Daiichi Team
Бета: Kirisaki Daiichi Team
Сеттинг: День 42 - киберпанк
Размер: 8000 слов
Пейринг/Персонажи: Киеши Теппей/Ханамия Макото, команда Кирисаки Дайичи, ОЖП, ОМП
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Макото неизлечимо болен, и единственное спасение - искусственное тело.
Примечание/Предупреждения: триггерная тема читать дальше(онкологическое заболевание у ребенка)
Ссылка на скачивание: .doc, .txt, .fb2
Маленьким, в возрасте лет шести, Макото, как всякий ребенок, боялся смерти. Маминой — он уже тогда много знал, читал, смотрел, чтобы в ярчайших красках вообразить себе свое будущее без нее и устрашиться. Своей — он не понимал, что ждет его после смерти и ждет ли что-то вообще, а если бы понимал, не нашел бы в себе силы принять это.Страх смерти преследовал его с год и прошел, как проходит любая болезнь возраста.
Смерть пришла к нему неподготовленному.
Смерть выглядела как человек в очках и в белом халате, с бейджиком на груди, объявляющим, что его зовут Вада Акира, что он доктор медицинских наук, онколог. Он демонстрировал маме какие-то снимки и листы бумаги с результатами анализов, говорил что-то о химиотерапии, о пересадке костного мозга, о проценте пятилетней выживаемости. Он походил на сотрудника похоронной конторы, сообщающего родственникам, что покойник очень даже неплохо выглядит, его почти не надо гримировать.
Со временем Макото узнал и свой точный диагноз, и что включает в себя лечение — хотя можно ли назвать лечением то, что не исцеляет в полной мере, а всего лишь откладывает смерть на пять, может, десять лет? Ему должно было исполниться двенадцать, он заканчивал младшую школу и переходил в среднюю, и был как раз в том возрасте, когда люди начинают считать себя бессмертными. Он не мог понять, как это — он не перейдет в среднюю школу? А если перейдет, то, возможно, умрет до ее окончания? Как такое возможно?
Доучиться в младшей школе не получилось. Его положили в больницу. И были обследования, таблетки, облучение. Вскоре его начало тошнить каждый день, и он почти перестал есть. Начали выпадать волосы. Он похудел так, что, казалось, можно сосчитать все кости.
Он умирал. Это ясное, четкое знание пришло к нему однажды утром, через неделю после дня рождения, когда он, сидя на подоконнике, смотрел в окно, на больничный сад. Что-то изменилось — и он понял, что не ошибся, когда мама вошла к нему в палату, бледная, осунувшаяся, с воспаленными глазами.
Макото никогда потом не мог вспомнить, что она ему говорила — но он точно помнил, что в конце концов она расплакалась. Разрыдалась даже. Мама никогда не плакала при нем, и, как всякий ребенок, он был уверен, что она не плачет вообще.
Тогда-то ему и стало страшно по-настоящему. Не за себя, потому что в вероятность своей смерти он все еще не верил. За нее. Она плакала как человек, пораженный неизбывным горем, как человек, который не знает, что ему делать дальше, не в силах ничего придумать, не в силах бороться. А раньше он и представить себе, что его мама однажды окажется вдруг бессильна.
На следующий день Вада-сенсей долго говорил о том, что обычно такие заболевания у детей излечимы, но есть небольшой процент… Еще он говорил, что не надо отчаиваться, всегда есть вероятность… Мама слушала его с каменным лицом, и только Макото видел, как подрагивает жилка у нее на виске. Поэтому для него не стало неожиданностью, когда мама вдруг начала кричать. Да плевать мне на процент, кричала она. Это не процент, это мой ребенок. Сделайте что-нибудь. Макото нечасто слышал, как она кричит — и всякий раз пугался.
В этот раз страшно ему не было.
Потом она снова плакала, уткнувшись лбом в край его кровати, и Макото подполз к ней и неуклюже обнял. Он не знал, что ей сказать, как ее утешить, и оттого ощущал чудовищную вину. Знал — разумом — что не виноват, но поделать с этим ничего не мог. От ее слез, ее криков, ее горя ему было так плохо, что он почти не чувствовал боли в своем измученном болезнью теле.
Следующие несколько дней они почти не расставались. Мама дневала и ночевала в его палате, часто спала в его кровати, обнимая его так, словно хотела прикрыть собой от чего-то. Гладила его по лицу, по облысевшей голове, часто целовала. Горе истощило ее — она почти ничего не ела, лицо ее осунулось и побледнело. Макото, глядя на нее, думал, что должен что-то сделать. Не зря же ему постоянно говорили, какой он умный. Он должен что-то придумать, найти какое-то средство.
Но думать не было сил. Он даже попросил ноутбук и полазал в сети в поисках средств лечения — может быть, чего-то экспериментального, не все ли равно, если умираешь. Но внимание рассеивалось, мысли путались, он не мог сосредоточиться ни на чем и все больше спал или лежал в дремотном состоянии, глядя на буйствующую за окном весну. Ноутбук пылился на тумбочке. Макото потихоньку смирялся: сначала с тем, что ему не выздороветь, не пойти в школу, не играть в такой раздражающий, но такой веселый баскетбол; потом — что ему не выйти погулять в больничный двор; потом — что не встать с кровати.
Весна за окном становилась все пышнее и теплее, мама — все бледнее и красивее. Однажды утром, глядя, как она ставит в вазу цветы, Макото спросил:
— А что ты будешь делать после того, как я умру?
Он задал вопрос без задней мысли — ему действительно было любопытно. Кроме того, хотелось о чем-то с мамой поговорить, а то в последнее время они все больше молчали.
Но она замерла, руки ее задрожали. Потом она развернулась, и Макото увидел ее искаженное лицо и горящие глаза.
— Ты не умрешь, — проговорила она яростным, шипящим голосом. — Я не позволю!
Вторая клиника тоже находилась в Токио. Макото хотелось бы запомнить переезд туда: он не верил маме и знал, что умрет, а потому знал, что этот переезд — его последний шанс побывать где-то вне больничной палаты; но запомнить не удалось. Слишком он был слаб. Запечатлелись в памяти только облака уже облетающей вишни и легкий ветер на лице, пока его в кресле-каталке везли к машине.
Здание клиники располагалось в высоченной многоэтажке. Сначала Макото решил, что она занимает не все здание, но потом обратил внимание на табличку в кабине лифта: в ней все было расписано до самых верхних этажей. Хирургия. Травматология. Гинекология. Онкология. Фармакология. Отдел тестирования препаратов. Отдел тестирования оборудования. Отдел экспериментального лечения.
Они не вышли на этаже онкологии — может быть, именно поэтому Макото совершенно не удивился, когда мама выкатила его коляску в раскрывшиеся двери на этаже отдела экспериментального лечения.
Второго врача звали Ивамото Рёдзи. Он был не один — рядом с ним вертелся тип без бейджика, и глядя на его нечесаную шевелюру и кое-как прикрытый белым халатом свитер, Макото как-то сразу решил, что это кто-то, имеющий дело с программированием.
Ивамото-сенсей и мама завели разговор, который явно начался какое-то время назад. Программист рассматривал Макото с жадным любопытством экспериментатора.
Потом их куда-то повели по длинным коридорам, до другого лифта, который поднял их еще на пару этажей. Здесь сновали люди, перегородки между помещениями были стеклянные, как в научно-фантастических фильмах, а за ними — комнаты с компьютерами, лаборатории, еще что-то…
— Вы поймите одну простую вещь, — говорил доктор. — Это не то же самое, что металлический протез. Это вообще не протезирование. Это тело, понимаете? Настоящее, живое. Я не предлагаю вам сделать из настоящего мальчика Пиноккио. Тело индивидуальное, точно так же, как индивидуально тело, с которым человек родился. Да, кибер-тело не подвержено болезням и его способность к регенерации значительно выше человеческой, но это все. Мы пока еще в начале пути, Ханамия-сан, поймите. Со временем мы сделаем эти тела идеальными и бессмертными, но пока ваш сын ничем не будет отличаться от самого обычного человека. Разве что эпидемий гриппа можно не бояться.
Кибер-тело? Макото переводил взгляд с матери на доктора. Перспектива сама по себе была потрясающей, даже если позабыть тот факт, что это спасло бы ему жизнь.
— Что может пойти не так? — спросила мама после непродолжительного молчания.
— Может просто не получиться, — ответил программист раньше, чем доктор открыл рот. — Мы ставили несколько экспериментов. Поначалу нам не удавалось перенести… короче, мы говорим «записать личность». Это полный перенос всего. Воспоминаний, сознания, подсознания, восприятия мира. Ну, за некоторой коррекцией. То есть, человек родился глухой, а в кибер-теле он начал слышать. В общем, сначала не выходило, мы корректировали тело, переписывали программы… там, понимаете, биотоки мозга проходят через специальную программу…
— Като, — доктор прокашлялся, — не увлекайся.
Като хмыкнул.
— Короче, в конце концов все получилось.
— И сколько было успешных переносов? — спросила мама со стальной непреклонностью в голосе. Помедлив, Като ответил:
— Один.
Макото увидел, как у мамы дрогнул рот.
— А пообщаться с этим человеком можно?
Като потер переносицу двумя пальцами, будто носил очки, и по этому жесту Макото внезапно понял, каков будет ответ.
— Вы с ним говорите.
Мама приоткрыла рот и захлопала ресницами. Программист вздохнул.
— Очень сильно падало зрение, мне обещали полную слепоту. Операции не помогали. В конце концов я решил, что терять мне нечего, — и добавил безжалостно: — Как и вам.
Макото не был до конца уверен, что именно сломало маму — возможно, как раз эта последняя фраза. Но сразу после разговора его доставили в палату — она располагалась на том самом этаже, куда они вышли из основного лифта, — а мама ушла беседовать с врачом.
Палата была самая обычная, похожая на ту, предыдущую, разве что сада за окном не было, одно небо да вид на Токио. И снова Макото лежал в кровати и смотрел в окно. Только теперь он еще и надеялся. Его наполняло звенящей радостью — не только и не столько даже то, что он не умрет, сколько понимание: он снова будет ходить и бегать, снова в нем будет бурлить энергия, он снова сможет думать в полную силу, а еще мама не будет больше плакать.
И кибер-тело, конечно. Невероятное, небывалое тело робота, которое будет, кроме него, еще только у одного человека.
Наверное, любой другой ребенок на его месте ждал бы, что новое тело ему дадут уже на следующий день, но Макото понимал — он же слышал слова про «индивидуальное», — что должно пройти время. Он не имел представления, сколько это тело будут готовить, ему казалось, что процесс должен быть изрядно долгим, пара месяцев, не меньше, и его всерьез терзал вопрос, доживет ли он, а если нет, то не смогут ли его погрузить, скажем, в кому, чтобы мозг дождался нового тела.
Но оказалось, что все не так страшно. «Запись личности» назначили через две недели.
Мама по-прежнему не покидала его палату, но теперь не сидела, угасшая и неподвижная, у его кровати, а все чаще ходила из угла в угол или разговаривала с врачами и программистом Като. Макото наполовину ждал, что этот тип придет к нему — рассказывать о том, как ему зашибись в новом теле и все такое, проводить психологическую подготовку, проще говоря, но этого не случилось, что было большим облегчением. Макото, признаться, тип этот не нравился совершенно, пусть он и спасал ему жизнь. Бесило, что Като был первым. Макото не побоялся бы сам стать первым. Интересно, мама бы согласилась?
С каждым днем его все сильнее одолевала нетерпеливая раздражительность, та же, что терзала маму. Она шипела на медсестер, что ставили ему капельницу и возили на облучение, и он шипел на них тоже. Она ругала негодную еду в кафетерии, и он вторил ей. Она негодовала на врачей, которые тянут время, и он разделял ее гнев.
Только на него самого она не злилась, точно так же как он не злился на нее.
Через десять дней Ивамото-сенсей и Като пришли к ним в палату. Мама подняла на них вопросительный взгляд, и доктор, глубоко вздохнув и помедлив, открыл наконец рот, но тут Като его опередил:
— Все готово.
Мама — до того она стояла — медленно осела на кровать рядом с Макото.
— Я могу посмотреть? — спросила она после паузы сиплым голосом.
— Затем мы и пришли, — мягко проговорил Ивамото-сенсей. — Вы должны посмотреть обязательно — на случай каких-либо… ошибок.
— Ивамото-сенсей, — проговорил Макото максимально вежливо, — а я могу посмотреть?
— А вот тебе не стоит, — доктор улыбнулся. — Это неподходящее зрелище для тебя, Макото-кун.
Они ушли, все трое — Макото еще успел услышать, как доктор говорит маме что-то вроде «максимально приближенный к тому, что сейчас…» и «чтобы не было вопросов».
Он откинулся на подушки и принялся ждать.
Прошло не меньше часа, прежде чем мама вернулась. Макото даже успел задремать, но открыл глаза, едва только она вошла в палату.
Она застыла на пороге, глядя на него огромными, перепуганными глазами.
— Что? — спросил он сонно. — Мама, что там?
— Там ты, — прошептала она. Ее взгляд шарил по лицу и телу Макото, словно пытаясь увидеть что-то — что? Несоответствие? От выражения ужаса на ее лице ему на мгновение стало очень страшно — он испугался, что сейчас она скажет, что передумала, что они не будут этого делать…
Но мама шагнула к нему, села рядом на кровать и обняла.
— Я люблю тебя, Мако-тян, — сказала она ему на ухо. Мама уже давно не звала его Мако-тян, все-таки это было имя для малыша, но Макото подумалось, что он совсем не против.
На следующее утро деловитая медсестра отвезла его в, как она выразилась, процедурную. Мама шла рядом, держа его за руку. В процедурной Макото завертел головой в надежде увидеть того, второго себя — свое новое тело, но увидел только Ивамото-сенсея, который подошел к нему, пока медсестра подключала к катетеру на руке Макото новую капельницу.
— Мы погрузим тебя в глубокий наркоз, — сказал доктор. — Ты ничего не будешь чувствовать и даже снов не будешь видеть. Но не бойся, все в порядке. Ты не боишься?
Макото покачал головой, не сводя с него глаз.
— И правильно. Ты должен быть совершенно спокоен. И запомни вот еще что. Может произойти какой-то сбой. Незначительный. Все-таки до сих пор это делали лишь однажды. После того как Като проснулся, выяснилось, что он не ощущает запахов. Но оказалось, что это временное явление, и теперь с его обонянием все в порядке.
— А почему так получилось? — спросил Макото. Доктор улыбнулся.
— Сложно сказать. Като заявил, — он усмехнулся, — что «места на диске не хватило».
Макото улыбнулся, хотя забавного ничего не нашел — но, видимо, Ивамото-сенсей считал это шуткой. Мама рядом нервно стискивала руки. Она не вмешалась в разговор, и Макото решил, что с ней это обсудили еще вчера.
— А теперь, — сказал Ивамото-сенсей, — засыпай, Макото-кун.
Медсестра открыла капельницу. Почти тут же веки Макото отяжелели, он закрыл глаза. Что-то теплое и сухое — мамина рука — скользнуло по лбу.
На него опустилась тьма.
***
Макото проснулся в пиликанье приборов. За последние несколько месяцев он уже привык к этому звуку; но сейчас что-то было не так, и он не сразу понял, что именно.
Ничего не болело. Совсем ничего — даже сгиб локтя, всегда слегка нывший из-за катетера, теперь не ощущался. Макото лежал, с изумлением осознавая, насколько легко ему дышится. Никаких трубок, игл — только накожный датчик пульса.
Он открыл глаза — и сразу же различил рядом шевельнувшуюся фигуру. Мгновением спустя она вошла в фокус. Мама. Мокрое от слез лицо, перепуганный взгляд. Макото созерцал ее с отстраненным интересом естествоиспытателя. Сейчас-то она почему плачет?
— Макото-кун? — позвал голос с другой стороны кровати. Макото повернул голову — ага, доктор. Ивамото-сенсей. — Как ты себя чувствуешь?
— Отлично, — отозвался Макото и попытался сесть. Мама немедленно протянула руку.
— Не надо, Мако-тян, не вставай.
Детское имя снова вызывало всплеск раздражения, но удивительно глухой, далекий. Макото бросил на мать косой взгляд и снова повернулся к доктору.
— Все получилось?
После заметной паузы доктор отозвался:
— Нет… не совсем, Макото-кун. Видишь ли… мы несколько не учли размер твоего интеллекта. Помнишь, я тебе говорил про Като-сана и его обоняние? С тобой произошла похожая история.
— Что-то не поместилось? — спросил Макото, холодея. Что могло… не записаться? Какие-то его знания или способности? Если знания, это не страшно, он наработает их снова, но если это что-то, связанное со способностями мозга…
— Так вышло, — медленно проговорил доктор, — что ты утратил способность… к привязанностям. И не только способность, но и все привязанности, которые раньше имел. Но ты не волнуйся, — поспешно добавил он. — Как я и говорил, твой мозг сейчас не в своем окончательном состоянии, ты будешь развиваться, и со временем…
— Я не волнуюсь, — перебил его Макото. — Мне нормально.
Рядом всхлипнула мама, и Макото перевел на нее удивленный взгляд.
— Ты чего? — спросил он. — Все же в порядке.
Она смерила его долгим взглядом, посмотрела ему в лицо мокрыми от слез глазами, попыталась улыбнуться.
— Конечно, Макото. Все в порядке.
Макото провел в больнице еще три дня — у него замеряли пульс и давление, снимал электрокардиограмму, брали кровь на анализ. Постоянно расспрашивали о состоянии: как он себя чувствует, не кружится ли голова, не испытывает ли он рассинхронизации. Он отвечал, что все в порядке, потому что так оно и было. На самом деле, все было лучше, чем в порядке.
Все было великолепно.
Такого прилива сил, бодрости, энергии Макото не испытывал уже очень давно. Он понимал, что, наверное, дело в том, что он впервые встал на ноги после изнуряющей болезни — и все же не мог отделаться от ощущения, что новое его тело быстрее, сильнее, выносливее, чем прежнее. Потихоньку он начал экспериментировать. Стащил в процедурной скальпель и, запершись в туалете, провел лезвием по ладони. Было больно, но и вполовину не так, как он ожидал. Кровь текла привычно, но очень недолго — остановилась минуту спустя, и он вышел из туалета. А через час на ладони не было уже и следа пореза.
Были у него идеи и на другие эксперименты, но они требовали большей свободы перемещения и меньшего надзора, так что с ними Макото решил подождать до выхода из больницы.
В конце концов его выписали. Ему полагались профилактические осмотры: каждый месяц в первые полгода и каждые полгода в дальнейшем.
— Если все будет хорошо, — сказал Ивамото-сенсей, — то период можно будет еще увеличить. Впрочем, я уверен, что так и будет.
Макото тоже был уверен, что так и будет. Его захлестывало острым, пьяным счастьем: он был здоров, у него было новое, более сильное, более умное тело, и он мог все. Он не будет болеть; если он сломает ногу, она срастется за день. Он проживет долго-долго и сможет невероятно много. Ему открыт весь мир.
А что до привязанностей… их отсутствия он особенно не ощущал и никакого чувства потери не испытывал.
Мама предлагала отдохнуть год и идти в среднюю школу со следующего апреля, но Макото не хотел терять время. Подтянуться удалось быстро; а потом в его жизни случился баскетбольный клуб. Идея, как избавиться от неудачника-капитана, пришла его в голову очень быстро — благо он мог позволить себе любые опасные падения. Его тело было крепче человеческого.
Разумеется, прошло какое-то время, прежде чем Макото смог убедить в этом сознание. Оно привычно пыталось избегать того, что могло принести вред, но Макото умел себя дисциплинировать. Таким образом он выяснил, что способен провести без воздуха до пяти минут (нырял в ванной), что ожог третьей степени (держал руку над свечой) заживает за четыре дня, что он может пробежать десять километров за пятнадцать минут, что для нормального функционирования ему достаточно трех часов сна в сутки, и много чего еще. В баскетбольном клубе гордились его успехами, в школе он быстро стал первым учеником, и вскоре его уже называли гением. А как тут не стать гением, если у тебя больше времени, чем у других, если ты думаешь быстрее, если у тебя лучше память, наконец, если тебя не отвлекают никакие пресловутые привязанности?
Ивамото-сенсей лукавил, говоря, что кибер-тело не сильно отличается от человеческого — а может, просто не очень понимал, на что способен человек, если дать ему такой чит-код, как быстрая регенерация.
К доктору и Като-сану Макото так и ходил раз в полгода. Он не возражал: очень уж у них горели глаза, когда он докладывал о своих успехах и о том, как ему вообще живется. Они пользовались им на всю катушку — Макото не сомневался, что с его помощью будут написаны терабайты научных трудов и заработаны миллиарды йен, — но и он пользовался ими.
— А Поколение Чудес, — спросил он однажды — он ухмылялся, хотя вопрос был гораздо серьезнее, чем ему бы хотелось, — это не ваших рук дело?
Доктор и программист переглянулись с одинаковым недоумением.
— А что это такое? — спросил Като. Макото перечислил имена и назвал школу, но недоумение никуда не делось. Не похоже, чтобы они врали. Да и как такое провернешь… Вряд ли кто-то, даже руководство школы Тейко или семья Акаши, потратит столько денег лишь для того, чтобы баскетбольный клуб выигрывал соревнования. А кибер-тело стоило сумасшедших денег — это Макото узнал года два спустя, когда подслушал телефонный разговор матери с его отцом. Тот в свое время ушел в другую семью — ушел как полагается, с одной лишь сменой белья, оставив матери все, чем владел, а владел он много чем. Судя по разговору, мать требовала у него денег на обучение Макото в старшей школе — что, в совокупности с переездом из собственного дома в маленькую квартиру, означало, что на его лечение она потратила абсолютно все.
Отец, впрочем, не был скотиной и денег дал. Не то чтобы Макото сильно тревожился по этому поводу — он был уверен, что уж что-то, а денег он, с его новыми способностями, добудет.
Собственное тело интересовало его бесконечно. Макото прекрасно понимал, что выжимает из него далеко не максимум, но как добыть максимум, он не знал и не был уверен, что стоит это делать. Временами очень хотелось вскрыть самого себя, взглянуть на кости, на сочленения, залезть под черепную коробку. Что там? Скелет из сверхпрочного металла? Нечто вроде компьютерного жесткого диска в голове? Из чего сделано его тело? На ощупь оно было обычной человеческой плотью — такая же уязвимая поверхность кожи, розовое мясо на разрезе, алая солоноватая кровь. У него пачкались волосы, на зубах образовывался налет, к концу дня от него пахло потом, нужно было менять носки и трусы — все точно так же, как и с самым обычным телом. Он не звенел, проходя металлоискатели. Если бы не моментально заживающие порезы и общее физическое состояние, Макото и сам бы не поверил, что у него не настоящее человеческое, а искусственное тело киборга. Робота. Машины.
Он был механизмом. Изумительным. Совершенным.
Уникальным.
И только одна мелочь омрачала его довольство жизнью. Мама. Она, похоже, считала, что он утратил нечто важное, и без конца пыталась что-то с этим сделать. Заводила с ним длинные разговоры, все время пыталась его куда-то вытащить — «провести время вместе», как она говорила. Ужин, прогулка или, того хуже, совместная поездка куда-нибудь, совместные каникулы. Макото знал, что она тоже регулярно навещает Ивамото-сенсея — похоже, пытается от него добиться, когда же Макото «обретет утраченное». Это чудовищно раздражало. Находиться с ней рядом становилось все напряжнее.
Поэтому, выбирая из предложенных мамой старших школ, Макото выбрал Кирисаки Дайичи: там было общежитие.
***
Новая школа подарила Макото не только возможность жить отдельно от матери. Опыт средней школы показал ему, что при желании он вполне в состоянии менять обстановку вокруг себя — но если там он сработал на баскетбольный клуб вообще и Имаеши в частности, то здесь, в Кирисаки Дайичи, Макото намеревался работать только на себя. Он знал больше других, умел больше других и был абсолютно безжалостен. А еще, лишенный необходимости привязываться к кому-то всерьез, он научился отлично привязывать людей к себе, с циничным хладнокровием смешивая в равных пропорциях внимательность и равнодушие. Люди — особенно, конечно, девушки — велись на такое с фантастической легкостью.
Парни тоже. Во всяком случае, собранная им команда отменнейших ублюдков — о чем никто не догадывался, что было дополнительным поводом для гордости, — была предана ему на все сто. Без сомнений. Глядя на их слаженность, на то, как они действуют на тренировках, а потом — на матчах, Макото часто не мог сдержать довольную улыбку.
Единственное, что его поначалу тревожило — это Сето Кентаро. Бывший товарищ по младшей школе, он по не то чтобы совсем непредвиденной — все же в одном районе жили — случайности оказался с Макото в одной школе и, более того, напросился в соседи по комнате. Разумных возражений против этого не было: они старые друзья, Сето, Макото знал, просто не вынесет, если с ним будет жить кто-то шумный и навязчивый, да и самому ему соседство Сето было приятнее, чем неизвестно кого, — и все же Макото всерьез беспокоился, не заметит ли старый приятель, насколько он переменился.
Сето не заметил. Это казалось странным — он всегда был умным мальчиком, но Макото решил не придавать этой странности особого значения. Правда, однажды он услышал, как Сето говорит кому-то, кажется, Ямазаки, что-то вроде «он всегда таким был… гений… к экзаменам мог не готовиться…» Это показалось Макото странным — но в конце концов, мало ли что там Сето себе напридумывал. Сам Макото прекрасно знал, что всегда был самым обычным мальчиком. Гениальность его была не врожденной — искусственной, механической, машинной. Наверное, он вполне мог бы считаться искусственным интеллектом, наполовину так точно. Привирал все-таки Ивамото-сенсей, когда говорил, что кибер-тело по возможностям такое же, как обычное человеческое. Оно не могло быть таким же.
Забавы рады Макото даже попытался вывести доктора на чистую воду, но тот оказался крепким орешком — упорно делал вид, что не понимает, о чем Макото говорит, и все твердил об ускоренной регенерации как о единственном отличии.
Признаться, временами Макото ужасно хотелось поделиться своей щекочущей тайной хоть с кем-нибудь. С Сето тем же, или еще с кем-то из команды. Он с удовольствием поделился бы даже с мамой, если бы она не смотрела на него постоянно такими скорбными глазами. Кажется, она вообще больше ничего не делала, только плакала. Такое кого угодно выведет из себя.
Но делиться было нельзя, это Макото понимал, и даже не только из-за документов о неразглашении — которых он, к слову говоря, так и не подписал, поскольку был несовершеннолетним. Этой информацией можно было воспользоваться против него. А кроме того, он понимал, что стоит кому-то рассказать — и щекочущее ощущение тайны покинет его.
А оно ему нравилось. И вся его жизнь, волшебная, преображенная чудесным выздоровлением, нравилась ему. Вседозволенность. Почти всемогущество. Энергия и сила били из него ключом. Будущее представлялось нескончаемой чередой побед.
Пока не разразилась катастрофа, поразившая его так же страшно, как в одиннадцать лет — известие о собственной скорой смерти.
***
Катастрофа предстала перед ним в облике парня почти двух метров росту, с огромными руками, раздражающей улыбкой и пафосными речами. Катастрофа носила имя Киеши Теппей.
И поначалу Макото не почуял опасности. Еще один якобы талантливый игрок с нелепым прозвищем — он смел это «Железное сердце» со своего пути, как едва заметную помеху, и проигранный матч стал той битвой, благодаря которой он выиграл войну. Старая команда Кирисаки Дайичи была уничтожена; новая — началась.
Целый год после этого Макото готовил свою команду к грядущей победе. С правильной стратегией — не только отдельных игр, но и всего своего продвижения по турнирной сетке — у них были шансы даже на Зимний Кубок. Не то чтобы Макото так уж рвался к этой нелепой победе, нет. Но он очень, очень хотел узнать, на что способен.
Киеши Теппей не должен был встать на ноги снова; Макото знал такого рода травмы, после них нормальные люди ни на какие спортивные соревнования больше не выходили. Поэтому он о Киеши Теппее и думать забыл — и был крайне неприятно удивлен, когда тот вернулся и снова начал играть со своей командой. Выходил на площадки, выстаивал целые матчи — без замены, с одними только перерывами. Нога его неизменно была аккуратно и тщательно затейпована, но не мог же тейпинг так идеально работать! Киеши даже не хромал.
Чем дольше Макото смотрел на Киеши, тем больше злился. Его выводила из себя эта непоколебимость: словно скала посреди моря, Киеши Теппей возвышался над окружающим миром, и казалось, ничто не могло ему навредить или хотя бы стереть с лица эту его сияющую улыбочку. Теперь Макото хотел не просто убрать его с пути, как препятствие — он хотел сломать Киеши Теппея, уничтожить его.
Эта ли злость стала причиной или вера в собственную уникальность, но Макото даже в голову не пришло, что может означать неуязвимость и стойкость Киеши. И потому на матч с Сейрин Кирисаки Дайичи вышли неподготовленными. По его вине.
Но даже тогда, в тот момент, когда Киеши смотрел на него сверху вниз непроницаемым взглядом, а потом, улыбнувшись — Макото в этот момент очень хотелось взрезать ему рот, чтобы этот урод улыбался вечно, раз ему так нравится, — произнес свое «Давай сыграем еще» — даже тогда у Макото не зародилось ни единого подозрения.
И только когда они вернулись в раздевалку, и Ямазаки, запустив майкой в угол между шкафчиками, прорычал: «Да этот Киеши вообще человек?!», до Макото дошло.
Киеши Теппей, конечно же, не был человеком. Не мог им быть.
Макото погрузился в поиски подтверждений своей теории. Он просмотрел записи всех игр, в которых участвовал Киеши, начиная со средней школы. Он добыл всю его медицинскую историю. Он ходил на все матчи Сейрин во время Зимнего Кубка.
Медицинская история, конечно, не дала ему прямого ответа на вопрос, но Макото этого ожидал: в его собственной карте тоже не было ни слова про кибер-тело. Однако детали, как кусочки паззла, были разбросаны повсюду, и из них Макото собирал цельную историю.
Регулярные визиты к врачу еще со средней школы, жалобы на боль в суставах. Травма. Лечение. Судя по карте, Киеши Теппей был примерным пациентом, выполнял все предписания, не пропускал контрольные посещения. Никаких указаний на то, что у Киеши была какая-то системная проблема, не было. Не могли же ему заменить тело только из-за колена?
Не получив нужной информации из медицинских карт, Макото попытался добыть финансовое подтверждение. Однако и здесь ему не повезло: никаких огромных сумм со счетов Киеши не уходило, дом, где жили его дед и бабка, заложен не был. Чем они могли заплатить за лечение? Продали что-то ценное? Но что? Всего ценного у них был дом, вернее, земля, на которой он стоял, но между тем они его не продали.
Но Макото по-прежнему был убежден, что Киеши — киборг. Да достаточно было посмотреть на него, сравнить то, что было на первом году старшей школы, с тем, что стало на втором. За один только год Киеши Теппей из здорового увальня превратился в картинку с рекламы какой-нибудь протеиновой добавки для бодибилдеров, и что же, он все это сделал сам? Макото не собирался верить в подобное.
Медицинские карты могли врать, финансовые документы могли врать, но не собственное зрение и мозги Макото. Он видел эту перемену так ясно, что не мог взять в толк, как ее не видят другие, почему так называемые друзья Киеши до сих пор не выпытали у него, что он с собой сотворил. Впрочем, тут же говорил себе Макото, люди идиоты, и даже лучшие из них, вроде Сето, не видят очевидного, того, что у них под носом.
Макото ходил на каждый матч Сейрин, когда с командой, когда без, и жадно следил за Киеши, выискивая доказательства. Тот все так же тейповал ногу перед играми, но, естественно, если бы он перестал это делать, это выглядело бы подозрительно. И все же Макото видел — уверен был, что видит — признаки фальши. Вот он перенес вес тела на больную якобы ногу — и даже не поморщился. Вот он в перерыве, неудачно повернувшись к Хьюге, задел коленом скамейку — и снова никакой реакции. О, как бы хотел Макото подсмотреть за ним на тренировках: все же матч — это адреналин, может быть, Киеши просто не замечает боли; но на тренировках он бы прокололся. Если бы ему было действительно больно, Макото бы это увидел, как и если бы Киеши больно не было вообще.
На тренировки ему попасть, разумеется, не удалось. Впрочем, после финального матча ему это и не требовалось — достаточно было посмотреть, как играл Киеши, чтобы понять — нет там никакой больной ноги, да и обычного человеческого тела. Во время последнего подбора Макото на мгновение даже дышать перестал — такое великолепное перед ним разворачивалось зрелище. То, что он видел, было вне пределов человеческого тела. Он смотрел на площадку, стискивая кулаки, и рот его против воли тянулся в улыбке, а в груди будто что-то звенело, и Макото не сразу понял, что это — счастье.
А после он понял и причину счастья. Он больше не был один — и дело было даже не в том, что существовал человек, подобно ему наделенный сверхчеловеческим телом, но в том, что этот человек, как и Макото, понял, какие преимущества можно из такого тела извлечь. Макото не мог не восхищаться тем, как красиво, как изящно Киеши все провернул. Никому не сказал, не признался друзьям, убедил их в том, что играет последний год, — и дал им, таким образом, дополнительный — и какой! — стимул к победе. А своих противников, всех, включая самого Макото, вынудил недооценивать себя. Кто не знает о силе подсознания? Способен ли тот же Небуя сказать, что бы он творил на площадке, если бы не был убежден, что играет с инвалидом?
— Капитан, — проговорил Хара, когда они смотрели с трибун, как ликует команда Сейрин и как вручают им главный приз, — у тебя такой вид, как будто ты влюбился.
Макото рассмеялся. Он знал, что Хара говорит чушь — просто потому, что не был способен влюбляться, у него не было этой функции, — но сравнение его позабавило.
— Просто это был отличный матч, — сказал он, чувствуя, как вскипает в груди незнакомая, пузырящаяся радость. — Одно лицо Мибучи, когда он сфолил против Хьюги, чего стоит!
Киеши подбрасывал в воздух их мелкую тренершу, и за кучей из других игроков Макото не видел его ног, но отчего-то точно знал, что колени у Киеши сейчас не подрагивают. Это была реакция усталых мышц, нечто, что невозможно изобразить. Макото смотрел на него почти с нежностью. Это же надо быть таким — использовать своих друзей, их чувства к себе, те самые пресловутые привязанности в своих целях. Макото никогда бы не додумался — наверное, именно потому, что сам был этих привязанностей лишен. Он снова рассмеялся, подумав о том, что могло не поместиться на «диск» Киеши. Совесть, не иначе.
Макото представлял, как возьмет Киеши в оборот. Как прижмет его к стене и скажет — я знаю, что ты такое. И если ты не хочешь, чтобы узнали и твои друзья — потому что они тебе этого не простят, — ты будешь… что? Макото пока не придумал, что. Но даже от туманных перспектив захватывало дух.
Однако же ему по-прежнему были нужны доказательства. И, слегка отчаявшись, Макото сделал то, что в иной ситуации делать бы не стал: примерно через неделю после финального матча, вечером, он пробрался на территорию Сейрин.
Перед тем, как залезть в раздевалку баскетбольного клуба, он, естественно, дождался, чтобы все ушли — все, но не Киеши. Тот задержался — и Макото знал, что так и будет, потому что Киеши вряд ли улыбалось притворяться перед своими друзьями круглые сутки. Они же, понятное дело, уходили, потому что думали, что их хромоногий герой не хочет демонстрировать свою слабость, и надо бы тактично оставить его одного. Лживость Киеши и идиотизм его друзей были Макото очень на руку.
Когда Макото аккуратно приоткрыл дверь и заглянул в пропахшую чужим потом раздевалку, там никого не было. Зато в душевой шумела вода, а один из шкафчиков был приоткрыт, на дверце висело полотенце. Улыбаясь, Макото заглянул внутрь.
Одежда, чистое белье, носки, кеды. Коленный бандаж, эластичный бинт, обезболивающая мазь и пузырек ибупрофена. Макото хмыкнул: Киеши отлично играл свою роль.
На дверце со внутренней стороны висели две примагниченные фотографии: баскетбольный клуб Сейрин первого созыва и второго. Макото покачал головой в изумлении: даже на фотографиях было видно, насколько Киеши второго года, его Киеши, отличается от того, прежнего.
Его Киеши. Какая сладкая мысль. А ведь так оно и было — если бы не Макото, Киеши не был бы сейчас в новом теле. Интересно, додумается ли он сказать «спасибо»?
Макото вытянул из шкафчика сумку. Обычная школьная сумка — учебники, тетради, потертый пенал с Хэллоу Китти. Макото фыркнул и вытряхнул все содержимое сумки на пол. Кошелек. Школьное удостоверение. Мелочь и конфеты россыпью. Еще один тюбик ибупрофена — да ладно тебе, Киеши, это уже перебор! Чеки. Какие-то бумажки.
Макото сильно вздрогнул, сердце ударило невпопад. Он увидел визитку. Взял ее в руки.
«Ивамото Рёдзи, доктор медицинских наук, отдел экспериментального лечения клиники…»
Макото показалось, что он не может больше дышать. Да, он искал доказательства и догадывался о том, что найдет, но чтоб вот так, откровенно, ярко, однозначно! Он рассмеялся в голос и вскочил на ноги.
И встретился взглядом с глазами Киеши. Тот стоял на пороге душевой, огромный, абсолютно голый, красивый, великолепный. Макото замер, скользя по нему жадным взглядом.
С волос Киеши на плечи капала вода. Он не пытался прикрыться, ничего такого — просто стоял и смотрел на Макото тяжелым, внимательным взглядом. Никакого удивления. Макото улыбнулся еще шире.
— Ханамия, — произнес Киеши наконец. — Что ты здесь делаешь?
Макото, не ответив, шагнул к нему навстречу. Раздевалка была крохотной — он теперь стоял от Киеши на расстоянии вытянутой руки. Он и вытянул руку, и коснулся гладкой, покрытой капельками воды груди. Провел кончиками пальцев, перешел на плечо. Снова обшарил взглядом лицо и шею, сам не понимая, чего ищет. Никаких внешних признаков не было — это он знал лучше кого-либо. Да что там, даже если сейчас положить Киеши на прозекторский стол и вскрыть, и то никаких признаков не будет. Макото как-то разрезал себе руку до кости — и это была нормальная, человеческая кость, а не металлический скелет терминатора. Он знал, что на самом деле она не настоящая — биотехнологический материал, который лучше и кости, и металла. Все его тело было таким. И тело Киеши — тоже.
Внезапно он понял, что не просто касается Киеши — прижимает ладонь к его груди, слева, напротив сердца, и что стоит очень близко, почти вплотную. Киеши смотрел на него сверху вниз, и во взгляде его теперь читалось замешательство.
Макото поднял левую руку и показал Киеши зажатую в пальцах визитку. Тот нахмурился.
— Ханамия, объясни. Ты что, рылся в моих вещах?
Макото фыркнул.
— Откуда визиточка, Киеши?
Тот посмотрел на визитку, изобразил удивленное лицо.
— Не помню. А что с ней?
— А то, — с наслаждением проговорил Макото, — что я знаю эту клинику. Брось, Киеши, не делай такое лицо. Ты же понимаешь, о чем я говорю.
— Понятия не имею, — отозвался Киеши. Он по-прежнему смотрел на Макото сверху вниз, и они по-прежнему стояли очень близко, и поэтому Макото отчетливо видел — глаза у Киеши забегали, а щеки слегка зарозовели. Он лгал. Макото слегка удивило, что он так и не научился управлять реакциями своего тела; впрочем, и у самого Макото получалось не всегда, взять хоть тот же — он даже поморщился от дурного воспоминания — их матч с Сейрин.
— Что если я все расскажу твоим драгоценным друзьям? — он даже привстал на цыпочки и вытянулся, говоря Киеши практически в губы. Тот, казалось, закаменел. — Как они отнесутся, а, Киеши Теппей, такой хороший, такой правильный? — он снова легко коснулся плеча, на котором уже подсыхала вода. — Стоишь тут мокрый, — прошептал он. — Тебе не холодно, Киеши? — и, повинуясь какому-то странному помутнению в голове, он наклонился и провел языком по ключицам Киеши, слизывая воду.
В следующее мгновение его с силой толкнули на шкафчики, и он успел подумать: «Ударит!» Но Киеши навалился на него, прижав к шкафчикам всем телом, одна его рука оказалась у Макото на талии, вторая — в волосах, а губы — на губах.
Макото показалось, что в голове у него что-то вспыхнуло. Он ахнул от изумления, разомкнув губы, и язык Киеши немедленно оказался у него во рту. От нахлынувших ощущений — Макото даже не мог определить, приятные они или нет, — он зажмурился.
И почти сразу же Киеши дернулся назад, разрывая поцелуй. Схватил с дверцы полотенце, стремительно и туго обмотал им бедра. Вид у него был какой-то даже напуганный.
— П-прости, — заикнулся он. — Я не… — он вдруг вытянул руки вперед. — Только не уходи прямо сейчас, я не буду больше на тебя бросаться.
Макото уходить не собирался и хотел сказать ему об этом, но неожиданно понял, что не в состоянии произнести ни слова. Что-то было не так. С ним, с миром. С Киеши Теппеем.
— Я не хотел… — Киеши говорил быстро, сбивчиво. — Ты не думай, я не какой-то там долбаный сталкер. Я просто… ну как иначе, не мог же я тебя на свидание позвать? Это безумие какое-то, — он запустил руки себе в волосы, потянул. — Может, и надо было… я даже решил, что если выиграем Кубок… а тут ты сам пришел… — Он нервно рассмеялся. — Я не уверен, что правильно понял… Ханамия, зачем ты пришел?
На мгновение Макото показалось, что он просто не понимает смысла произносимых слов. Он вытянул руку, и Киеши замолчал сразу же.
— Откуда у тебя визитка врача?
— Я взял ее на рецепции в клинике, — тут же ответил Киеши.
— А что ты делал в этой клинике?
— Следил за тобой.
Макото снова показалось, что смысл слов от него ускользает.
— Следил за мной… зачем?
Киеши глубоко вздохнул и снова взъерошил волосы.
— Потому что ты мне нравишься.
У Макото зазвенело в ушах. Сквозь звон он слышал что-то вроде «не только там», «ходил на матчи» и «не знал, как еще». Он вытянул руку — и Киеши снова послушно смолк.
— Нравлюсь? — сдавленно переспросил Макото. — Я тебе — нравлюсь?
— Да, — Киеши будто бы выдохнул и даже улыбнулся. — Давно, с первого года. Я увидел тебя на скамейке запасных, и как-то сразу… — он снова слегка покраснел. У Макото слегка закружилась голова.
— А что было потом…
— А что было потом? — Киеши вскинул брови. — Не ты же мне на ногу приземлился, да даже если бы и ты… это баскетбол, травмоопасная игра.
— Ты знал, что я приказал это сделать!
— Нет, не знал, — качнул головой Киеши. — Тогда — нет, а когда узнал… в смысле, понял, что это действительно так — тогда было уже несколько поздно. Ты очень хорошо улыбался там, сидя на скамейке. Такой задумчивый был. Потом подошел тренер, ты сразу подскочил, такой вежливый. Слушал его, потом слегка поклонился. А когда он повернулся к тебе спиной, — Киеши коротко рассмеялся, — ты показал ему язык. Это было так забавно и мило.
Макото слушал его, чувствуя, что лицо горит.
— Ну и вот, — продолжал Киеши, — потом, естественно, я лежал в больнице и все такое, а когда вышел — пришел к твоей школе. Хотел с тобой поговорить, но не решился. Потом мне Рико рассказывала про то, как изменилась ваша команда, что ты теперь капитан и тренер, про вашу игру. Я даже ходил на ваши матчи… неприятное зрелище, честно говоря, — он слегка поморщился. — Но на тебя мне смотреть все равно нравилось, особенно когда ты начинал играть как следует, как ты умеешь. А ты великолепно умеешь, Ханамия, ты просто невероятные вещи делаешь, если бы ты не тратился на все это, ты бы…
— Хватит! — резко перебил Макото. Что-то странное творилось с его безупречным нечеловеческим телом — заходилось сердце, он не мог толком вдохнуть, виски ныли. — Про клинику! Говори про клинику!
— А… — Киеши даже несколько растерялся. — Ну, я шел за тобой от школы — я несколько раз так делал... ну, не несколько, много, наверное. И оказался у этой клиники. Ты там так долго был, что я даже заволновался, — он бледновато улыбнулся. — Зашел внутрь, немного поглазел, и тут ко мне подскочил консультант, начал расспрашивать. Я немного рассказал про травму. Он мне что-то там запел про экспериментальное лечение и сунул карточку, и как раз тут приехал лифт, ты вышел, и я быстро смотался, чтобы ты меня не заметил. — Он вдруг вытянул визитку из пальцев Макото, повертел ее в руках. — Я ее даже не рассматривал толком. Действительно, экспериментальное лечение.
— Ты лжешь, — просипел Макото. Киеши вскинул на него удивленный взгляд, нахмурился.
— Что?
В голове у Макото будто бомба взорвалась, пустив взрывную волну белого, раскаленного бешенства. Он с силой пнул Киеши в колено.
Вопль, сотрясший раздевалку, был настоящим. Никто, даже сам Макото, не смог бы притвориться так искусно. Киеши мешком рухнул на бок, обхватив пострадавшую ногу, он катался и подвывал от боли, на глазах его выступили слезы, лицо было пустым и бессмысленным. Макото рванулся к двери — его трясло от разочарования и чего-то еще, нестерпимого, жгучего, душераздирающего.
Наверное, это и задержало его на пороге — он обернулся и увидел Киеши, скулящего от боли, сжавшегося в комок. В голове всплыла непрошеная картинка: Киеши, борющийся под кольцом с Небуей. На мгновение Макото обуял ужас — ему померещилось, что он сломал совершенное, такое же как у него, тело.
Секунду он буквально раскачивался на пороге, как зачарованная змея. Потом шагнул назад, в раздевалку. Вытащил из шкафчика Киеши мазь, таблетки и бинт, присел рядом с ним. Киеши уже не скулил — только всхлипывал, и во взгляде его появилось какое-то даже выражение. Отведя глаза, Макото принялся накладывать мазь на колено. Не сложнее, чем делать то же самое для Ямазаки или, например, Сето.
Закончив накладывать повязку, он протянул Киеши флакончик с таблетками, а потом — бутылку с водой.
— Зачем? — спросил Киеши, проглотив таблетки. Голос у него был сиплый.
— Я должен был проверить, что ты не врешь, — отозвался Макото, не поднимая глаз.
— Не вру о чем?
И Макото рассказал ему. Он говорил и говорил, долго, тщательно, со всеми подробностями, говорил о своем ужасе, о слезах своей матери, о том, как пожирала его болезнь. И потом — о том, как его чудесным образом спасли. И мало того что спасли — сделали из него сверхчеловека.
— И ты думал, — спросил Киеши, когда Макото замолчал, — что я такой же? Что у меня такое же… тело?
— Кибер-тело, да, — устало отозвался Макото. За окнами раздевалки было очень темно, наверняка уже поздний вечер, он нарушил комендантский час и не попадет теперь в общежитие. — Слишком ты много делаешь невероятных вещей.
— Но меня меняли во время матча с вами, — напомнил Киеши. — И во время матча с Йосен.
Макото не ответил. Все, что он придумал, все его так называемые доказательства теперь казались абсолютной ерундой. Ну правда, что такого сверхчеловеческого совершил Киеши?
В памяти снова всплыл матч с Ракузан.
— Финал Кубка, — он буквально выталкивал из себя слова, — ты там такое творил, что…
— Мы все там творили, — перебил Киеши — голос его звучал аккуратно, как-то даже бережно. — Все выложились. Так, наверное, один раз в жизни только можно.
— Я так не умею, — сорвалось с губ Макото. И вдруг он с ужасом осознал, что сказал правду. Он так не умеет. Он хитрил, плел паутину, продумывал стратегии… но ни разу, ни на одном матче не выложился так, чтобы сказать про себя — я сделал все, что мог.
А ведь он действительно мог больше, чем другие. В теории. А на деле — не смог ничего.
— Конечно, ты умеешь, — искренне изумился Киеши. — Ты сам собрал команду, обучил ее, сделал слаженной. Методы у вас, конечно, плохие, но команда как команда от этого хуже не становится. А выкладываться на полную — может, тебе просто было не за что?
— А ты за что выкладывался? — спросил Макото, не сводя с него глаз. Киеши слегка передернул плечами и аккуратно поднялся на ноги. Полотенце упало на пол. Киеши сильно покраснел и полез в шкафчик за одеждой — голос его зазвучал глухо:
— За команду, конечно. Они мои друзья, я люблю их и хотел, чтобы мы победили все вместе. Наверное, если бы мы не справились, они отлично обошлись бы без меня в следующем году — но мы справились, — он натянул трусы, потом футболку, достал брюки, обернулся к Макото. — И тебе это под силу.
— Отлично, урок мудрости от Киеши Теппея, — ядовито проговорил Макото. — Ты не слышал меня, что ли? Нет у меня стимула, нет у меня друзей, за которых надо убиваться. Их у меня не может быть, я не способен на привязанности, ты забыл?
— Чушь! — отрезал Киеши и нахмурился. — Что за ерунда? По-моему, твои доктора сами не понимают, что они делают. Как можно перенести личность человека не полностью? Они же не мозг твой пересаживали и кусочек в старом теле забыли. Все ты способен. Способен же ты ненавидеть, — он усмехнулся с какой-то горечью, — значит, можешь и любить.
Макото стоял как громом пораженный. Киеши с одной стороны, нес чушь, с другой — был прав. Способность испытывать эмоции — одна. Наверное, при переносе утратили именно ее — он моментально вспомнил, какое всепоглощающее равнодушие владело им вскоре после операции. Но потом она восстановилась, как обоняние у Като. А он этого не понял.
— Ханамия, ты в порядке? — спросил Киеши. Он уже полностью оделся, стоял перед Макото в куртке и с сумкой на плече и глядел обеспокоенно. — Проводить тебя до кампуса?
Макото качнул головой.
— Там закрыто. Комендантский час.
— Тогда домой?
Домой. Поезда еще ходят, он доберется. Дома мама. С которой он был… нет, не сверхчеловеком. Просто бездушным роботом, которым себя почему-то вообразил.
— До станции, — сказал Макото наконец. — Проводи меня до станции.
Они вышли на пустынные улицы вместе. Шли, едва соприкасаясь плечами, выдыхая пар, и Макото чувствовал, что Киеши нет-нет да и посмотрит на него. Его взгляд будто обжигал. В памяти всплыло то, что было до пинка по колену — поцелуй, сумасшедшее признание. Заодно вспомнилось, как он сам смотрел на Киеши во время всех этих матчей, с какой жадностью следил за ним. А ведь он запал на Киеши. Макото усмехнулся этой мысли и снова ощутил на себе взгляд. Правда, запал он на придуманного гениального манипулятора, который ловко обвел вокруг пальца своих друзей… но если так подумать, а не то же самое разве сделал Киеши? Пришел в команду, заявил — я играю с вами последний год, давайте победим ради меня! Стал символом, путеводной звездой. Неплохо, очень даже неплохо.
И тело у него красивое.
Впереди замаячил вход в метро, и они замедлились.
— Я скоро уезжаю в Штаты, — сказал Киеши. — Лечиться. Надеюсь, вернусь здоровым.
— Вряд ли, если они не заменят твое тело на новое, — Макото показал ему язык. Киеши рассмеялся, а потом вдруг окинул взглядом улицу, словно видел ее впервые.
— А ты когда-нибудь думал о том, что, может, таких, как ты, много на самом деле? И вы ничем не отличаетесь от обычных людей, поди угадай вас.
— Мы отличаемся, — проговорил Макото уязвленно.
— Ты — да, — Киеши кивнул серьезно и искренне. — Но ты бы в любом случае отличался, я уверен. Ханамия, — он шагнул чуточку ближе, — можно, я тебя еще раз поцелую?
«Нет», — хотел ответить Макото, а вместо этого спросил:
— На улице?
— Нет же никого.
И Макото кивнул, хотя по-прежнему хотел ответить «нет».
В поезде ему не думалось. Внезапно начала наваливаться дрема, и Макото не стал с ней бороться. Смотрел в окно на мелькающие огни, время от времени безотчетно касался пальцами губ. Ему вдруг подумалось — а нет ли у Ивамото и Като в отделе экспериментального лечения какой-нибудь разработки, которая могла бы починить Киеши? Наверняка же есть, раз консультант подсовывал ему визитку. Мысль, что Киеши уедет, да еще и надолго, показалась вдруг невыносимой. Пожалуй, он позвонит доктору завтра.
В окнах квартиры, когда Макото подходил к дому, горел свет. Он поднялся пешком, решив не соваться в лифт. Открыл дверь своим ключом — тот так и болтался на связке с ключами от комнаты в общежитии, от спортзала, от раздевалки. Вошел в прихожую, снял обувь, аккуратно ее поставил. В кухне шумела вода.
Макото глубоко вдохнул, шагнул в кухню и позвал:
— Мам, я дома.
@темы: Киберпанк, Фанфик, The Rainbow World. Другие миры, День 42, Kirisaki Daiichi Team
Автор: Kirisaki Daiichi Team
Бета: Kirisaki Daiichi Team
Сеттинг: День 42 - Футуристическая АУ
Размер: 5088 слов
Пейринг/Персонажи: Ямазаки Хироши/Хара Казуя, намек на Сето Кентаро/Ханамия Макото
Категория: слэш
Жанр: PWP, романс
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Из вежливости Ямазаки скажет «чай, пожалуйста», а не «трахаться».
Предупреждения: ООС лебедей™; сомнительные кинки; хэдканоны, широко известные в узких кругах; автор дрочил со сложным лицом
Примечание: в тексте упоминаются песни Imagine Dragons — Demons и Elvis Presley — Love Me Tender.
Строчка «This is my kingdom come» переводится как «Грядет царствие мое».
Ссылка на скачивание: .doc, .txt, .fb2
— Привет, Ямазаки! А я купил себе новый голос, — Хара довольно ухмыльнулся и демонстративно прокашлялся.— Ты что? — голос и вправду был немного другим — чуть ниже и какой-то раскатистый. От легкой хрипотцы, очень непривычной, на загривке Ямазаки собрались мурашки, будто по шее провели ледяной рукой.
— Ну, новые голосовые связки, ничего особенного, — Хара провел пальцем вдоль своего горла, имитируя надрез наноскальпеля.
— Ясно…
***
Ямазаки, сколько ни пытался, не мог привыкнуть к тому, что все вокруг используют кибертехнологии просто так. Большую часть жизни он провел в Англии, где технологии применялись лишь при необходимости, в случае аварии, например, и лишь недавно переехал в Японию к родне матери — «постигать историческое наследие и учиться работать». Первое, что Ямазаки постиг после переезда, это что любая среднестатистическая школьница может выпросить у родителей новые глаза — особой популярностью пользовались голубые — или волосы.
Его засунули в дорогую престижную школу, наказали обязательно вступить в несколько клубов и серьезно настроиться на работу и хорошие оценки. Мать грозилась следить за ним, но Ямазаки видел, что она просто волнуется.
Первые несколько дней Ямазаки чувствовал, как от него кругами расползаются шепотки «иностранец», «Англия», «рыжий», «натуральный». Последнее Ямазаки слышал чаще всего: у каждого в школе были какие-то кибернетизированные части тела или хотя бы пересаженные волосы, и это было в порядке вещей. Слухи о «натуральности» Ямазаки поползли сразу после медосмотра для первогодок и за несколько дней стали одной из самых популярных тем для обсуждения: кто-то верил, кто-то нет, всем было интересно, как же так, но никто не решался подойти и спросить. Ямазаки даже наконец увидел преимущества своей «бандитской рожи», как любила подшучивать сестра.
Однажды, когда он уже шел к воротам из школы, направляясь домой, его нагнала одноклассница и попросила отойти с ней за школу. «Признание, — в ужасе подумал Ямазаки, — мое первое признание». Пока они шли под сень деревьев, Ямазаки судорожно пытался вспомнить, как же ее зовут — вроде бы что-то похожее на имя сестры, — и горел от стыда и смущения.
— Ямазаки-кун, можно потрогать твои волосы? — она решительно смотрела на него снизу вверх, лишь немного покраснев.
— Чего? — Ямазаки подумал, что ему послышалось, в ушах бухала кровь, он ждал трепетного признания в лучших традициях седзе, которые регулярно смотрела сестра, и все еще не мог вспомнить имени одноклассницы.
— Твои волосы. Скажи, это какая марка? Они с виду довольно жесткие, можно, я все-таки потрогаю?
Все еще не до конца понимая, что происходит, Ямазаки наклонился к ней, чтобы она могла дотянуться хотя бы до виска.
— Так что это за марка? Так чудесно смешали цвета, явно ведь какой-то оригинальный оттенок. Назовешь мне номера? Я думаю, мне пойдет… А они не такие жесткие, как казалось.
Она без остановки сыпала вопросами про какие-то номера, категории и марки волос и теребила прядку на виске. «Признаваться она не собирается». Ямазаки выдохнул с каким-то необъяснимым облегчением.
— Слушай… Э-э…
— Мивако.
«Ну точно же! Масако-Мивако».
— Мивако, они настоящие. Мои волосы — мои, — Ямазаки распрямился, высвобождая волосы из ее пальцев. Спина теперь ныла.
— Да ты шутишь, — она удивленно округлила глаза — ярко-зеленые, явно синтетические.
— Я же полукровка, — Ямазаки уже выучил, что «яжеполукровка» — это универсальное оправдание практически чему угодно в Японии.
— Точно… Но оттенок такой красивый, — тоскливо протянула Мивако, — ладно, извини тогда.
Она развернулась и пошла обратно к выходу с территории школы.
— Ага, конечно, — пробормотал Ямазаки ей в спину.
После этого случая Ямазаки больше не удивлялся постоянным шепоткам вокруг, в привычный перечень которых теперь добавилось «Мивако», «правда натуральный» и «она все выдумала». Одноклассники знакомиться не спешили, Ямазаки к ним не стремился тоже. Слишком явной была разница, и слишком четкая граница была прочерчена между ним и всеми остальными. Он постарался запомнить всех, с кем ходил на занятия, визуально — на всякий случай, имена вылетали у него из головы за считаные мгновения. В итоге Ямазаки помнил только эту Мивако, так и не выяснив, как ее полностью зовут.
— Эй, рыжий.
Голос Ямазаки узнал сразу же — низкий, грубоватый и весь, как конфета-шипучка, в щелчках жвачки.
— Чего тебе, б… бледный? — имени Ямазаки не помнил и про себя звал его «лохматый».
Лохматый учился с ним в одном классе и сидел на соседнем ряду, на расстоянии вытянутой руки. Он вроде бы то и дело посматривал на Ямазаки — судя по повороту головы — но глаза были занавешены челкой, и толком понять было нельзя. Сейчас была перемена, и лохматый сидел на своем стуле верхом, и, опершись локтями на спинку, опасно раскачивался.
— Так меня еще никто не называл, — он заржал и смеялся до тех пор, пока не подавился жвачкой. Ямазаки пришлось похлопать его по спине, чтобы он прокашлялся. Силы Ямазаки не пожалел.
— С почином.
— Спасибо, — он еще покашливал и пока не спешил щелкать жвачкой, — говорят, ты натуральный.
— А ты — нет, — Ямазаки насупился. Почему-то из уст лохматого «натуральный» звучало как оскорбление.
— Так заметно, да? — он снова захихикал.
— Смотри, опять подавишься, — мстительно предупредил Ямазаки.
— Еще говорят, что ты Мивако-тян дал потрогать, — лохматый сделал драматическую паузу, — волосы. Я тоже хочу.
Он подъехал к Ямазаки вплотную, прямо на стуле, противно скрежеща металлическими ножками по паркету. Ямазаки собирался отпираться и даже был готов врезать — это все было совсем не похоже на вежливую просьбу Мивако, но лохматый проворно запустил пальцы в волосы на затылке и медленно провел вверх, едва касаясь кожи ногтями. Ямазаки показалось, будто по нему пустили ток. Он оцепенел, а по спине побежали мурашки. Лохматый повторил движение несколько раз. Ямазаки словно впал в транс — ему очень хотелось как-то прекратить это, потому что происходящее было неправильно. То, что происходило с самим Ямазаки, было неправильно. Уши горели, и ему не хотелось, чтобы чужая рука останавливалась.
— Хара Казуя, — мурлыкнул лохматый ему на ухо, — будем знакомы, рыжий.
Так Ямазаки познакомился с Харой. На следующий же день Хара затащил его в баскетбольный клуб, аргументировав тем, что Ямазаки ниже него самого всего лишь на семь сантиметров, и «такой хороший рост надо обязательно в баскетбол, и как же я буду без тебя, Заки-Заки?» Ямазаки счел за благо не сопротивляться и поотпирался лишь для проформы — то, как Хара разговаривал, почему-то вызывало у него одновременно желание поспорить и какое-то бессилие. Он до сих пор не вступил ни в какой клуб, хотя обещал матери, и баскетбол был не такой уж плохой идеей.
***
— Зачем ты изменил голос?
— А тебе не нравится? — Хара горячо шептал куда-то в шею Ямазаки, и Ямазаки замирал, прислушиваясь к чужому, непривычному голосу.
Они забились в крохотную подсобку, урывая единственную длинную перемену — Ямазаки даже пожертвовал обедом, так сильно хотелось побыть вдвоем. Хара беспорядочно шарил руками по спине, щупал, несильно водил ногтями, трогал, трогал, будто не мог остановиться ни на секунду. Ямазаки тискал его задницу и жмурился от возбуждения. Ему нужно было больше, обжимания в подсобке только раззадоривали и совсем ненадолго утоляли голод — голод по Харе, по прикосновениям, по горячему сорванному дыханию. Одинокая дрочка дома под одеялом уже давно не помогала — Ямазаки механически водил рукой по члену перед сном, убеждая организм, что ему нужно поспать, что еще одна ночь, и будет учебный день, Хара и подсобка.
У них все началось быстро и просто. Хара его, как обычно, задирал, Ямазаки после неудачного матча был на взводе. Они подрались прямо в раздевалке, не успев ни сходить в душ, ни снять форму. Как злобная возня на полу превратилась в что-то среднее между попытками сожрать друг друга и поцеловаться, Ямазаки не помнил, помнил только, что стояло тогда до звона в ушах, и чтобы кончить, хватило пары торопливых движений чужой руки. С тех пор прошла пара месяцев, а они так и застряли на уровне торопливых обжиманий в школьной подсобке, которых обоим было мало.
— Не знаю. Говори что-нибудь. — Ямазаки нравилось.
Ямазаки не представлял, что Харе нужно с собой сделать, чтобы ему не понравилось. От нового голоса по всему телу бродили колкие мурашки и в паху сладко тянуло. Мысли в голове становились легче и как-то незначительней, Ямазаки хотелось отключиться от окружающего мира и просто слушать — неважно, что Хара будет говорить, лишь бы не молчал.
— Точно не знаешь? — Хара мягко прикусил мочку и говорил прямо в ухо. Тихий низкий голос затекал в голову Ямазаки ядовитым туманом, заволакивая все мысли.
Ямазаки отчаянно старался не выдавать себя, лишь бы только Хара не узнал, как его голос на самом деле действует. Ямазаки придушенно всхлипнул, стиснул пальцами чужие ягодицы и пробормотал:
— Еще что-нибудь…
— М-м-м? — будто бы он издевался.
«Это же Хара, — вдруг обреченно подумал Ямазаки, — ему не нужно что-то знать, чтобы издеваться».
— Говори еще, пока не понятно, ну!
Ямазаки толкнулся бедрами, вжимаясь членом в пах Хары. Стояло так, что чуть искры из глаз не сыпались.
— Ну, например, у нас осталось примерно пять минут, — Хара повторил его движение бедрами, тоже притираясь, — хочешь кончить, Ямазаки?
Ямазаки не разобрал ни слова. Голос, очищенный от смысла до ядовитой прозрачности, дрожью стек вдоль позвоночника. Колени подгибались, лицо и уши пекло. Слабость и бесконтрольность казались очень заманчивыми. Ямазаки чувствовал себя загипнотизированным — добровольно и качественно.
— Трахнуть тебя хочу. — Задница у Хары была крепкая, округлая, Ямазаки сжимал, щипал сквозь брюки, надеясь оставить пару следов, чтобы потом в общих душевых украдкой смотреть на них. Ему ужасно хотелось раздвинуть эти ягодицы, провести между ними членом и размазать смазку, а потом вставить.
— А дать мне не хочешь? — ласково спросил Хара, просовывая между ними руку.
— Хочу, — чужая рука жестко накрыла член и потерла головку сквозь брюки, — как захочешь.
Хара глухо сопел Ямазаки в шею, больно вдавившись подбородком в плечо, и укачивал своим дыханием. Ямазаки сам не заметил, как начал повторять неровные аритмичные вдохи и выдохи, постоянно сбиваясь, забывая вдохнуть и не смея выдохнуть, если не выдыхал Хара. Тот водил пальцами вдоль ствола, а сам, кажется, терся о тыльную сторону руки.
— На этих выходных, — Хара запнулся и тихо всхлипнул, оборвав вздох Ямазаки, поставив его на головокружительную паузу, — мои уезжают. К какой-то там тетке за город, — еще один тихий стон, пауза, тишина, нарушаемая шорохом ткани, — я отбрехался, что буду готовиться к экзаменам. Приходи.
— Хара… — голова моментально распухла и взорвалась яркими образами, состоящими из гипнотических звуков голоса и Хары. Голый Хара. Домашний Хара. Открытый Хара. Свой.
— Скажи своим, что я буду готовить тебя по литературе, — Хара забормотал монотонно, щекоча влажными губами шею Ямазаки. Ямазаки сразу же перестал дышать вовсе, его будто не осталось в реальном мире — только уши, полные ровного, торопливого шепота, и член — там, где его касался Хара, пусть и через одежду. — И я буду тебя готовить, Ямазаки, руками, пальцами, ртом… Хочешь ртом, Ямазаки?
— Хочу-у, — Ямазаки жалобно скулил, и ему даже стыдно не было. Лишь бы только Хара сейчас не решил заткнуться или убрать руку.
— Хочу положить тебя на спину, поднять задницу и вылизать всего, так, чтобы было видно лицо. И чтобы ты мое видел, Ямазаки, — Хара перешел на невнятный шепот, — чтобы ты раскраснелся и стонал и просил тебе вставить, чтобы схватил за затылок и толкал на себя…
Ямазаки выломало, вымыло, волна концентрированного удовольствия прошлась по всему телу, выбивая пробки. Невероятную крохотную вечность Ямазаки казалось, что его нет, что есть только какие-то наркотические звуковые волны — низкие хриплые стоны вперемешку с рваным дыханием.
Непонятный металлический лязг взрезал удовольствие, разодрав на лоскуты, и Ямазаки включился в реальность, сшибив что-то позади себя и ударившись ногой.
— Ты в порядке? — Хара звучал ошалело, будто пережил только что тоже самое.
— Да, нормально, — нога саднила совсем несильно, и боль утопала в отголосках удовольствия.
— Так ты придешь?
— Конечно, да, придурок. — Ямазаки сразу же вспомнил, что Хара ему шептал только что, что наобещал. В груди стало тесно, а внизу живота снова начало теплеть. Всего этого катастрофически не хватало. — Пошли, перемена сейчас кончится.
***
Оставшиеся несколько дней до выходных тянулись для Ямазаки бесконечно долго. Он постоянно отвлекался на уроках и схлопотал пару замечаний от учителей и подзатыльник от Ханамии: «Слишком одухотворенная рожа, Ямазаки!» На тренировках от него не было никакого толка, в основном потому, что Хара не имел привычки играть молча и постоянно что-то выкрикивал, смеялся или рычал, когда ему прилетало во время отработки фолов. Ямазаки не решался спросить напрямую, какого черта он сделал со своим голосом, что он так действует. Ощущение было такое, будто бы где-то там, в глубинах лабораторий по изучению кибертехнологий, собрались ученые с целью изучить Ямазаки и его уши и создать идеальные голосовые связки. Производящие именно такие звуки, которым Ямазаки не сможет сопротивляться. Даже не захочет. Ямазаки не верил в теорию заговора и никогда ею не интересовался, но рядом с Харой раз за разом вспоминал о ее существовании — возможно, небезосновательно. «Нужно спросить об этом Сето», — говорил себе Ямазаки и сразу же успокаивался, потому что спрашивать о чем-то Сето было слишком стремно. Примерно так же стремно, как спрашивать Фурухаши о его выпечке. То, что говорил Сето, как правило, оказывалось непреложной истиной, которой Сето охотно делился. А кто не спрятался, тот сам себе дурак.
Все, что Ямазаки оставалось — это смириться и постараться, чтобы никто ничего не заметил. Первые два дня он думал, что это вопрос привычки, на третий привычка выработалась, только совсем не та. Стоило Ямазаки услышать Хару, он отключался от реальности и не слышал никаких посторонних звуков, а что говорит Хара — понимал, лишь приложив усилие. Он боялся слишком часто переспрашивать, поэтому приходилось угадывать и додумывать, чтобы как-то ответить. Попал ли ответ в точку, понять было решительно невозможно — по лицу Хары бродила довольная мечтательная улыбочка.
На больших переменах в подсобке Хара теперь тоже много говорил. Он рассказывал, что хочет сделать с Ямазаки, цитировал отрывки из любимых книг — сбивчиво, но с выражением и страстным придыханием, вызванным то ли Ямазаки, то ли книгой, и нашептывал на ухо песни:
No matter what we breed
We still are made of greed
This is my kingdom come
This is my kingdom come
Звучало как угроза, звучало ужасно: это был Хара, тот еще мудак вообще-то. Звучало так, будто Хара отлично все понял с самого начала. Так, что Ямазаки стоило бы, наверное, в страхе бежать или окончательно и бесповоротно сдаться. И он сдался, бессильно кончив Харе в кулак как по команде под рваное «This is my kingdom come».
До выходных оставался день, и Ямазаки с самого утра ходил, бессознательно напрягшись и даже пригнувшись. В «завтра» открывались такие перспективы, которые не получалось уместить в голове одновременно. Ямазаки бывал у Хары в гостях несколько раз, и теперь в красках представлял, где именно они будут делать то, что Хара нашептывал ему последнюю неделю. Стоило прикрыть глаза или немного отвлечься под монотонное вещание учителя, и перед глазами сразу же вставала просторная прихожая дома Хары, где Ямазаки прижмет его к стене и будет целовать. При свете и не боясь разрушить хрупкое нагромождение принадлежностей для уборки.
От прихожей в голове Ямазаки роились варианты, мельтешили перед глазами, сменяясь один другим, и невозможно было решить, какой выбрать.
Они зависают в прихожей, Ямазаки кое-как разувается и скидывает ветровку, спотыкается о порожек, хватается за Хару, и они оба падают на пол, путаясь в ногах, руках и одежде — футболки, штаны, слишком много лишнего. И на какое-то время все становится неважно.
Ямазаки разувается, прижимает Хару к стене, целует, лезет руками под футболку, Хара отвечает, прижимается сам, подставляется под ласку, а потом выворачивается из объятий и тащит за собой в свою комнату, на ходу стягивая с себя одежду. Комната Хары на втором этаже, и Ямазаки просит его заткнуться — просто чтобы без опаски преодолеть лестницу. Хара на удивление послушен и покладист, но все меняется, стоит переступить порог комнаты.
Из прихожей Хара приглашает его на кухню и предлагает выпить: «вода, чай, сок, чего ты хочешь?» Это называется вежливость, и из вежливости Ямазаки скажет «чай, пожалуйста», а не «трахаться». Хара займется чаем, пошутит что-нибудь про файв-о-клок и про то, что чай у него дома только японский. А Ямазаки не выдержит, подойдет и прижмется со спины, уткнется носом в лохматый затылок, погладит живот и попросит развернуться. Хара сначала вздрогнет от неожиданности, потом расслабится, развернется и поцелует — губы, щеки, нос, скулы, шею. Ямазаки опустится на колени и возьмет у него в рот.
Ямазаки чувствовал, что горит заживо, горит изнутри, просто представляя возможные кусочки завтрашнего дня. Он несколько раз отпрашивался с уроков в туалет — умыться ледяной водой. Собственное отражение в зеркале было совершенно ошалевшим, глаза — безумными. Ямазаки даже удивился, почему его с такой рожей до сих пор не спровадили в медкабинет, померить температуру.
Он надеялся, что большая перемена с Харой его спасет, хотя бы немного, но их собрал Ханамия. Им скоро предстоял матч с Сейрин, и чем ближе он был, тем чаще Ханамия устраивал собрания. Обсуждения тактики были скорее монологом, который изредка прерывал Сето, вставляя свои пару слов даже не просыпаясь. От остальных Ханамия требовал помнить основной план наизусть и внимательно слушать. С последним у Ямазаки были проблемы. Они устроились на крыше, и Хара сидел совсем близко, прижимаясь к ноге Ямазаки бедром. Ямазаки чудилось, как от места соприкосновения кругами расходится обжигающее тепло. Он даже ничего толком не представлял, просто сидел, слушал, как Хара едва слышно дышит под боком, и боялся, что кто-нибудь заметит его стояк.
— Хара! Ямазаки! Да что с вами такое?! — Ханамия откровенно бесился, но от его гнева до Ямазаки долетали лишь отголоски, будто бы их с Ханамией разделяло толстое стекло.
— Все нормально, капитан, успокойся, — Хара успокаивающе поднял руки и щелкнул жвачкой. Ямазаки заметил, что щеки у него порозовевшие.
— Да вы меня не слушали, оба!
— Потрахаться им надо, — сообщил Сето тоном, которым дикторы по телевизору рассказывают прогноз погоды.
Ямазаки поперхнулся и с каким-то благоговейным ужасом заметил, как Сето ненавязчиво проводит рукой по спине Ханамии, и тот немного успокаивается.
— Решайте проблемы свои, — прошипел Ханамия, — до игры.
— Так точно, капитан, — Хара похлопал Ямазаки по коленке и ухмыльнулся.
***
Всю ночь Ямазаки проворочался, не сомкнув глаз. Фантазии так донимали его, что он только к утру подумал, что, наверное, нужно как-то подготовиться, сходить в аптеку, собрать вещи — прихватить учебники и тетради по литературе, хотя бы для виду.
Хара ждал его после обеда, и первую половину дня Ямазаки бессмысленно шатался по дому, не зная, куда себя деть. Он даже попытался заняться уроками, но смысл прочитанного улетучивался из головы мгновенно, да и сидеть на одном месте было невозможно. Ямазаки так волновался и торопился, что фантазии все повылетали из головы, как вспугнутые птицы с ветки. В итоге он все же задремал и проснулся от пиликанья телефона:
>>>Ты где застрял?
Ямазаки в ужасе огляделся. За окном были ранние сумерки. Пять вечера. Он проспал. Ямазаки негнущимися пальцами быстро напечатал ответ и побежал собираться. Он продрых два часа, которые мог бы провести с Харой. Хотелось побиться головой о стену.
Хара встретил его в прихожей точно так, как Ямазаки воображал: стоял, привалившись плечом к стене, и ждал, пока Ямазаки разуется. Его невидимый взгляд жег загривок. Ямазаки так ничего и не выбрал, теперь ему хотелось всего и сразу: и на полу в прихожей, и на кухне, и в комнате, и все — прямо сейчас. Шнурки, как назло, спутались, и он мучительно долго пытался стянуть кроссовок, не развязывая узел.
— Ты голодный?
От голоса Хары что-то внутри Ямазаки совершило кульбит. «Значит, кухня».
— Нет, спасибо, я поел дома, — казалось, что есть он сейчас попросту не сможет.
— А я тонкацу приготовил, — Хара едва заметно запнулся. Если бы это был кто-то другой, Ямазаки бы решил, что он смутился, — Точно не хочешь?
— Ты… сам? — мысли в голове не укладывались. Ямазаки бы даже не додумался о таком мечтать.
— Ну да, ты же любишь.
Ямазаки наконец расправился с кроссовком и шагнул к Харе. Щеки у него были нежно-розовые и очень горячие, когда Ямазаки гладил их пальцами. Он прижался ртом к губам Хары, собирая с них мятный привкус жвачки языком.
— Все-таки проголодался? — Хара тихо шептал, почти не разрывая поцелуя, но Ямазаки все равно понял, что он говорит, будто бы не ушами вовсе. — Пошли.
Так хотелось попробовать то, что Хара приготовил для него, что Ямазаки сдержался и не стал лезть к нему, пока тот возился у плиты. Готовка вдруг показалась Ямазаки куда интимнее, чем любые обещания Хары за последнюю неделю. Живот сводило от волнения. Все шло совсем не так, как Ямазаки ожидал. Все было… спокойнее. А то, о чем Ямазаки мечтал всю неделю, отодвигалось куда-то вперед — один час, два часа, три, может, четыре. Хара мог предложить поиграть в приставку, мог заявить, что они действительно будут готовиться к экзамену по литературе, который Ямазаки имел все шансы завалить. Со всем этим Ямазаки бы согласился. Просто потому, что Хара рядом, и этого в какой-то мере было достаточно. А еще потому, что от бессонной ночи и бессмысленной первой половины дня Ямазаки совершенно сбился с настроя и не знал, с чего начать. В фантазиях все было просто, в подсобке — тоже. Сейчас от какого-то непонятного страха поджимались пальцы на ногах. Не вставать же раком посреди кухни? Более изящных способов Ямазаки в голову не приходило.
— Прошу, — Хара поставил перед Ямазаки тарелку и сел напротив.
— А ты есть не будешь?
— Нет.
Тонкацу оказалось вкусным, сочным, ровно таким, какое Ямазаки любил и готов был есть на обед до конца дней своих. Пока Ямазаки ел, Хара просто смотрел — из-за челки видно не было, но он устроил подбородок на руках, и вариантов, куда он смотрит, не оставалось.
— Понравилось?
— Да! Очень. Хара... — Ямазаки потянулся к нему через стол, передумал, слез со стула, подошел, не зная, куда себя деть. Хотелось прижаться к Харе, обцеловать всего, раздеть, выебать, обтрогать руками, сожрать, чтобы всегда был рядом.
— Пойдем ко мне, не могу больше, — Хара накрыл ладонью пах Ямазаки и мягко приласкал полувставший член, — я явно переоценил свое терпение.
***
— Скажи, Ямазаки, — начал Хара, когда они поднимались по лестнице к нему в комнату, — тебе ведь нравится, когда я разговариваю?
— Чего? — голос Хары переливчато затекал в уши, наполняя Ямазаки целиком, заставляя забыть даже сытое удовлетворение от тонкацу.
— Я говорю — у тебя встает. Разве нет? — Хара обернулся, и в разлете челки мимолетно сверкнули глаза.
— С ума сошел, что ли, — Ямазаки очень надеялся, что он и так весь вечер был равномерно красным, и новая степень стыда будет незаметна.
— Ложись.
Они вошли в комнату, и Хара сразу же грубо пихнул Ямазаки на кровать, наваливаясь сверху. Он был тяжелый, горячий, Ямазаки чувствовал, как он дышит — глубоко и часто-часто, чувствовал биение пульса — бешеный ровный ритм, с которым Хара делал дриблинг на всех матчах и тренировках. Когда Хара заговорил, во рту Ямазаки пересохло, и собственное тело начало казаться раскаленным добела. Хара говорил о том, как скучал. О том, как сильно ждал. О том, как он ненавидит гребаные тесные подсобки, в которых даже на колени не встать, и не видно ни черта — а ведь он любит смотреть на Ямазаки. Очень любит. Он водил сухими губами по шее Ямазаки, и рассказывал, как уговорил брата перед отъездом научить его делать тонкацу. Конечно, можно было бы погуглить, но брат работал поваром и был точно лучше гугла. Ямазаки вплел пальцы в его волосы и потянул на себя, будто это могло спасти от жажды. Хара продолжал говорить в поцелуй, и его голос рассыпался по черепной коробке, выбивая из нее остатки мыслей. Слова про экзамен по литературе причудливо переплетались с «This is my kingdom come», которую у Хары заело.
Они выпутались из футболок в четыре руки и несколько раз столкнулись лбами. Хара говорил, говорил, говорил, покрывал живот и грудь Ямазаки сухими торопливыми поцелуями, и щекотал кожу дыханием. Ямазаки хотелось притянуть его к себе и целовать тоже, но от голоса его выгибало и размазывало, получалось только хвататься за волосы, неловко гладить затылок и за ушами и задыхаться.
Когда Хара избавился от штанов, у Ямазаки горело все тело, на коже чувствовались несуществующие следы поцелуев и мазки от пальцев, а кое-где наливались синяки. Возбуждение так выжгло его, что он не сразу заметил, что Хара уже некоторое время молчит. Тишина была наэлектризованной, как воздух перед грозой. Ямазаки приподнялся на локтях и встретился взглядом с Харой — челка растрепалась, и теперь глаза было немного видно. Хара высунул розовый язык и вел от груди мокрую дорожку, не отводя глаз. Ямазаки зачарованно смотрел, как Хара опускается и понемногу сползает с кровати на пол. Член уже откровенно болел от напряжения, и когда Хара толкнулся языком в пупок, Ямазаки испугался, что кончит — вот так просто, без рук, от одного только вида, от того, что Хара собирается сделать.
— Ямазаки, — Хара говорил низко, голос его немного дрожал. Ямазаки вдруг заметил, что Хару всего мелко, едва заметно трясет, и эта дрожь сразу же передалась и ему.
— Что? — во рту все еще было сухо, и Ямазаки сипел, едва себя узнавая.
— Смотри на меня.
Хара провел рукой по его члену, собрал пальцами смазку с головки и немного размазал, обхватывая у самого основания. Руки у Хары были шершавыми, жесткими от мозолей, и с каждым прикосновением к головке Ямазаки пронзало острое краткое удовольствие. Когда Хара высунул язык и лизнул уздечку — лишь на пробу, — Ямазаки резко выдохнул и вдохнуть уже не смог, потому что Хара накрыл головку ртом. Ямазаки охватило влажное мягкое тепло, которое утягивало в себя. Хара мельтешил языком по уздечке и щели, и Ямазаки было страшно дернуться. Он смотрел, и Хара смотрел на него в ответ. Под густой щеткой ресниц поблескивали белки глаз.
Ямазаки не выдержал, толкнулся бедрами вперед, и Хара взял глубже, начиная ритмично посасывать. Свободной рукой он мягко перекатывал яички, и они сладко поджимались от каждого ласкового движения пальцами. Ямазаки чувствовал, что он буквально находится целиком и полностью в руках Хары. В голове сама собой всплыла строчка «This is my kingdom come» голосом Хары, и Ямазаки стало немного страшно. Ровно настолько, чтобы в груди что-то ухнуло, и не получилось сдержать сдавленного стона.
Хара отстранился:
— Смотри на меня, Ямазаки.
И Ямазаки смотрел на распухшие, пошлые, красные губы в сантиметре от его члена. Жаркое дыхание щекотало нежную кожу, заставляя мурашки расходиться по всему телу. Потом Хара длинно облизал головку, придвинулся совсем близко, едва касаясь губами, и начал тихо хрипло петь:
Love me tender,
Love me sweet,
Never let me go.
You have made my life complete,
And I love you so.
Ямазаки смотрел, широко раскрыв глаза, как рот Хары двигается — плавно, ритмично, как губы мягко мажут по головке, и белый шум в его голове неотвратимо забивался «Love Me Tender». Ямазаки хотел закрыть глаза или заткнуть уши, потому что всего этого было слишком, но не мог пошевелиться, окончательно загипнотизированный голосом и движениями. Хара пел дальше, и Ямазаки затапливало ощущениями.
Love me tender,
Love me true,
All my dreams fulfilled.
For my darlin' I love you,
And I always will.
Он кончил с последней строчкой, отстраненно думая, что его хватило ровно на два куплета. Ямазаки казалось, что его вырубило. Перед глазами стояла белая муть, а в ушах была звенящая тишина. Будто кто-то нажал кнопку отключения питания. Тело чувствовалось как сплошное полотно нервов и одновременно не чувствовалось вовсе. Это длилось пару секунд, но для Ямазаки прошла целая вечность.
Когда он пришел в себя, Хара все еще сидел у него между ног и деловито слизывал с губ белесые капли спермы. Ямазаки ощущал себя перезагрузившимся, но все равно несколько секунд тупо смотрел, как Хара ведет языком по губам, потом вытирает пальцами щеку, облизывает пальцы.
— Два куплета, да, Ямазаки? — Хара беззлобно хихикнул.
— Иди ты, — Ямазаки обессиленно упал на спину.
— Пойду, — Хара залез на кровать и осторожно погладил опавший член Ямазаки, — через пару минут.
Ямазаки потянул его на себя. Хотелось немного полежать. Голова казалась вычищенной до кристальной чистоты, и думать не получалось совершенно. Хара лег рядом, закинув на Ямазаки ногу.
— Ты не?.. — у Хары стоял. Ямазаки не нашел в себе сил устыдиться своей невнимательности.
— Я не, — Хара погладил его по щеке и принялся неторопливо целовать где-то за ухом, тихо сопя, — я попозже.
Ямазаки прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. Горячий Хара под боком, упирающийся в бедро стояк, нежные щекотные поцелуи мягко, но верно заставляли возбуждение, растекшееся по всему телу, снова скручиваться жгутом внизу живота. Он повернулся к Харе и уткнулся носом ему в щеку. Хотелось быть поближе.
— Это так удивительно, — Хара вдруг завозился, почти полностью ложась на Ямазаки, — ты настоящий. Все настоящее такое слабое и хрупкое, а тебе семнадцать, и ты настоящий. И вот такой, — он чмокнул куда-то в ключицу.
— Да что ты об этом знаешь? — Ямазаки вдруг разозлился. Он не любил тему своей инаковости, которая и так бросалась в глаза каждый день его пребывания в Японии.
Хара был весь из чего-то искусственного: механический локоть — последствие какой-то глупой детской травмы, встроенные наушники в висках — едва заметные выпуклости под кожей, они крепились прямо к черепу и передавали звуковые волны вибрациями, — волосы, голос. Ямазаки вдруг с ужасом вообразил, как Хара по ночам подключается к розетке для подзарядки. Провода давно вышли из употребления, но очень уж яркий получался образ. Ямазаки не любил об этом думать, но иногда в голову так и лезли мысли о том, что Хара, по сути, и не человек вовсе: сколько в нем осталось от человеческого? Настоящие ли у него ноги — такие красивые, сухие и рельефные, настоящие ли руки — те, которыми Хара так много трогает Ямазаки, а сердце? Оно есть вообще? Быть может, Хара и чувствует все совсем не так, как Ямазаки, как люди. Может, у него никогда не сдавливает грудь от нежности, никогда не поджимаются пальцы от возбуждения, никогда не розовеют щеки от смущения — а лишь от каких-то физических реакций, жары, духоты. Ямазаки с ужасом и непонятной злобой отгонял от себя мысли о том, что он влюблен в машину. Игра с самим собой в «спроси Сето» тут не помогала.
— Моя мама, — начал Хара, — была такой же, как ты. До последнего отказывалась менять части. Говорила, что ничего страшного, что хочет оставаться собой. Когда она была беременна мной, у нее было много проблем со здоровьем, но она все равно отказывалась.
Хара замолчал. Ямазаки испуганно молчал тоже, не ожидав таких откровений.
— Я очень плохо вижу, Ямазаки.
— Почему ты не заменишь глаза? — пробормотал Ямазаки. Поменять глаза было даже проще, чем пересадить волосы. Некоторые их одноклассницы делали это несколько раз в год, выбирая на лето зеленые радужки, а на зиму — голубые.
— Я оставил их на память.
Ямазаки отвел челку с лица Хара. Глаза были светлыми, нездорово белесыми, с блеклой точкой зрачка. В другой ситуации Ямазаки бы подумал, что ими можно пугать детей. Сейчас же они казались ему невозможно красивыми. В груди у него защемило. Глаза были настоящими — по тем самым признакам, из-за которых в японском обществе отдавали предпочтение кибернетике. Они были слабыми, недолговечными, и это было очевидно. И Хара их скрывал, так, будто это была единственная и самая настоящая его часть. Так, как Ямазаки и сам иногда хотел скрыться, постоянно окруженный своим ореолом «настоящести». Это оказалось совершенно по-человечески.
— Но это ничего страшного, — Хара истолковал выражение его лица по-своему, — ты такой рыжий, что твои волосы мне как яркое пятно света. Не забыть и ни с чем не спутать.
— А играешь ты как? — Ямазаки понимал, что именно Хара сейчас сказал. Вот так просто выложил перед ним всю правду. «Я люблю тебя, и делай с этим что хочешь». Хара не просил ничего взамен, но тем было хуже. Уши и щеки пекло, и Ямазаки почему-то очень захотелось Хару треснуть.
— На ощупь. На ощупь оно виднее, Ямазаки, — Хара улыбался очень ласково, совсем беззлобно — ни следа его обычной мудацкой ухмылки, — кроме того, у меня улучшены рефлексы и остальные чувства. Операция дорогая и засекреченная, но отец меня поддержал.
— Мне нравится на тебя смотреть, — Ямазаки очень хотелось, чтобы и Хара его понял. Мысли в голове все еще ворочались вяло и неохотно, но Ямазаки чувствовал, что необходимо сейчас расставить какие-то точки, иначе, ему казалось, все рассыплется.
— Вот как.
Хара подполз повыше и уткнулся лбом в лоб Ямазаки. Стоило чуть расфокусировать взгляд, глаза Хары сплавлялись в один большой. Ямазаки положил руку ему на затылок, прижимая к себе теснее. Страшные блеклые глаза превратились в символ человечности Хары, и Ямазаки вдруг перестал чувствовать эту противную и такую яркую границу между собой и людьми с киберчастями, между собой и Харой. Глупым и неважным стало то, сколько в Харе синтетического, а в Ямазаки — натурального, пусть даже по сто процентов.
Ямазаки наконец видел Хару четко, а Хара видел его. Остальное не имело значения.
«Я буду видеть тебя, даже если ослепну».
@темы: Фанфик, The Rainbow World. Другие миры, День 42, Футуристическая AU, Kirisaki Daiichi Team
Автор: Kirisaki Daiichi Team
Бета: Kirisaki Daiichi Team
Сеттинг: День 42 - Футуристическая AU
Размер: 11 000 слов
Пейринг/Персонажи: Киеши Теппей/Ханамия Макото
Категория: слэш
Жанр: экшн, юст
Рейтинг: R
Краткое содержание: Каждый из них любит знать правду.
Предупреждения: ER, нецензурная лексика, развесистая клюква от всего
Ссылка на скачивание: .doc, .txt, .fb2
Сквозь Купол солнечный свет, конечно, не проникал, но все равно было жарко.Киеши облизнулся, нашарил бутылку с нагревшейся водой и в три глотка осушил половину. Вода была безвкусной, а охранная система тут же принялась судорожно сигнализировать о постороннем вмешательстве в глубокие настройки: чудаки из Совета Закрытого Токио все еще верили, что людей так просто перепрограммировать соответственно нынешнему политическому курсу.
Он с удовольствием вылил остатки воды на лицо, встряхнул головой, отфыркиваясь, и приказал системе частично принять изменения, вытолкнув на поверхность имитацию личности.
Правительственные шпионы радостно набросились на подделку, вцепляясь тонкими крючочками, и Киеши взглянул на мир совсем другими глазами.
Воздух стал казаться чистым и сладким, бетонные высотки без окон — прекрасным архитектурным решением, а нынешний Лидер — мудрым правителем.
За спиной раскинулось поле работы. Дроны почти закончили с разрыхлением почвы — неслыханное транжирство, — а значит, пора приступать к посеву семян. Десяток чахлых яблонь с надеждой тянулись ввысь, но Киеши не мог предсказать, приживутся они или нет. Попытаться стоило, не зря дед отвоевал для семьи право пользоваться землей.
Даже если самого деда уже нет.
— Шустрее! — с улыбкой крикнул он дронам, и те запорхали над землей с удвоенной скоростью.
С носа капала вода, Киеши вытер ее и замер, так и не убрав руку.
Внизу кто-то был.
Киеши сощурился, пытаясь рассмотреть, но в туманном мареве, заполонившем нижний ярус Закрытого Токио, терялись очертания предметов. При ходьбе нельзя было увидеть собственных ног, а уж чтобы узнать, идет ли кто-нибудь впереди, требовалась недюжинная ловкость. И хороший фонарь.
Киеши подошел к краю крыши и сел, свесив ноги. Крякнув, стал сползать ниже, пока не уперся в узкий карниз. Постоял, раздумывая, куда его несет, и спрыгнул на остатки балкона. Вниз с сухим перестуком посыпались кусочки бетона. Киеши перевел дыхание и, стараясь поменьше опираться на больную ногу, свесился вниз.
И тут же увидел нарушителя.
Он двигался быстро и почти бесшумно. Туман скрадывал движения, очертания казались размытыми, но отчего-то казалось, что законопослушный гражданин не нарушит запрет на спуск на нижний ярус.
— Эй! — крикнул он. — Здесь нельзя находиться.
Человек замер, пригнувшись к земле. Киеши свесился еще ниже, пытаясь рассмотреть его, но воздух был настолько плотный, что скрывал очертания предметов. Стало не то жутко, не то досадно: обычно о посторонних докладывала система безопасности, а в этот раз она тактично умолчала о вторжении. И это было плохо — либо снова придется потратиться на обновления, либо его посетил крайне талантливый вор.
Не то чтобы Киеши боялся: спасибо природе и родителям, силой он был не обделен. Расправиться с нахальным взломщиком было делом нескольких минут — сказывался опыт работы в полиции Закрытого Токио, — но решать проблемы грубой силой он не любил. Частично это и стало причиной травмы, за которой последовал закономерный выход в «расчет», однако принципам он почти никогда не изменял.
Поморщившись от неприятного воспоминания, Киеши еще раз предупреждающе крикнул:
— Уходи, если не хочешь проблем! — и повернулся к лесенке, чтобы забраться обратно на крышу.
Глухой голос, раздавшийся снизу, заставил замереть, вцепившись в перекладины. В ладонь впились струпья ржавчины, по спине прокатилась ледяная волна мурашек.
— Иначе посадишь меня за решетку, Киеши Теппей?
Этот голос, пусть искаженный туманом, он узнал бы из тысячи. Сердце рванулось из груди, голова стала пустой, как барабан. И что-то еще, подозрительно напоминающее радость, толкнулось внутри.
— Ханамия? — выдохнул он, надеясь, что ошибся.
— Помоги подняться, — вместо ответа приказал тот.
Словно не исчезал на два года и не притащился к нему в тихий заброшенный район, где в безвестности доживали поломанные ищейки Закрытого Токио. Киеши оторвал руки от лестницы и повернулся. Под балконом, сунув руки в карманы черной куртки, стоял Ханамия. Из-под капюшона недобро сверкнули глаза, улыбка разрезала лицо.
В голове, толкаясь и перебивая друг друга, роились тысячи вопросов.
Где ты пропадал? Как ты тут оказался? Как ты меня нашел? Что тебе нужно? Зачем показался на глаза?
Кто ты?
Самодовольное выражение медленно сползало с лица Ханамии, сменяясь виноватым. Он взглянул на Киеши исподлобья и сжал губы.
— Я думал, ты меня ждал, — сказал он тихо.
Туман почти заглушил слова, но Киеши услышал. Подался вперед, опираясь на шаткую перекладину, а потом отшатнулся, потому что покаянное выражение слетело, как маска, и Ханамия оскалился:
— Так я должен сказать? Только в твоих влажных фантазиях, Киеши.
Было почти не больно. Киеши расслабил плечи и хмыкнул, разглядывая его:
— Поверь, на меня это давно не действует. Справа стоит лестница. Поднимайся.
Ханамия заозирался, а потом приставил ее к стене, начав взбираться вверх, и Киеши негромко добавил:
— А потом расскажешь, где пропадал и с какой целью пришел.
Ханамия совершенно не изменился, даже как будто не повзрослел: все такое же подвижное некрасивое лицо с широким ртом, внимательные глаза и четкие движения. Рядом с ним Киеши почувствовал себя громоздким и неуклюжим, хотя прекрасно знал, что это иллюзия.
Висок просверлила боль, зубы сжались до ломоты, а потом волна отступила. Внутри тоненько завыла с трудом устоявшая защита.
— Все такой же непробиваемый, — фыркнул Ханамия, глядя снизу вверх. — Когда-нибудь я взломаю и посмотрю на тебя изнутри.
Киеши мягко улыбнулся, хотя от ощущения опасности сводило скулы. Он слишком расслабился без Ханамии, привык к спокойной жизни, и только оставшаяся с прежних времен привычка держать себя под неусыпным контролем позволила выдержать атаку.
— Я надеялся, что больше никогда тебя не увижу, — отозвался он, переводя взгляд на поле.
Дроны закончили работу и выстроились аккуратной шеренгой возле крайней грядки. Мешочек с семенами оттягивал карман; Киеши коснулся его и выдохнул.
— Ты у нас теперь садовод, — присвистнул Ханамия, пропустив слова Киеши мимо ушей. — Я всегда знал, что работа в полиции не для тебя: смотри-ка, ты все равно вернулся к истокам. Как колено?
— Не жалуюсь.
Ханамия прошел вперед и присел на краю пятачка земли. Встал, брезгливо растирая между большим и указательным пальцами комочек почвы, и поморщился:
— Какая мерзость.
— Что тебе нужно, Ханамия?
Тот поднял взгляд и притворно улыбнулся:
— И это все? Никаких больше «ты мне нравишься» и «приходи в любое время»?
Киеши вытер вспотевший лоб и выдохнул.
— В дом, — с сожалением окинув взглядом землю, решился он.
Садом можно заняться и завтра, а Ханамия ждать не станет точно.
Тот молча пошел к распахнутой металлической двери, ведущей в жилой отсек, и Киеши, помедлив, двинулся следом. Спина Ханамии маячила впереди, и он из любопытства посмотрел на него сквозь фильтр. Пространство вокруг окрасилось желтым и зеленым, фигура Ханамии моргнула и исчезла. Киеши нахмурился, перезагрузил настройки и попробовал еще раз.
Теперь фигура Ханамии была синей, и только две крошечные точки — в голове и левой стороне груди — ярко алели.
Это было странно. Почти пугало, если честно. Внезапно душная майская погода перестала казаться жаркой, тело прошиб холодный пот. Не мог же к нему явиться восставший труп, хотя это объяснило бы отсутствие вестей за последние два года.
Во всяком случае, Киеши не сошел с ума от жары и одиночества: когда Ханамия вошел в дом, ему тут же пришло уведомление о вторгшемся на территорию объекте. По крайней мере, тот точно существовал.
Или кто-то, кто выдавал себя за него.
Ханамия уверенно прошел сквозь узкий пустой коридор, по-хозяйски заглянул в комнату с рассадой, фыркнул и свернул в гостиную. Киеши закрыл дверь и прислонился к ней спиной, молча наблюдая, как Ханамия без разрешения распахивает дверцы мини-бара. Не найдя там ничего подходящего, он разочарованно хмыкнул и наконец-то сел.
— Та квартира мне нравилась больше, — сообщил он. — Просторная, светлая, в центре Закрытого Токио. Как можно было променять ее на такие трущобы…
— Ханамия.
Внутри ворочался клубок эмоций, который Киеши был не в силах распутать. Слишком много случилось за последние два года — а теперь прошлое притащилось за ним туда, где, казалось, никто не должен был разыскать.
— А ведь это из-за меня, да? — Ханамия кивнул на его ногу, и в его взгляде появилось что-то странное.
На мгновение Киеши показалось, что это была нежность.
Он щелкнул дверным замком — бесполезное движение — и встал напротив. Ханамии пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо.
— Я знаю, что Ханамии больше нет, — проговорил Киеши ровным спокойным голосом. — Очень советую рассказать, почему ты взял его лицо и пришел ко мне.
С огромным удовольствием он пронаблюдал метаморфозу, произошедшую с насмешливым улыбающимся лицом: Ханамия округлил глаза и приоткрыл рот, а потом улыбнулся, словно услышал хорошую шутку. И не смог рассмеяться.
— Киеши, ты нормальный? — выдохнул он с таким натуральным удивлением, что Киеши почти поверил.
Ханамия долго молчал, ожидая ответа, а потом откинулся на спинку дивана и расхохотался:
— Нет, ты точно свихнулся тут со своими помидорами и арбузами, — выговорил он сквозь приступ смеха.
Капюшон свалился с головы. Аккуратно уложенные волосы растрепались в привычном беспорядке, челка закрыла брови. Кадык дернулся под белой кожей, и Киеши не вытерпел: наклонился и поцеловал его.
Тот замер, а потом с готовностью ответил, словно ждал этого с самого начала. Целовался он так, будто давно этого не делал, но быстро восстанавливал навык. В волосы вплелись пальцы, и Киеши перехватил его руки за запястья, не позволяя себя коснуться.
Ханамия это или нет, никогда не стоило расслабляться: охранная система выла, не успевая подавать сигналы о вторжении в настройки. Киеши раскрыл губы Ханамии языком, провел по острой кромке зубов и приласкал язык — и Ханамия застонал, прекратив попытки пробиться через защиту.
Когда он отстранился, Ханамия подался следом. Полуприкрытые глаза казались пугающе пустыми, а потом он быстро пришел в себя, облизнулся и сообщил:
— С этого и стоило начинать.
Киеши приказал дому запустить проверку всех охранных систем, а сам вернулся в гостиную.
Ханамия с нескрываемым интересом разглядывал старенький фотоальбом — из тех, в которых печатные фотографии приклеивались к страницам. Ужасное варварство, но Киеши считал, что у таких вещей есть душа. Ему нравились осколки прошлого, времен, когда Закрытого Токио еще не существовало. Судя по рассказам деда с бабушкой, это были довольно странные времена, но хорошие.
— Старый добрый Киеши, — проговорил Ханамия, разглядывая фото, на котором он был в полицейской форме.
Губы изогнулись в улыбке, и Киеши приказал себе на него не смотреть. Сел рядом и замер, сложив руки.
Ханамия дернул плечом, захлопнул альбом и выдохнул:
— Черт с тобой. Мне нужен доступ к базе Закрытого Токио, и я знаю, что ты можешь это обеспечить.
Вот и выяснилось. Причина, по которой его навестило прошлое, оказалась настолько простой, что было даже обидно.
— Это все? — ровным голосом поинтересовался Киеши.
Ханамия покосился на него и склонил к плечу голову. Куртку он снял; под ней оказалась черная футболка с длинными рукавами, которые он закатал, и на белой коже Киеши сразу же рассмотрел характерные уплотнения — у модификантов под такими обычно скрывались порты для выхода в Сеть.
— Я помню, что у тебя есть друг-очкарик, — не замечая его взглядов, продолжил Ханамия. — И та плоскодонка из аналитического отдела. Они за тебя убить готовы, верно?
— Верно, — подтвердил Киеши, каменея.
Тонкие синие нити вен прослеживались под кожей и огибали уплотнения. Интересно, он хотя бы догадывается, что Киеши все понял? Или ему все равно?
— Мне нужно влезть в полицейские архивы, — сообщил Ханамия.
— Давно ты переехал в новое тело? — дружелюбно спросил Киеши.
Ханамия вздрогнул. Сжал кулаки и повернулся к нему. В его глазах плескалось веселье пополам с удивлением:
— Как ты… а, точно, — он опустил рукава, пряча предплечья. — Что за похоронная мина, Киеши?
— Как давно? — упрямо повторил тот.
Ханамия сощурился, сжал губы и выплюнул:
— Полтора года назад, доволен?
— А до этого?
Тот вскочил. Киеши запрокинул голову, пытаясь поймать взгляд.
Какой же он дурак. У Ханамии всегда были скрытые мотивы. Даже тогда, поступив на службу, он появился из ниоткуда. Все кругом удивлялись, как у него раньше получалось скрываться, с такими-то талантами к планированию и программированию.
Он все продумал с самого начала: поступил на службу в полицию («Самый талантливый программист нашего времени, Киеши-сан, вы сработаетесь»), втерся в доверие, влюбил в себя, а после исчез, посчитав, видимо, что получил желаемое. Пропал, будто его никогда не было: исчезли все данные о нем, стерлись документы, любые доказательства его существования.
И когда Киеши пришел на работу после исчезновения, то обнаружил, что никто не помнил о Ханамии Макото. Словно кто-то аккуратно стер его из человеческой памяти. Наверное, он и сам мог его забыть, если бы не паранойя и привычка пользоваться имитацией личности, а свое, самое важное, прятать как можно глубже и беречь.
— Полгода на подготовку операции, три месяца на освоение нового тела, — издевательским голосом проговорил Ханамия, кривя четко очерченный рот. — Год на поиск кое-какой информации и еще немного — чтобы найти тебя.
— Я почти поверил, — сказал Киеши тускло. — Поверил, что сошел с ума и выдумал тебя. А потом нашел это.
Он вытянул из захлопнутого фотоальбома фотографию. Киеши сделал ее, пока Ханамия спал, поддался порыву. И спрятал, зная, как Ханамия не любит светиться где бы то ни было. Тот с каменным лицом уставился на снимок.
— И когда вышел на твой след, случилось это, — он качнул коленом. — И связь оборвалась окончательно.
Ханамия хмыкнул, а потом устало опустился рядом. Киеши взял его за руку, задрал рукав и проследил вены кончиками пальцев. Кожа от прикосновения покрылась мурашками.
— Тело, идентичное натуральному, — кисло пошутил Ханамия.
— Я думал, модификанты все бесполые, — невпопад сообщил Киеши.
— Я не модификант, придурок.
Киеши надавил на уплотнение под кожей, и панель отъехала в сторону, обнажая порты для выхода в Сеть. Ханамия напряг руку, но не попытался высвободиться. А потом устало протянул:
— Как ты меня бесишь. Прекрати смотреть так, словно…
— Словно что? — тускло спросил Киеши.
Настроение неудержимо портилось.
Он не знал, в чем дело, какие у Ханамии были планы и зачем ему нужен доступ в базу, но подозревал, что ничего хорошего за этим не кроется. Не знал, чем Ханамия занимался последние два года, кто помог совершить ему такую масштабную операцию и кто был с ним рядом все это время.
Чутье, не притупившееся за прошедшее время, подсказывало, что ему не понравится ответ, если Ханамия вдруг решит посвятить его в планы.
— Забудь, — буркнул Ханамия, вытягивая ноги.
— Смотреть, словно скучал? — проигнорировав упреждающий взгляд, поинтересовался Киеши. — Так вот, Ханамия. Я не скучал.
— Какая досада.
— Доступа к базе у меня нет, — продолжил он с мягкой улыбкой. — И просить Хьюгу я не стану.
Ханамия выглядел все более угрюмым с каждым словом. Киеши повернулся к нему и наклонился так близко, что смог рассмотреть яркие пятна на радужках.
И впрямь совсем как настоящий.
— Зря пришел, Ханамия.
Под Куполом собрались сизые тучи, вдали порыкивал гром.
Дроны сноровисто поливали грядки, пока Киеши поглядывал на небо и щурился от усталости. Духота добивала его даже в такую погоду, воздух был горячий и отказывался проталкиваться в легкие. Одна надежда — что дождь все-таки доберется до его района.
От Ханамии не было вестей четвертые сутки. Тот ушел, отказавшись от чая, но перед этим сообщил:
— Я еще загляну.
И спрыгнул прямо в туман.
Киеши поежился, словно наяву почувствовав смрадный влажный воздух, забивающийся в нос и рот.
Разумеется, он больше не вернется — не получив желаемого, Ханамия довольно быстро терял интерес и пытался найти другие способы. Он неплохо изучил Киеши за время, пока они спали вместе, так что должен был понять, что через него данные из базы ему не получить.
Обещание вернуться — издевка, росток надежды, загибающийся с каждым днем.
Если бы Киеши только мог бросить дом, в котором вырос и в котором никто больше не жил, то немедленно переехал бы. А так у него всегда будет надежда, что Ханамия появится.
Неожиданно система оповестила его о постороннем в доме.
Нахмурившись, он приказал дронам закончить поливку, а сам двинулся в жилой блок, смутно догадываясь, кто это может быть. И совершенно не представляя, как он мог пройти через систему защиты и, главное, за его спиной.
— Сдаешь, Киеши, — поприветствовал его Ханамия, лениво откусывая от большой ароматной пиццы.
— Что ты… — начал Киеши и поморщился. — Ладно, не важно. Как ты прошел?
Ханамия насмешливо улыбнулся.
— И ума не прибавилось тоже, — скорбно сказал он. — Ты так и не научился менять пароли.
Киеши дернулся. Слова Ханамии больно резанули по сердцу: да, пароль он не менял с тех пор, как переехал из той квартиры. Их квартиры.
Он не знал, на что надеялся — сначала, наверное, думал о возвращении Ханамии. А потом смена паролей стала казаться ему предательством.
Оказалось, это всего лишь недальновидность.
Ханамия дожевал кусок и махнул рукой:
— Я оценил, хотя это было глупо. Присоединишься?
— Зачем ты вернулся? — не повелся Киеши.
Ханамия откинулся назад и сложил руки на груди. Его взгляд стал внимательным и острым.
— Не стану врать и говорить, что соскучился, — легко проговорил он. — Наверное, это любопытство.
— Удовлетворил? — нахмурился Киеши. — Проваливай.
Ханамия фыркнул. На этой кухне — серой, безликой, словно в доме давно никто не живет — он смотрелся настолько чужеродно, насколько это вообще возможно. Черным несмываемым пятном.
Широкий рот растянулся в неприятной улыбке:
— Зато я знаю, что ты действительно ждал моего возвращения. Это слабость.
Киеши молчал.
— Только слабость всему виной. И именно она диктовала тебе впустить меня, стоило услышать мой голос. Я мог убить тебя.
Он запил пиццу соком и поднялся, медленно надвигаясь на Киеши. В его движениях прослеживалась незнакомая, несвойственная ему раньше плавность. Киеши узнал ее: так двигались боевые модификанты, подбирающиеся к опасной мишени. Их часто использовали для захвата преступников: запредельная гибкость, повышенный болевой порог и ускоренная регенерация делали их почти неуязвимыми.
Ханамия как никогда походил на бездушную машину. Только разумную, хитрую и со своими мутными целями.
Он был опасен.
Он приблизился вплотную и замер напротив, запрокинув голову.
И Киеши повело: он наклонился, коснулся его губ своими, провел по ним языком. Ханамия выдохнул и нахмурился, глядя в глаза. Волосы у него были мягкие. Киеши вплел пальцы, зачесал назад челку. В груди защемило, то, что составляло его суть, что находилось в ядре, за заслонами защиты, очень скучало по Ханамии и хотело его себе. Хотело любым — прежним и нынешним, всего, целиком, полностью.
Ханамия поморщился, словно рассмотрел в его глазах это неуместное, нежное, и выдохнул:
— Бесишь.
И впился в его губы своими, больно прикусывая и немедленно зализывая укусы. Он целовался с такой жадностью, таким бешеным, неприкрытым желанием, что Киеши моментально завелся.
Сунул руки ему под футболку, провел по спине, нащупывая гладкие жгуты мышц под кожей, провел вниз и натолкнулся пальцами на жесткий ремень.
Ханамия застонал, подаваясь навстречу, обхватил его за шею и прижался, притираясь пахом.
Постепенно Киеши удалось сделать поцелуй нежным; после он скользнул губами по скуле Ханамии, прикусил мочку уха и потянул. Ханамия зашипел и застонал в голос, и у Киеши перегорели последние предохранители.
— Идентичное натуральному? — пробормотал он, жарко выдохнул Ханамии в ухо, а потом обхватил его обеими руками и потащил в гостиную.
Диван был слишком узкий для них двоих, поэтому Киеши сгрузил туда Ханамию и, пока тот выпутывался из футболки, часто дыша, взялся за ремень на его брюках. Звякнул металлической пряжкой, вытянул из шлевок и расстегнул замок. Ханамия дернул бедрами, приподнимаясь, и Киеши стянул брюки до колен вместе с трусами.
Член качнулся набок, пачкая кожу каплями смазки; Киеши приласкал его ладонью. Ханамия втянул живот, судорожно вдыхая, и подался бедрами вперед, проезжаясь скользкой головкой по запястью. Выдохнул:
— Сам раздеваться не собираешься?
Киеши покачал головой, наклоняясь. Попробовал на вкус солоноватую кожу на животе, сполз ниже и широко лизнул член, от основания до головки. Ханамия ахнул, ударил кулаком по дивану, а потом вплел пальцы в волосы на затылке, не позволяя отстраниться. Киеши не сопротивлялся: взял в рот и сжал губы, опуская голову ниже. Вцепился в бедра Ханамии, чтобы тот не дергался слишком сильно, и принялся сосать. Нижняя челюсть быстро устала, губы гудели, но Ханамии не потребовалось многого: он закаменел, вскрикнул и кончил. Киеши сглотнул и отстранился, любуясь на покрасневшие пятна на бедрах Ханамии, на его лицо с зажмуренными глазами и перекошенным ярким ртом. А потом наклонился, целуя, и Ханамия с жадностью ответил, обхватив руками за плечи.
Внизу живота образовался горячий пульсирующий узел, на головку больно давила резинка трусов. Киеши выдохнул и потянулся, чтобы расстегнуться, пока Ханамия пытался восстановить дыхание.
— Не могу больше, — пробормотал Киеши.
Приспустив джинсы, он заставил Ханамию перевернуться на живот и вжался в него, проезжаясь членом по промежности. Скользнул между ног, заставил сжать плотнее и замер, пережидая острый всплеск возбуждения.
Ханамия уткнулся лицом в скрещенные руки и глухо поинтересовался:
— То есть нормально не будет?
— Для «нормально» у меня в доме кое-чего не хватает, — задыхаясь, отозвался Киеши.
А еще ему нравился вид сзади: у Ханамии была красивая спина с россыпью родинок, сохранившихся даже на этом теле. Тот, кто готовил для него вместилище, явно хорошо его знал.
От этой мысли в затылке стало холодно, и Киеши, закусив губу, нажал Ханамии на поясницу и толкнулся бедрами.
Оргазм ненадолго выбил его из колеи. В себя Киеши пришел, когда Ханамия задергался под ним, пытаясь высвободиться.
— Ну и туша у тебя, — говорил тот дрожащим голосом.
Киеши поспешно приподнялся, и Ханамия встал на подгибающихся ногах. Брюки сбились у лодыжек, и он снял их окончательно, пусть и не с первого раза. По внутренним сторонам бедер текло, и Киеши протянул руку, размазывая сперму. Ханамию повело в сторону, и он чуть не рухнул.
— Отцепись, — сказал и вполовину не так злобно, как мог.
— Не отцеплюсь, — улыбнувшись, мотнул головой Киеши.
Теперь-то уж точно нет.
Поздно вечером Ханамия завозился под его рукой. Киеши вздрогнул, просыпаясь, и посмотрел на его голую спину.
— Что такое?
— Надо связаться с остальными, — снизошел до объяснений тот, и Киеши не стал расспрашивать.
Уткнулся носом в подушку, щурясь на черный провал окна, и слушал, как Ханамия разговаривает с «остальными».
— Нет, — говорил тот отрывисто. — Нет, сегодня без меня. Ищите. Я вернусь. Может, завтра. Передай Фурухаши, что я помню о его словах.
Имя было незнакомое. Киеши напряг память, но в голове было пусто.
— Нет, — напряженно сказал Ханамия. — Отъебись, я сам знаю. Поговорю. Выполняй.
Он упал рядом, раздраженный и насупленный, и Киеши обнял его за плечо одной рукой. Ханамия попытался отползти, а потом смирился и закинул на него ногу.
Так было почти уютно.
— О чем ты хотел со мной поговорить? — спросил Киеши.
Глаза слипались. На самом деле разговаривать о чем-то серьезном не хотелось, но он боялся, что, если уснет, Ханамия сбежит и больше никогда не вернется.
Тот пошевелился и длинно выдохнул.
— О чем-то важном, — отозвался он недовольно. — Это не тот разговор, который стоит вести в постели, Киеши.
То, как прозвучал его голос, заставило сердце подскочить к горлу. По плечам плеснуло промозглой дрожью, в спальне словно резко стало темнее.
Некстати разнылось колено.
— Почему не залечил нормально? — словно почувствовав, спросил Ханамия.
— Наверное, захотел на пенсию, — хмыкнул Киеши.
Отвечать всерьез не хотелось. Глупо объяснять кому-то, полностью модернизировавшему тело, о своем страхе перестать быть человеком. В их время это крайне тонкая граница: все они рождаются и живут, уже наполненные базовой информацией о мире. Под кожей каждого скрывается личный идентификационный чип, мозг давно превратился в компьютер, в каждого загружены стандартные программы по защите базовых настроек от вторжения. Они каждый день пьют воду, насыщенную дроидами, и правительство подспудно переписывает их восприятие в угоду нынешней политической ситуации. Чтобы жизнь не казалась такой бессмысленной. Чтобы люди не роптали.
Можно было, конечно, полностью заменить ногу от колена — никто не заметил бы разницы.
Наверное, Киеши просто устал. В тот год у него не стало сначала бабушки, следом ушел дед, а за ними исчез Ханамия.
Ему нужен был отдых. И немного решимости.
Ханамия ткнул его кулаком под ребра. Киеши охнул, а Ханамия ядовито сообщил:
— Знаешь, я не сильно похож на героя.
— Это уж точно...
Тот фыркнул, сел и уставился сверху вниз.
— Ты знал, что Закрытый Токио — лишь малая часть настоящего Токио?
Киеши перестал растирать место удара и нахмурился.
— В смысле?
Ханамия мерзко улыбнулся и кивнул:
— Конечно же, ты не знал. Вы, послушные добропорядочные граждане, совсем ничего не знаете.
По спине плеснуло холодом. Киеши тоже сел. Отчего-то сердце тревожно забилось.
— Ханамия.
— Я очень долго искал доказательства, — сообщил тот, глядя поверх его плеча. — Не из-за того, что хотел спасти никчемные жизни. Просто люблю знать правду.
В темноте его голос казался непривычно серьезным. Киеши боялся перебивать его и поэтому молча ждал, когда тот закончит.
— Такая нелепица. Каждый день людям вешают лапшу на уши, — продолжал Ханамия. — Говорят, что солнечный свет опасен. Что туман на нижнем ярусе токсичен. Что за пределами города — радиоактивная пустыня, и только стены защищают нас от гибели. Нас пичкают программами, делающими из нас стадо тупых баранов.
— Кто такой Фурухаши? — сорвалось с языка.
Ханамия вздрогнул. Потом мотнул головой, словно пришел в себя, и угрюмо ответил:
— Мой человек. Нас мало.
Киеши кивнул, хотя на самом деле ничего не понял. Единственное, что он осознавал четко — пока Ханамия здесь, ему не вырастить урожай на крыше. Потому что когда появляется Ханамия, его жизнь летит под откос.
— И что вы хотите сделать? — кашлянул Киеши.
Ханамия широко улыбнулся и вдруг встал с кровати. Собирая под пристальным взглядом Киеши одежду, он сказал:
— Ты был бы полезен, если бы все еще служил в полиции. Сейчас ты просто старое увлечение.
Слова больно резанули слух.
— Куда ты?
— У нас на послезавтра запланирована атака на Главный Сервер, — осклабился Ханамия, натягивая брюки. — А это был поцелуй на удачу.
Ткань его одежды громко шуршала в полутьме. Киеши тяжело дышал, не до конца понимая, почему так больно.
— Поцелуй на удачу, да?
Ханамия кивнул, зашнуровывая ботинки. Потом выпрямился и посмотрел на Киеши сверху вниз — словно облапал взглядом.
— Наверное, стоило все-таки взломать тебя, когда была возможность, — сказал он задумчиво. — Пока, Киеши.
— Ханамия!
Тот показал язык и вышел из спальни. Пока Киеши выпутывался из одеяла и, припадая на разболевшуюся ногу, ковылял следом, дом успел оповестить его, что объект номер два покинул территорию.
Киеши — как был, голый — сел на диван в гостиной и уставился в темноту.
А потом посмотрел на часы — половина первого ночи — и принялся звонить Хьюге.
Хьюга ответил далеко не сразу.
Голос был удивленный, но совершенно не сонный.
— Что-то случилось? — спросил он встревоженно. — Ты во что-то вляпался?
— Почему я должен был во что-то вляпаться? — искренне озадачился Киеши.
А потом вспомнил события последних четырех дней и устыдился, потому что иначе причину звонка назвать было сложно. Именно вляпался. Провалился с головой.
Он молчал в темноту, слушая дыхание Хьюги в наушнике, и не знал, с чего начать. И стоит ли. Ему никогда не приходилось сомневаться в старых товарищах. Хьюга был единственным, кто сделал вид, что поверил ему, когда исчез Ханамия. Правда, посоветовал обратиться в отдел безопасности, убедиться, что это не ложные воспоминания, но и не стал смотреть, как на сумасшедшего.
Советом Киеши по понятным причинам не воспользовался. Если бы специалисты обнаружили имитацию личности, скрывающую за собой настоящее ядро — на его карьере можно было бы поставить крест.
И все-таки…
— Киеши? — позвал Хьюга нетерпеливо. — Ты не ранен?
— Что? Нет, — опомнился он. — Нет.
Пульсация в больном колене напомнила о себе, и он стал растирать его ладонью. Боль это не уменьшало, зато позволяло отвлечься.
— Как дела в отделе? — спросил он.
— Ты позвонил среди ночи только для того, чтобы спросить, как дела на работе? — напряженно спросил Хьюга.
Киеши словно наяву увидел его лицо, угрюмое и недовольное, крепко сжатые губы и подозрительно сощуренные глаза. Пробило ностальгией: когда-то давно они могли дежурить вдвоем, перебрасываясь ничего не значащими пустыми фразами, а потом Киеши спрашивал что-нибудь неожиданное, и Хьюга на него смотрел, хмуря брови. Очки, на которые подгружались данные из базы, отражали свет мониторов.
Как же много времени прошло. Целая вечность.
Захлестнула тоска.
— Хьюга, я хочу вернуться на службу, — сказал он неожиданно для самого себя.
— Молодец, — немедленно отреагировал тот. — Все-таки дозрел?
— Скорее, перезрел, — хмыкнул Киеши.
— Ты починил свое колено? — голос Хьюги легко приобрел деловитые нотки. — Давно пора, нельзя же всю жизнь быть таким старомодным идиотом…
— Не починил, — прервал его Киеши. — Но собираюсь. А пока хочу попросить об одолжении.
Хьюга озадаченно замолчал.
Кругом плескалась темнота, только в окно было видно, как дроны патрулируют территорию. Красные огоньки перемигивались.
Киеши помялся, не зная, как высказать вслух то, что вертелось на самом кончике языка, а потом выпалил:
— Пробей для меня по базе кое-что.
— Так, — мрачно протянул Хьюга, словно ожидал чего-то подобного.
— И не говори никому, — быстро добавил Киеши. — Никому, даже Рико. Понял?
Хьюга помолчал.
Тишина забивалась в уши, дышать стало тяжело.
Если то, что сказал Ханамия, хотя бы отчасти было правдой, они все… абсолютно все подставляются под удар. В груди заныло. Совесть не позволила бы Киеши втягивать в это одного из немногих дорогих людей, но жажда узнать правду была сильнее.
Киеши кашлянул:
— Хьюга?
— Ты точно позволил себя во что-то втянуть, — убежденно проговорил тот, и Киеши как наяву увидел складку между бровей и вздувшиеся желваки.
— Еще нет, — улыбнулся он, пожимая плечами. — Но обязательно позволю.
— Если так, то выкладывай, — решительно отозвался тот. — Я не хочу однажды проснуться и обнаружить твое лицо в новостях под заголовком: «Опасный преступник приговорен к смертной казни».
Киеши хохотнул, хотя по спине прокатилась волна холода. Возможно, его стремление бросить полюбившуюся мирную жизнь и влезть в плохо пахнущее дело именно к такому исходу и приведет. Однако Хьюге об этом знать было не обязательно.
— Мне нужно не так много, — быстро сказал он, прикинув в уме. — Узнай, пожалуйста, статистику атак на Главный Сервер. Предпринимались ли, сколько, когда, и были ли успешные попытки.
Хьюга засопел. Спустя несколько секунд он уточнил:
— Это все?
— Еще кое-что, — подумав, сказал Киеши. Горло перехватило. — Мне нужно узнать про одного человека. Будет тяжело, я слышал только его фамилию. Больше у меня нет никаких данных.
— Выкладывай, — устало сказал Хьюга.
— Его зовут Фурухаши, — сказал Киеши, решившись. — Он связан с Ханамией.
— Опять ты за свое…
— И еще, — перебил его Киеши.
Он сомневался, стоит ли рассказывать. С другой стороны, его молчание может кого-нибудь погубить. Киеши покачал ногой и поморщился: успокоившаяся было боль снова прострелила колено.
Хьюга терпеливо ждал.
И тогда Киеши решился:
— Ханамия не выдумка. Он приходил ко мне четыре дня назад. И сегодня.
— Что?..
— Он приходил, Хьюга. И я ему нужен.
То, что он делал сейчас, походило на верх глупости и самонадеянности. Киеши осознавал это как никогда четко, и ему нравилось. Словно все это время он только и ждал подходящего повода сбросить апатию и начать действовать. Он включил во всем доме свет, приказал системе сделать выгрузку данных с камеры видеонаблюдения за последние сутки и решительно направился в душ. Колено все еще глухо ныло, никуда не годилось.
Стоя под хлесткими струями горячей воды, Киеши погружался в позабытое состояние боевого азарта. Ему определенно не хватало движения, за время, что провел здесь, прячась от проблем и выращивая урожай, он успел соскучиться по адреналину. И теперь чувствовал себя, словно проснулся.
В запертой комнате, куда он свалил ненужные, казалось, вещи, обнаружился бандаж для колена — плохая замена новому, но все же лучше, чем ничего. Он осторожно устроил прибор на колене, и тот пришел в движение, плотно обхватил его и истончился, почти сливаясь с кожей. Киеши пробно согнул и разогнул ногу, встал. Зажмурился и подпрыгнул, уже готовясь, что будет неприятно.
Боли не было.
— Ну, — улыбнулся он. — Похоже, я готов.
Прошлепал босыми ногами в спальню, оделся и достал из нижнего ящика рюкзак. Проверил, все ли на месте, встал, выдохнул. От волнения в голове стало пусто.
Он не думал, что будет так легко отказаться от привычного быта. Возможно, он еще не раз пожалеет о сделанном выборе. Подумает, что это было глупо, неправильно и тяжело.
Скажет, что был идиотом.
Система оповестила его об окончании выгрузки данных, и он присел на скрипнувшую кровать, приготовившись проверять свою теорию. Или Киеши совсем не разбирался в характере Ханамии, или тот действительно должен был оставить для него ниточку. Он всегда продумывал свои действия до мелочей, а значит, и звонок «своим людям», и упоминание загадочного Фурухаши были спланированы. И рассказ о Закрытом Токио — тоже. Едва ли он мечтал разрушить мир и погубить миллионы людей. Он никогда не был злодеем. Все его действия имели конечную цель.
А значит, Киеши действительно был ему нужен.
Киеши выдохнул и включил запись.
День начинался как обычно. Вот он поднялся с постели, пошатываясь, побрел в душ, позавтракал. Вышел из дома и раздал поручения дронам.
В быстрой прокрутке его жизнь выглядела совсем скучной и унылой. Киеши вдруг осознал, что это был его ежедневный распорядок дня, и единственным, кто внес немного разнообразия, оказался Ханамия.
Все в его жизни было завязано на Ханамии — и тогда, и теперь.
— Ага, — протянул он, отменяя ускоренную перемотку.
Вот Ханамия вошел в дом с пиццей, удобно расположился за столом, осмотрелся. А потом вдруг сорвался с места и зачем-то побежал в гостиную.
Вот это уже было интересно.
Миновав мини-бар, он направился прямиком к стеллажу, стянул оттуда альбом с фотографиями и раскрыл на середине, быстро пролистывая страницы.
Киеши напряженно замер, всматриваясь в яркую, издевательски четкую картинку. Ханамия застыл, словно раздумывая, а потом поднял голову и посмотрел прямо в камеру. Улыбнулся самой неприятной, самой мерзкой своей улыбкой и вытянул два фото. Одно небрежно пихнул в карман куртки, а второе повернул цветной стороной к камере — это был тот самый снимок с Киеши в форме.
Он прекрасно знал, что попадает в объективы. Он позволял себе это.
Сердце забилось тревожно и тяжело, в горле пересохло.
Ханамия прижал фотографию к губам, снова улыбнулся и вложил ее в альбом. А потом вытянул что-то из кармана — Киеши не рассмотрел, что — и сунул между страниц, после чего вернул книгу на стеллаж, положив как было.
После этого Киеши не увидел ничего нового, но ему было уже и не нужно. В животе образовался горячий комок, похожий на солнце, сердце колотилось с такой силой, словно хотело пробить ребра и выскочить наружу.
Проклятый Ханамия вечно переворачивал все с ног на голову, вертел его жизнью, как хотел, врывался в нее без разрешения и наводил хаос.
Киеши закрыл глаза, остановив запись на моменте, когда Ханамия, выгибаясь и закрыв лицо руками, принимал в себя тяжелые, распирающие толчки, и протяжно выдохнул.
Потом стер запись и поднялся, пошатываясь, словно пьяный.
Фотоальбом обнаружился там, где ему и полагалось быть — на стеллаже.
Ладони вспотели от волнения. Киеши раскрыл скрипнувшую книгу, вдохнул запах бумаги и начал методично перелистывать страницы, пытаясь отыскать оставленный подарок.
Как и ожидалось, фото Ханамии пропало — не нужно было показывать ему единственное доказательство того, что он не плод больной фантазии Киеши, — зато обнаружилось кое-что еще.
Клочок бумаги с несколькими цифрами, разделенными точками.
Киеши моментально узнал стандартную кодировку, которой пользовались в полиции Закрытого Токио.
Это были координаты.
Ханамия сказал, где его искать.
Он поступил бы гораздо разумнее и последовательнее, если бы снова позвонил Хьюге, извинился и попросил забыть все, о чем успел рассказать. Или в крайнем случае добавил бы работы, передав координаты.
Однако с некоторых пор Киеши не мог назвать себя последовательным человеком. Впитав в себя информацию, он смял листок и уничтожил его, одновременно разворачивая перед глазами карту. Глупее поступка нельзя было и придумать, но он действительно собирался идти следом. Однажды он уже упустил Ханамию, и это привело его сюда — в старый дом бабушки и деда, еле дышащий, застывший во времени. И сам Киеши тоже как будто застыл во времени вместе с ним, хотя мог жить, а не влачить жалкое существование, пытаясь вырастить урожай на бесплодной земле.
Координаты ярко светились на карте.
Киеши еще раз на пробу согнул и разогнул ногу, выдохнул и вышел из дома, проваливаясь в темноту. Дроны замерли, вперив в него красные светящиеся глаза, но распознали как хозяина и продолжили патрулирование территории. Киеши подошел к краю крыши и попытался увидеть землю.
Туман на ночь поднялся до уровня второго этажа и молочно переливался, скрывая очертания предметов. Наверное, запрет на спуск на нижний ярус существовал не зря — неизвестно, что скрывается там, внизу. Не учитывая даже, что при такой видимости легче легкого споткнуться о собственные ноги и свернуть шею.
Киеши включил фонарь, сунул в зубы и нашарил лестницу. Та зашаталась, содрогаясь под его весом, но устояла, как и многие разы до этого. Он думал, эхо шагов по бетону будет разноситься далеко по окрестностям, но ошибся: туман съедал звуки, поэтому возникало ощущение, что он погружается в облако ваты.
Когда он спустился на балкон, в нос ударил затхлый запах. Киеши поморщился, взял фонарь в руку и натянул на лицо защитную маску. Впервые посетило чувство острой зависти к Ханамии: похоже, ему недружелюбная среда нижнего яруса была нипочем. Плюсы нового тела становились все более очевидными.
Когда ноги наконец коснулись земли, Киеши посетила мысль, что еще не поздно свернуть назад. Посмеяться над своими глупыми надеждами, подняться наверх, зайти в дом и провалиться в забытье. А утром позвонить Хьюге и попросить прощения за ночной звонок.
Ничего не было. Ханамия ему привиделся. Он не находил никакого листка с координатами. Даже не додумался открыть альбом — в конце концов, Ханамия всегда считал его недогадливым, так зачем портить себе репутацию.
Трусливые мысли роились в голове первые полминуты, а потом Киеши посмотрел наверх — и не увидел ничего. Плотное белое марево обступило его со всех сторон, свет фонаря оказался слишком тусклым, чтобы указать дорогу, и он выключил его, сочтя бесполезным.
Включил навигацию и медленно, аккуратно прощупывая путь вдоль стен, пошел.
И вздрогнул, когда услышал:
— Впереди обрыв. Ты мертв, Киеши.
— Еще нет, — улыбнулся он, стараясь не радоваться слишком явно. — Ты же меня спас.
Ханамия выступил откуда-то сбоку. Его почти не было видно, только размытый темный силуэт, однако это точно был он. Киеши протянул руку и наткнулся на шершавую ткань куртки. Ханамия раздраженно дернулся.
— Хорошо быть наивным дураком, — сказал он, как показалось Киеши, устало. — Интересно, как скоро бы тебя нашли, если бы я не решил дождаться.
— Может, долго пришлось бы ждать, — отозвался Киеши.
Ханамия хмыкнул.
— Если бы ты не пришел, это было бы достаточно красноречивым ответом на мое предложение.
— Ты мне что-то предлагал?
Хотелось улыбаться. Ханамия всегда раздражался, когда слышал такой его тон, и Киеши это в нем тоже нравилось. Весь Ханамия нравился. Интересно только, действительно ли он нравился Ханамии — как показало время, тому ничего не стоило поступиться моралью для достижения цели. Да и само слово «мораль» явно было не из его лексикона.
Чего Киеши до сих пор не смог понять — так это что именно Ханамии удалось от него получить.
Думать о том, что на него просто повелись, было слишком приятно. И слишком страшно было бы потом разочароваться, услышав правдивый ответ.
Ханамия подобрался вплотную и посмотрел снизу вверх. Увернулся от поцелуя сквозь маску, с досадой, как показалось в темноте, поморщившись, и вцепился в рукав.
— Пойдем, борец за добро и справедливость, — глумливо произнес он. — Я покажу тебе свое логово.
— Это и есть знаменитый Киеши Теппей?
Первым, кого увидел Киеши, пройдя сквозь длинный узкий коридор, оказался незнакомый высокий человек с зачесанными назад волосами. Лицо у него было спокойное и безразличное, однако от ощущения опасности встали дыбом волоски на шее.
— Да, — коротко ответил Ханамия.
Киеши улыбнулся, не зная, стоит ли протягивать руку.
— Приятно познакомиться, — сказал он.
Незнакомец посмотрел куда-то в сторону, бросил:
— Я Сето, — и ушел в одно из ответвлений коридора.
Дом, в который его привел Ханамия, и близко не был к оставленным им координатам. Всю дорогу Киеши сверялся с развернутой картой, отмечая путь, и в итоге понял, что его увели в противоположном направлении.
— Удивлен? — фыркнул Ханамия, облизывая нижнюю губу. — Да кто бы тебе доверил настоящие координаты, идиот. Ты же ищейка.
— Ты, вообще-то, тоже, — напомнил Киеши, осматриваясь.
Комната больше походила на серверную. Длинные стеллажи, оплетенные проводами пополам с паутиной, уходили вдаль. Звуки шагов эхом отскакивали от стен, все вокруг тонуло в полумраке, но в целом создавалось впечатление, что кругом много свободного пространства.
Ханамия обошел его и махнул рукой:
— Я пришел в полицию только для того, чтобы украсть кое-какую информацию, — напомнил он.
— И нарвался на меня.
Ханамия покосился на него с недовольством. Киеши снял с лица маску и пробно вдохнул. Воздух был неприятным, но и близко не таким, как на улице. По его подсчетам, они ушли глубоко под землю.
— Не думай, что после всего этого я не смогу стереть тебя в порошок и вышвырнуть, — предупредил Ханамия.
Киеши улыбнулся, и они прошли еще один коридор.
Следующее помещение больше походило на жилое. Середину занимали два дивана, вдоль стен выстроились стеллажи, сверху донизу заполненные неподписанными папками. Киеши вздрогнул, услышав позади тихое:
— Дайте пройти, — и посторонился, пропуская возникшего словно из ниоткуда человека.
— Это Фурухаши, — представил своего приятеля Ханамия, наслаждаясь произведенным эффектом.
— Ты очень тихо ходишь, — криво улыбнулся Киеши, с трудом подавляя дрожь.
Фурухаши повернулся к нему и окинул незаинтересованным взглядом. Глаза у него были абсолютно пустые, захотелось отшатнуться. Киеши даже проверил его на всякий случай сканером — живой ли перед ним человек. Фурухаши, явно заметивший проверку, и бровью не повел.
— Спасибо, — вежливо отозвался он, подходя к одному из стеллажей. — Ты очень любезен.
Киеши взял себя в руки и кивнул. Ханамия поманил его и провел через неприметную низкую дверь, и они оказались в совсем крошечной комнате, заполненной книгами. Самыми настоящими книгами — бумажными, в картонных и кожаных обложках, и их было так много, что Киеши не поверил глазам. Фурухаши заглянул следом и предупредил:
— Ничего не трогайте, я еще здесь не закончил.
Ханамия кинул на него недовольный взгляд, и Фурухаши исчез — бесшумно. Киеши сел на узкую кушетку и приготовился слушать.
Ханамия его не разочаровал.
— Добро пожаловать в здание Совета Закрытого Токио, — приветливо раскинув руки, улыбнулся он.
Сердце пропустило удар. Потом еще один. И еще.
Киеши закашлялся — воздух отказывался проталкиваться в легкие — и сипло вздохнул. Ханамия наслаждался его удивленным видом, а потом, не дав Киеши спросить, скромно добавил:
— Точнее, в бывшее здание.
По спине прокатилась волна мурашек. Киеши сглотнул образовавшийся в горле комок и чуть не пропустил атаку Ханамии — охранная система едва выдержала натиск. Ханамия разочарованно вздохнул:
— Даже теперь тебя не взломать, — сказал он с досадой. — Прежде чем ты задашь кучу лишних вопросов, я кое-что проясню.
Киеши кивнул.
— Во-первых, это здание раньше действительно принадлежало Совету, — начал Ханамия. — Во-вторых, Совета здесь нет очень давно.
Он замолчал, сжав губы. Что-то было не так в его изменившемся, закрытом лице. Насмешливое выражение слетело, как маска, только обнажило оно совсем не то, что ожидал увидеть Киеши — не издевательскую мину и «неужели ты поверил, придурок», а что-то совершенно новое. Если бы Киеши не разбирался в Ханамии, то мог бы подумать, что это беспокойство.
Молчание затягивалось, и Ханамия быстро облизнул нижнюю губу.
— А в-третьих? — не выдержав, спросил Киеши.
Ханамия перевел на него взгляд и осклабился, в один момент прикрыв все уязвимые точки.
— А в-третьих, — нараспев произнес он. — В-третьих, Совета больше не существует. Ни здесь, ни где-либо еще.
И, явно получая удовольствие от вида оглушенного, ошарашенного новой информацией Киеши, раздельно добавил:
— Невероятно, а, Киеши Теппей?
— Там Ямазаки новые запчасти принес, куда деть? — спросил лохматый тип со жвачкой.
Он спокойно сунулся в комнату с книгами, окинул взглядом Киеши, кивнул ему без удивления и уставился на Ханамию. Точнее, Киеши подумал, что он уставился, потому что за густой челкой глаз было не рассмотреть.
Ханамия раздраженно дернул плечом и ответил:
— Холодильники вам на что?
— Пустые закончились, — пояснил тот. Потом спохватился и представился: — Хара.
— Киеши Теппей, — тускло отозвался Киеши, ничему уже не удивляясь.
— Я знаю, — безразлично сказал Хара. — Так что, куда запчасти?
— Пусть выкладывает вторым слоем, — отмахнулся Ханамия. — Трупам уже все равно.
— Трупам? — закашлялся Киеши.
Оба уставились на него, словно у Киеши вдруг выросла вторая голова. Хара глумливо улыбнулся и попятился, выскальзывая из комнатки. Тяжелые шаги дробно простучали по полу и быстро затихли.
— Идиоты, — пробормотал Ханамия.
Трупы. Киеши закрыл глаза и испытал острое желание проснуться в своей постели. Встать, принять душ, позавтракать и пойти высаживать помидоры на грядку. Смотреть на бетонные коробки без окон, сверлить взглядом Купол и мечтать, чтобы пошел дождь. И никакого Ханамии Макото, никаких неожиданностей.
Может, он даже вернулся бы на службу. Частично модернизировал тело, чтобы избавиться от накопившихся болячек, отыскал в шкафу изрядно запылившуюся форму, снова пришел в ту самую квартиру. Явился на работу. Поздоровался бы с Хьюгой — как полагается, лично, а не на расстоянии среди ночи. Заглянул бы к Рико.
Даже сходил бы в отдел безопасности, и плевать на ядро. От него одни неприятности.
Но благодаря тому, что Киеши сохранил в неприкосновенности личность, он влюбился в Ханамию, и теперь он здесь. Неизвестно где, неизвестно с кем. И в его голове столько лишней информации, что возникал соблазн устроить себе амнезию.
Впрочем, не факт, что ему не устроят. Хорошо, если отпустят живым.
Ханамия смотрел на него с широкой ухмылкой, явно в ожидании вопросов.
— Трупы? — нейтрально поинтересовался Киеши, борясь с соблазном схватить какую-нибудь из сложенных на полу книг. Лишь бы занять руки.
— Члены Совета, — пояснил Ханамия очень ласковым голосом. — Не смотри на меня такими глазами, Киеши. Это не моих рук дело. Они были здесь задолго до нас.
В следующие полчаса Киеши получил столько информации о привычном и понятном, как ему раньше казалось, мире, сколько не получал за всю жизнь.
Ханамия и впрямь не был героем. Не был он и злодеем.
Единственное, что отличало его от большинства, делало необычным или даже исключительным — острая тяга к знаниям. Школьная программа давалась ему легко. Он скучал во время учебы и из-за этой же скуки принялся взламывать защиту учреждений. Сначала проник в оболочку школы. Там ради забавы переписал свои данные и сделал из маленького гения Ханамии Макото ничем не примечательную серую мышь. Потом замахнулся на учреждения побольше, а после, когда отточил навыки настолько, что мог запросто зайти в глубокие слои защиты муниципалитета, как к себе домой, замахнулся на архивы Совета.
И обломал зубы.
— Стало любопытно, что может скрываться за такой многослойной защитой, — прохаживаясь вдоль комнатки и огибая башни из книг, говорил Ханамия. — Я привык, что для меня нет преград.
— Ты все еще не взломал мою защиту, — возразил Киеши. — Вряд ли она совершеннее защиты Совета.
Во взгляде Ханамии мелькнуло раздражение, быстро сменившееся снисходительной насмешкой.
— Если бы было нужно, я давно смог бы вывернуть тебя наизнанку, — сообщил он спокойно. — И распотрошить.
— Не стою того, чтобы браться всерьез?
Почему-то стало обидно. Словно его не принимали в расчет, хотя Ханамия никогда и не скрывал своего к нему отношения. Разве что в то время, когда они жили вместе. У них случались ссоры, причем чаще всего из-за глупостей, но никогда Ханамия не показывал, что Киеши ему в тягость.
Хотя, пожалуй, так и было. Наверное, тогда он его развлекал.
Ханамия проигнорировал вопрос. А потом вдруг остановился и выдохнул:
— Пошли, я кое-что тебе покажу.
Киеши кивнул и проследовал за ним узкими длинными коридорами.
Пока они шли, он изо всех сил старался затолкать никчемную, ненужную обиду куда подальше. С самого начала было ясно, что Ханамия вернулся не из-за чувств к нему, а ради выгоды. Он всегда понимал только выгоду.
Они миновали комнату со стеллажами, серверную и еще одно гулкое пустое помещение. Обстановка производила угнетающее впечатление — полутьма, неприятный запах и ощущение полной оторванности от цивилизации. Киеши проверил показатели системы и попытался искусственно понизить процент адреналина в крови. Организм справился, сердце стало биться более ровно.
Так-то лучше.
Ханамия привел его в маленькую комнату, в которой без труда можно было опознать спальню. У стены стояла узкая кровать, аккуратно застеленная пледом, у другой стены притулился стол. На столе стояло допотопное устройство с монитором и клавиатурой. Когда-то в школе, вспомнил Киеши, они проходили историю подобной техники — после чипы стали внедрять в тела людей, и необходимость во внешних устройствах почти сошла на нет.
К его удивлению, Ханамия запустил устройство. То бодро заработало, засияло экраном и показало…
— Это карта, — безошибочно определил Киеши, кинув взгляд на изображение. — Закрытый Токио трудно не узнать, Ханамия.
— Хорошо, — кивнул тот почти без издевки. — А так?
Нажал несколько клавиш на клавиатуре, уменьшив масштаб, и Киеши увидел расширившиеся границы. Закрытый Токио стал всего лишь крошечной точкой на огромной карте, показывающей целые... целый мир.
Дыхание перехватило — непонятно из-за чего. То ли из-за масштабов, то ли от мысли, что Закрытый Токио на самом деле не бесконечен. И что люди когда-то жили на огромных территориях. Что видели солнце. Знали, какого цвета небо.
Киеши знал тоже — читал об этом в учебниках, — но никогда не помышлял о том, чтобы увидеть своими глазами.
— И знаешь что? — сдавленно спросил Ханамия, не отрывая злого взгляда от карты. — Нигде. Абсолютно нигде я не нашел причин, из-за которых мы здесь.
Киеши посмотрел на него с удивлением, и Ханамия добавил:
— Все мы — крысы в банке. Разве ты никогда не думал, что все могло быть по-другому?
@темы: Фанфик, The Rainbow World. Другие миры, День 42, Футуристическая AU, Kirisaki Daiichi Team
Название: Виновен
Автор: Touou Team
Бета: Touou Team
Сеттинг: киберпанк
Размер: 2900 слов
Пейринг/Персонажи: Имаеши Шоичи/Момои Сацуки
Категория: гет
Жанр: романс в антураже
Рейтинг: PG
Краткое содержание: как много мужчины теряют из-за женской интуиции, и как с этим бороться
Примечание/Предупреждения: намек на киехану
У нее были розовые ногти. Розовые волосы, белая блузка, короткая юбка в складку, блестящие резиновые сапожки на ногах — в цветочек. На висящем на соседнем стуле светло-зеленом плаще еще подсыхали капли дождя, стоила такая детализация немыслимые деньги, если только она не программировала свой аватар сама. На столе перед ней дымилась чашка горячего шоколада, клубничное мороженое таяло на золотых вафлях, и глянцевые журналы кричали желтыми заголовками.
Полнота образа впечатляла, но почему-то именно ногти, покрытые розовым перламутровым лаком, показались Шоичи перебором.
Он протер очки, запотевшие, как только он вошел в кафе. Иногда излишняя детализация аватара доставляла неудобства, хоть и сразу заявляла о статусе.
— Простите, — Шоичи остановился у ее стола, — вы ведь Момои Сацуки?
Момои подняла на него взгляд. Моргнула. Почти театральным жестом вытащила из разъехавшейся стопки газету и перелистнула несколько страниц.
— Имаеши Шоичи? — она развернула газету к нему. На фотографии он вручал приз Акаши.
— Верно. Но вы ведь меня и так бы узнали.
— Я на всякий случай, — она улыбнулась. — Трудно же поверить, что такой человек разыскал меня за завтраком.
Не спросив разрешения, Шоичи сел напротив нее.
— Вы мне слишком дорого стоите в последнее время. А решать неприятные проблемы я предпочитаю до обеда.
— Но все же после завтрака? — она помешала шоколад длинной ложкой.
Шоичи отвел взгляд от ее пальцев.
От вафель шел восхитительный запах ванили и сдобы, за окнами сверкала умытая дождем весенняя улица, синее небо отражалось в белых столешницах. Программисты кафе постарались вовсю, пожалуй, в этом районе Диджитал-сити никого не удивишь излишней детализацией. И, пожалуй, стоит попробовать тут кофе.
— Все же после, — согласился Шоичи, поднимая руку, чтобы позвать официантку.
Да, детализация изумляющая: зерновой кофе, гудение кофемолки, эспрессо-машина. Кто-то очень точно поработал с передачей импульсов мозгу, запахи не приедались и не становились слабее со временем, сохраняя ту восторженную ноту, которую дает только первый вдох.
Момои делала вид, что читает журнал — «Гладиатор Диджитал», вроде бы — но, судя по движению зрачков, на самом деле разглядывала отражение Шоичи в окне.
— Вы мне слишком дорого стоите в последнее время, — повторил Шоичи после двойного эспрессо.
Он создавал Колизей, чтобы зарабатывать на нем самому. Он создавал его с нуля — искал программистов и дизайнеров, сценаристов для игр. Он доказывал инвесторам и спонсорам, что это будет интересно и зрелищно. После лавировал между всеми, кто хотел прибрать его детище к рукам. Он подтолкнул команды к созданию Лиги, подсказывал, как привлечь деньги, как подбирать игроков. Шесть лет его жизни ушло на это.
А теперь эта женщина с розовыми ногтями срывала один джек-пот за другим. Шоичи мог бы поверить в один большой выигрыш, даже в цепочку выигрышей, в конце концов, он тоже мог анализировать игроков, но вот в то, что можно предсказывать исход матча каждый раз с такой точностью — количество раундов, полученные травмы, набранные очки — поверить не мог.
Момои ковырнула вилкой обломок вафли, плавающий в розовой луже. Ее тарелка походила на морской берег, покрытый щепками от разбившегося о рифы корабля, а на поверхности уже остывшего шоколада застывала коричневая пенка.
Присутствие Шоичи заставляло ее нервничать, она не прикоснулась к своему завтраку. Какая мелкая месть за потерянные сотни тысяч биткойнов.
— Как вы это делаете? — спросил Шоичи. — Взламываете игру? Или подговариваете игроков? — Именно это интересовало его настолько, что он пришел на встречу с ней сам. Люди, которых он предпочитал называть «инвесторами» настаивали на том, чтобы Момои Сацуки просто исчезла, но Шоичи это не казалось решением проблемы: если в системе есть уязвимость, рано или поздно ее найдет кто-то еще. К тому же, он не любил предсказуемые решения.
Момои вжалась в спинку стула, словно его предположение ее оскорбило, но мгновенно оправилась — вскинула подбородок и развернула плечи. Белая блузка натянулась на груди. Почему женщины обязательно прибавляют груди своего аватара пару размеров?
— Я просто знаю, кто и на что способен.
— Не уверен, что этим можно объяснить ваши успехи. Я бы больше вам поверил, если бы вы сказали, что видите будущее.
Она вдруг расслабилась и хихикнула.
— Ну в каком-то смысле. Я слежу за играми, за событиями в их жизни. — Момои придвинула к себе один из журналов. — Мужчины, на самом деле ужасно предсказуемые.
Шоичи посмотрел на обложку. Киеши Теппей выходил из ресторана, заслоняя собой девушку от камер и вспышек.
— Серьезно? Вы хотите убедить меня, что вот этого вам достаточно, чтобы сделать выводы?
Момои кивнула.
— В четверг у него матч с Ханамией. Он проиграет.
— Вы знаете статистику их встреч?
— Шесть побед у Киеши, две ничьи. Ханамия очень сильный игрок, но ни разу у Киеши не выиграл, — быстро сказала она.
— И вы все же на него поставите?
— Да.
Шоичи повернул журнал к себе, рассматривая девушку за спиной Киеши. Смуглая кожа, короткие кудрявые волосы, массивный браслет на руке над часами.
— Это его врач, насколько мне известно, — а известно ему об игроках было все, — между ними ничего нет.
— Ну да! Но для ревности не нужны основания.
Ревнующий Ханамия... Шоичи поморщился.
— Что будет у Киеши сломано в этот раз?
— Ни-че-го! Ведь она — врач! Любая травма означает, что они только будут видеться чаще.
Логично, но уверенность и беззаботность в голосе Момои наталкивали на подозрение — обо всем уже договорились. Интересно, какая часть отходит Ханамии? Представить, что на договорной матч согласился Киеши, сложнее, но Шоичи никогда не нравились его неизменная доброжелательность и показная простота.
— Что еще вы можете предположить?
Момои немного помедлила, прежде чем ответить. Взгляд у нее сделался сосредоточенным, словно она читала невидимую Шоичи книгу.
— Киеши выйдет с копьем и щитом — раз он встречается с врачом, нейро-боли его опять беспокоят, поэтому он предпочтет держать противника на расстоянии. Ханамия выберет сеть и трезубец, потому что тоже догадается с чем выйдет Киеши. Матч продлится не меньше одиннадцати раундов, столько Ханамии потребуется на подготовку.
— Ханамия с трезубцем? — недоверчиво покачал головой Шоичи.
Момои достала стило и принялась чертить на столе схему предполагаемого боя, увлеченно рассуждая о достоинствах каждого вида оружия. Шоичи вскоре перестал ее слушать — потом почитает логи разговора — и стал просто смотреть. Аватары с высокой детализацией передавали все эмоции владельца не хуже настоящего лица. Момои то немного хмурилась, то вскидывала на Шоичи блестящие глаза — вы же понимаете! — и рисовала дальше. Она даже раскраснелась, будто от бега.
Шоичи даже у игроков не часто видел настолько глубокий и искренний интерес к игре.
— Я сравню ваши выкладки с настоящим матчем, — сказал он, когда Момои закончила свои объяснения. — Пока же, прошу вас, не разговаривайте ни с одним из них. До пятницы.
Сомнительно было, что оба — и Киеши, и Ханамия — стали бы действовать по настолько прописанному сценарию. В особенности Ханамия, он любил собственные схемы.
Выйдя из кафе, Шоичи отправил сообщение Вакамацу: игру в четверг перенести на изолированный сервер, за Ханамией и Киеши установить наблюдение.
* * *
— Этого я от вас не ожидала, — сказала Момои Сацуки в пятницу.
Настоящая, живая Момои Сацуки, немного растерянная и растрепанная. Она неловко поправила волосы, как будто не знала, где находится ее же ухо. Так бывает, если резко выдернуть человека из долгого погружения, необходимая реальному миру координация восстанавливается не сразу. На висках и лбу у Момои еще оставались следы от вирт-шлема, и она даже не пыталась вырваться из рук крепко держащего ее Вакамацу.
Шоичи хотел ей напомнить ее фразу про предсказуемость мужчин, но взгляд задержался на пуговицах ее блузки: третья сверху готова была вот-вот выскользнуть из петли. Он представил, как Момои неуверенными руками снимает с себя облегающий вирт-комбинезон и натягивает обычную одежду.
Так трогательно. Он сам ни за что бы не справился с пуговицами в первые полчаса реала.
— Спасибо, я польщен, — ответил Шоичи и жестом предложил проследовать за ним вглубь дома.
Шаги Момои было почти неслышными за тяжелой поступью Вакамацу. Тому, кажется, было неуютно — он переваливался сзади, едва придерживая Момои за плечо, словно боялся сломать.
— У вас красивый дом.
Момои осматривалась без особого испуга, хотя не могла не догадываться, почему ее сюда привезли. Полмиллиона потерянных биткойнов переполнили чашу терпения инвесторов. Шоичи вчера пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить их положиться на него.
— Благодарю. Вот сюда, пожалуйста. — Шоичи закрыл за ней дверь.
— О. — Момои вздрогнула и покачнулась, как ослепший в одно мгновение человек .
— Комната полностью изолирована, — пояснил Шоичи. — Никакого доступа в Сеть.
Момои растерянно опустилась на диван, погладила кожаную обивку, принялась ощупывать декоративный шнур. Почти все гости Шоичи вели себя так: кто-то трогал предметы, кто-то начинал говорить, просто чтобы услышать свой голос, или поминутно откашливаться. Когда так резко теряешь половину информации о мире, хочется восполнить ее недостаток оставшимися чувствами.
— Здесь обычно проходят особенно важные переговоры, но на ближайшие пару недель эта комната станет вашим домом. — Он замолчал, чтобы дать Момои время прийти в себя и осознать, что произошло.
Она поерзала на диване, все еще теребя шнур.
— Очень... К этому надо привыкнуть.
Момои повернулась, рассматривая обстановку позади себя: массивный письменный стол, стеллажи с дисками, морской пейзаж на стене. Снова села прямо, оставив наконец шнур в покое, и сжала подол юбки.
— Надо привыкнуть, — повторила она.
— Я не тороплю.
Шоичи устроился напротив нее — в глубокое кресло. На журнальном столе между ними стоял антикварный метроном, Момои отвела маятник в сторону и отпустила, прислушиваясь к равномерному тиканию.
— Это вместо того, чтобы меня убить? — спросила она.
— Я вижу, вы все-таки понимаете.
— Да, но... Вы в прошлый раз спросили, как я это делаю. Если вам интересно, значит, вы с самого начала не собирались меня убивать. Я думала, вы просто отстраните меня от тотализатора или попытаетесь взломать там, в вирте. Про перенос в реал я как-то не догадалась.
Неудивительно, когда почти вся жизнь проходит в вирте — учеба, работа, общение. Реал — слепое пятно всего поколения. Шоичи самому довольно долго приходилось привыкать.
— Я снова польщен. — Он слегка поклонился.
— Через две недели я снова смогу вернуться?
— Да.
— Что изменится?
— Я буду знать, врали вы мне в прошлый раз или нет.
Она снова скомкала подол юбки и уставилась на свои колени.
— Вы хотите проверить?..
— Да. На следующие две недели мы отстраним от матчей восемь игроков: Аомине, Кисе, Акаши, Мурасакибару, Мидориму, Ханамию, Химуро и Кагами.
Момои подняла взгляд.
— Они очень расстроятся.
— Не сомневаюсь. — Шоичи пожал плечами. Именно на их матчах точность предсказаний Момои выходила за все разумные пределы. — Но думаю, они расстроятся еще сильнее, если их публично обвинят в сговоре.
— Остальных вы сведете случайным образом?
— Именно. Вам будет предоставлена вся информация об их перемещениях, которую можно найти в открытых источниках.
Перестав теребить подол, Момои поставила локти на колени и сцепила пальцы. Вдруг улыбнулась:
— Знаете, это будет даже интересно!
* * *
— Поздравляю, если бы вы делали ставку, выиграли бы сегодня пятьдесят тысяч, — Шоичи поставил поднос с чаем на журнальный стол.
Момои вздохнула:
— Спасибо. Такой скучный матч получился.
— Зрители бы с вами не согласились.
Поначалу Шоичи было интересно следить за играми по раскладкам Момои: совпадет — не совпадет. К четвертому матчу, конечно, приелось.
— Скоро вы меня выпустите?
— Как только вам поверят самые упорные скептики. — Шоичи протянул ей диск. — Послезавтра будет матч между Хьюгой и Мибучи. Это записи их последних десяти игр. Сакурай завтра принесет вам периодику.
Момои повертела диск в руках и отложила в сторону.
— Знаете, мне всегда казалось, что нет ничего интереснее игр: просчет вероятностей, анализ статистики и деталей жизни игроков, удовлетворение от победы...
— Но когда в жизни нет ничего, кроме них, ужасно скучно?
Она подтянула ноги к груди и обхватила колени руками.
— Здесь даже окна нет.
Шоичи представил себя на ее месте. Он бы тоже уже начинал сходить с ума. Наверное, стоит ей принести почитать или посмотреть что-нибудь не относящееся к играм.
— Это вынужденная необходимость, вы же понимаете.
Может, вывести ее погулять в сад? Он не слишком ухоженный, но от этого более интересный. Нет, лучше не надо. Даже намек на контакт с внешним миром стоит исключить — для ее же безопасности.
Значит, фильмы или книги. Интересно, что она любит? Шоичи почему-то казалось, что романтические мелодрамы Момои точно не подойдут. Может быть, детективы или научная фантастика.
— Я люблю исторические романы, — Момои поправила прядь волос, вылезшую из-за уха.
Шоичи на секунду даже засмотрелся на движение длинных пальцев. Сегодня никакого лака на ногтях. Ах да, когда Шоичи заходил утром, в комнате пахло ацетоном.
— Что, простите?
— Я люблю исторические романы, — Момои опустила одно колено вниз и улыбнулась. — Буду очень благодарна.
Шоичи повел плечом — между лопаток неприятно закололо.
— Я попробую что-нибудь подобрать. — Он встал и направился к двери.
Какая же неприятная штука — женская интуиция. Шоичи остановился на полпути, едва не споткнувшись при мысли, что и его побег Момои могла предсказать. Не хотел бы он жить с этой женщиной под одной крышей дольше необходимого. Он, который всегда гордился своей непредсказуемостью.
— Мне нужно ответить на несколько звонков, — сказал Шоичи. — Я вернусь через полчаса. С фильмом.
* * *
Дождь мерно шуршал листьями магнолий в саду, но если закрыть дверь, в комнату не проникало ни звука. Она опустела три дня назад, но Шоичи продолжал пить здесь чай каждый вечер. Журнальный стол все еще покрывали начерченные Момои схемы и распечатанные сетевые журналы; на кресле лежала колода карт десяткой пик вверх — он пытался научить Момои играть в покер, но хотя она легко считала вероятности, скрывать свои эмоции у нее совсем не получалось. И предсказать, когда Шоичи блефует, а когда нет у нее не выходило.
Надо с этим заканчивать. Пусть Сакурай завтра все уберет. Шоичи глубоко вдохнул. И проветрит.
Зеленый лотос, кажется, так назывался этот шампунь.
Еще немного постояв на пороге, Шоичи вышел в коридор.
Во входную дверь позвонили, и Шоичи выглянул в окно. У Сакурая и Вакамацу были свои ключи, а кого могло еще принести в такую погоду?
Промокшая до нитки, на крыльце стояла Момои. Шоичи бросился открывать дверь.
— Вы с ума сошли? Заходите быстрее.
На лице Момои слезы мешались с каплями дождя.
— Это все вы! — Она всхлипнула. — Это все вы виноваты!
— Да, конечно, идемте же, вам надо переодеться, — Шоичи кивнул, обнимая ее за плечи, заранее согласный, что виноват именно он. Неважно в чем.
Момои сбросила его руки и отступила на шаг.
— Он сказал, что я уродина!
— Кто сказал?
— Дай-чан! — Момои отбросила мокрые волосы со лба и отступила еще.
Ну конечно, кто еще мог бы такое сказать. Шоичи на мгновение задержался взглядом на высокой груди — он еще при первой встрече в реале подумал, что Момои свой аватар ничуть не приукрасила, но сейчас, когда мокрая белая блузка облепила тело, закрывать на это глаза стало совершенно невозможно.
Шоичи поспешно перевел взгляд выше — слезы Момои совершенно не портили, нужно быть идиотом вроде Аомине, чтобы назвать ее уродиной. И нужно быть женщиной, чтобы принять это близко к сердцу.
— Вам нужно надеть что-то сухое. И выпить что-нибудь горячее.
Он подтолкнул Момои в сторону знакомой ей комнаты.
Спустя пятнадцать минут они пили чай на диване, как будто Момои и не уходила никуда. Правда, Шоичи ни разу не доводил ее до слез. Возможно, зря. Она куталась в слишком большой для нее махровый халат Шоичи, все еще украдкой терла глаза — и смотреть на это было даже приятно.
Шоичи налил ей чай и плеснул в чашку немного виски. Дождался, пока она сделает глоток.
— Вам лучше?
— Нет. — Момои больше не всхлипывала, но ее голос все равно звучал глухо.
Покачав бутылку виски в руке, Шоичи предложил:
— Будете чистый? Или со льдом?
— Я ведь не уродина? И не толстая?
Шоичи налил себе. Интересно, это она флиртует, или ей действительно надо знать? Момои никогда не производила на него впечатление женщины, которая не подозревает о своей красоте.
— Вы очень красивая, Момои-сан, вы и сами это знаете.
Она стянула халат на груди.
— Бывают моменты, когда начинаешь в этом сомневаться.
— Вы пришли ко мне поздним вечером, чтобы я вас переубедил?
Момои бросила взгляд на часы, и ее губы удивленно округлились. Похоже, она действительно не подозревала, насколько уже поздно.
— Это все вы виноваты, — сказала она.
— Вы это уже говорили.
— В прошлый раз я другое имела в виду.
Шоичи вытянул ноги, удобнее устраиваясь на диване. Он всегда испытывал удовольствие — довольно извращенное, надо признать, — когда люди винили его в своих бедах, обоснованно или нет.
— Могу я услышать весь список своих прегрешений?
— Дай-чан ужасно разозлился, когда узнал, что вы его отстранили, чтобы доказать мою невиновность, — выпростав тонкую руку из слишком большого рукава, Момои начала загибать пальцы. — Мне все-таки запретили делать ставки. Совсем. Никаких подставных лиц. Сказали, что если меня хотя бы заподозрят в этом, мне отрежут доступ в вирт насовсем. — Она замолчала, глотнула чая, но, совершенно очевидно, обвинительная речь на этом не заканчивалась. — А еще мне не с кем смотреть кино вечером. Я ужасно привыкла к реалу, знаете?
Шоичи кивнул. От ее подсыхающих волос в комнате снова пахло зеленым лотосом.
— Не сомневаюсь, что Аомине вас быстро простит. Вы же хорошие друзья, — сказал Шоичи и поморщился про себя: мысль о том, что эти двое близки, была смутно неприятна. — И вы всегда можете позвонить мне, если вам захочется посмотреть какой-нибудь фильм. С тотализатором, увы, ничего не поделать.
Момои долго молчала. Шоичи тянул виски. Тишина в комнате была довольно комфортной — не тянуло ни включить музыку, ни снова начать разговор. Один раз только Момои потянулась к метроному, но остановила его после второго удара.
— Мне предложили работу, — сказала она наконец. — Консультантом. Предсказывать стратегии для команды.
— Для какой? — насторожился Шоичи.
— Не скажу. Секрет.
Не так опасно, как постоянно выигрывать, но все равно неприятно. Шоичи потер виски. Если какая-то команда начнет побеждать в каждой игре... Опять убытки. Эта женщина его разорит. Наверное, стоило сразу согласиться с ее убийством, каким бы предсказуемым решением оно ни казалось.
Предложить ей работу? Заест паранойя, что она выкинет его из бизнеса. С ее-то талантами.
Шоичи одним глотком допил оставшийся виски.
— Момои-сан.
Она подняла на него взгляд.
— Выходите за меня замуж?
Момои приоткрыла рот, словно намеревалась тут же ответить, и закусила губу.
— Вы можете отказаться, — сказал Шоичи. — Обещаю, второго похищения не последует. Не бойтесь.
Она продолжала молчать. Рассматривая пальцы Момои, крепко сжимающие чашку, Шоичи подумал, что отказ — более чем закономерный в таких обстоятельствах — его расстроит. Этот чертов розовый лак на ногтях не к добру.
— Я не боюсь. Просто от вас я этого не ожидала, — наконец сказала Момои.
— Почему?
— Не знаю. Это же вы все время делаете неожиданные вещи.
На этот раз было совершенно невозможно не напомнить ей:
— Но вы же говорили, что все мужчины ужасно предсказуемы.
— Мне придется взять свои слова обратно, и вы в этом снова виноваты. И в том, что я скажу вам «да» — тоже!
Шоичи снял очки, делая вид, что их вот просто обязательно нужно протереть именно в этот момент и ни секундой позже. Быть виноватым в этих грехах доставляло физическое удовольствие.
Как только он выйдет из комнаты, он запишет в блокнот три предложения:
1. Купить кольцо.
2. Подготовить брачный контракт.
3. Никогда не учить жену играть в покер.
Название: Опасные связи
Автор: Touou Team
Бета: Touou Team
Сеттинг: стимпанк
Размер: 2 700 слов
Пейринг/Персонажи: Имаеши Шоичи, Момои Сацуки, Аомине Дайки, Киеши Теппей, Ханамия Макото
Категория: джен
Жанр: эпистолярный роман, детектив
Рейтинг: PG
Краткое содержание: несколько писем из личных архивов
Примечание/Предупреждения: альтернативная история: Япония никогда не закрывала границы; смерть персонажа
От господина И. госпоже М.
Доброй ночи Вам, прекраснейшая из ныне живущих!
В первых строках моего письма хочу сразу принести Вам мои искренние извинения за столь долгое игнорирование Ваших мне посланий. Но суетные дела моей новой жизни в пожалованном Ее Императорским Величеством поместье не оставили мне ни единой свободной минутки, чтобы сочинить достойное Ваших рук письмо.
Но теперь, когда дом и сад перестали требовать моего неусыпного внимания, я наконец могу сесть на новой террасе, еще пахнущей свежим деревом, и подробно пересказать Вам все события последних двух месяцев.
Столицу, как вам, должно быть, известно, мне пришлось покинуть весьма поспешно из-за некоторых особо влиятельных господ, имен которых я не хочу называть даже в этом письме. Впрочем, не сомневаюсь, что Ваш блестящий и острый ум уже давно разгадал этот ребус, и, как говорится, quidquid latet apparebit, Nil inultum remanebit. Всецело полагаюсь в этом деликатном деле на Ваше благоразумие.
Впрочем, я отвлекся, а ведь солнце уже клонится к закату, и скоро придется зажечь свечи, а Вы знаете, как я не люблю искусственный свет. Но всё же перейду к делу.
Имение Т. мне досталось в весьма живописной местности. Представьте себе, драгоценнейшая, зеленые поля и холмы, раскинувшиеся на многие мили вокруг — и ни одной машинерии, ни одного дирижабля, даже ближайший телеграф — и тот в городке N., что в ста милях к югу от моего дома. Глушь несусветная, особенно для привыкшего к шуму и блеску столицы человека.
Но в этом есть и свое особое очарование, которое я научился находить уже через две недели после прибытия. Немалую роль в этом сыграло и знакомство с соседями, каждый из которых почел своим долгом просветить меня, какое же дивное место это Т. и как мне повезло, что Ее Императорское Величество так высоко оценила мои скромные заслуги перед нашим Отечеством.
Соседи мои представляются темой для совершенно отдельного письма, но поскольку я не смею отвлекать Вас от насущных дел дольше и чаще необходимого, позволю себе кратко описать каждого из них, дабы затем не тратить чернила на излишние пояснения.
Вы прекрасно знаете, небесная моя, какой интерес для меня представляют люди, их привычки, обычаи и отдельные черты характера, проявляющиеся ежедневно и ежечасно. И чем дальше от столицы, тем меньше на встречаемых мною людях налета этикета, порой совершенно ненужного, и тем больше самобытности в их поведении. Каждый из моих соседей только подтверждает это нехитрое правило.
К востоку от Т. расположено имение К., что принадлежит господину В., заядлому охотнику и коллекционеру оружия. Вы, должно быть, сочли бы его голос слишком громким, а манеры — излишне грубыми, я же нахожу в его неловких попытках соблюдать столичный этикет определенную прелесть. В такие моменты он отчаянно напоминает мне того робота на паровом ходу, что демонстрировал инженер М. на технической выставке в прошлом году — неуклюжего, едва стоящего на ногах, но безудержно милого.
Вместе с господином В. в доме обитает его племянник, господин С., юноша весьма стеснительного и болезненного вида. Только за те два месяца, что живу здесь я, доктор из N. приезжал к нему три раза. Хотя если Вы позволите мне высказать свое скромное суждение — пара месяцев конных прогулок и купаний в прелестном озерце, расположенном аккурат на границе угодий господина В., поправили бы здоровье его племянника гораздо лучше, чем свинцовые примочки и кровопускания городского коновала.
Впрочем, несмотря на затяжную болезнь, господин С. отличается редкостным для его юного возраста здравомыслием и рассудительностью, как и широтой интересов. Не далее как позавчера я имел с ним занимательную беседу о последних технических новинках, а также получил в подарок прелестный портрет, нарисованный буквально за один оборот часов.
В целом же особого интереса для меня как коллекционера людских страстей и слабостей ни господин В., ни господин С. не составили, в отличие от моего северного соседа, господина К.
Ему принадлежит небольшое, но благоустроенное имение С., за пределы которого господин К. выезжает редко. Причины этому я до сих пор не обнаружил — не считать же таковой легкую хромоту на левую ногу, которой господин К., по его собственным словам, обзавелся после неудачного приземления, — и потому личность господина К. представляется мне в высшей мере любопытной.
Полагаю, Вы и сами нашли бы, что общение с господином К. весьма занимательно — он представляет собой тот редкий тип людей, которые с искренней улыбкой могут рубить головы с плеч или приносить человеческие жертвы во имя всеобщего блага. На первый взгляд он кажется наивным идеалистом, но уверяю Вас, свет моих очей, это впечатление так же зыбко и обманчиво, как отражение золота в воде.
При всем при этом господин К. исключительно образован и имеет крайне занимательное хобби — летательные аппараты, конструированием которых и занимается почти все свое время. Некоторые его модели не лишены определенного изящества, а некоторые до глубины души поражают меня своей уродливостью. По словам господина К., он близок к феерическому прорыву, который перевернет все понятия о летающем транспорте. Я же, рассмотрев несколько чертежей и понаблюдав за испытаниями, настроен скорее скептически — ни один из аппаратов пока не продержался в воздухе дольше трех минут. Но господин К. не теряет надежды, и я только и могу что пожать плечами — как знать, может, через несколько лет он все же достигнет своей цели.
Что ж, больше мне, пожалуй, нечего сказать, незабвенная, и я смиренно умолкаю, надеясь, что не слишком утомил Вас этим письмом, и Ваш ответ не заставит себя ждать.
Засим остаюсь навсегда у Ваших ног.
Имаеши Шоичи, поместье Т.
4 июня 1896 года
От госпожи М. господину И.
Любезный мой друг!
Ничто не может передать, как я была рада наконец получить от Вас весточку! Два месяца нашей с Вами полной разлуки были самыми темными в моей жизни, даже несмотря на новые механические лампы, которые выпустили в продажу в прошлом месяце. Вы, не сомневаюсь, уже получили последний номер «Вестника», где подробно расписано устройство этих ламп — не правда ли, оригинальное и изящное решение? Инженер Х. в очередной раз превзошел себя.
Не кривите губы, мой дорогой, вы же знаете, что мое сердце принадлежит Вам и только Вам, не считая моего милого брата и некоторых забавных устройств, которыми я занимаюсь на досуге, коего у меня с Вашим отъездом стало чересчур много.
Кстати, о причинах Вашего быстрого отъезда. Спешу сообщить, что упомянутое Вами деликатное дело улажено со всей осторожностью, хотя мне стоило немалых трудов удержать моего милого брата от необдуманных и поспешных действий. Вы же знаете, как он не любит пустое времяпрепровождение и с каким наслаждением пускается в различные авантюры довольно опасного свойства. Безумно жаль, что Вас сейчас нет рядом со мной — в последнее время Д. совсем утратил вкус к жизни, а Вы как никто другой умеете его ободрить.
Возможно, сельский воздух пошел бы ему на пользу — столичные ароматы брату уже не по душе, если это не запах духов госпожи Х.М., которая мне категорически не нравится — она же совершенно не умеет одеваться! Турнюры такой пышности вышли из моды еще два сезона назад!
Простите, милый мой, я опять забылась — слишком велико мое возмущение как самой госпожой Х.М., так и тем, что же такого мог в ней найти Д.
Давайте лучше поговорим о Вас — последнее Ваше письмо удивительно скупо на подробности Вашей жизни, а ведь именно она является моим наибольшим интересом. Истории Ваших соседей, несомненно, крайне занимательны, и Вы совершенно правы, с господином К. я с большим удовольствием свела бы знакомство, но не дают никакого представления о том, чем же живете Вы.
Как Ваша рукопись, дорогой мой? Не думайте, что я забыла Ваше мне обещание закончить руководство по обслуживанию и ремонту дирижаблей не позднее конца сентября. Меж тем, уже почти июль, а я не получила ни пятой, ни, тем более, шестой главы. Надеюсь, это лишь временный Ваш перерыв, вызванный переездом.
Жду с нетерпением.
Всегда Ваша,
Момои Сацуки, городское имение семьи А.
24 июня 1896 года
От господина И. госпоже М.
Несравненная моя!
Ваши упреки и недоверие больно ранят мое сердце. Спешу исправиться в Ваших глазах и потому прилагаю к сему письму три следующие главы моего magnum opus. Надеюсь, это хоть немного Вас смягчит, и в следующем письме Вы будете более благосклонны ко мне и моим маленьким слабостям.
Что касается Вашего «милого» брата, то, по моим наблюдениям, периоды его уныния столь же регулярны, как рейсы Восточного дирижабля, и не требуют пристального наблюдения. Впрочем, если Вам так тревожно за душевное состояние А., разумеется, я буду рад принять его в Т. со всем своим гостеприимством и обеспечить ему должный уход и развлечения.
Признаться, я очень рассчитываю, что ваш брат сойдется с господином В. — энтузиазм того по поводу охоты поистине безудержен. Я уже исчерпал всю свою фантазию в попытках уклониться от участия в этом сомнительном предприятии, коим мне представляется охота на живых существ. Как Вам прекрасно известно, лучшим и достойнейшим видом спорта я считал и считаю охоту на научные идеи, не требующую никаких специальных средств, кроме пачки бумаги, карандаша и счетной машинки.
В этом мы сходимся с господином С. — сразу хочу заметить, что общеизвестный факт об их с господином В. близком родстве кажется мне не слишком соответствующим истине, — и господином К., в поместье которого мы собираемся раз или два в неделю за чашкой чая и стаканчиком старого доброго бренди. Все мы выписываем из столицы «Вестник», и потому большинство наших встреч протекает под знаком научно-технического прогресса, об отдельных деталях которого мы можем спорить до хрипоты.
Неожиданно было обнаружить, что если мы с господином С. принадлежим к лагерю так называемых «научных революционеров» и с радостью приветствуем каждое открытие, то господин К. придерживается традиционных взглядов на техническое оснащение Империи, несмотря на то, что сам занимается разработкой новых средств передвижения.
Эту двойственность его натуры я нахожу как любопытной, так и опасной — непредсказуемость реакций и мыслей господина К. когда-нибудь точно навлечет на него крупные неприятности. Взять хотя бы его переписку на страницах «Альманаха летательных аппаратов» с небезызвестным Вам инженером Х. Эти словесные баталии достойны кисти живописца Р., в котором я сейчас, сведя знакомство с господином В. и его так называемым племянником, небезосновательно подозреваю господина С.
Возможно, эта маленькая загадка сумеет развеять Вашу скуку хотя бы на пару дней.
Ваши намеки на мою неприязнь к инженеру Х. столь же очаровательны, как и беспочвенны. Несомненно, он не самый приятный в общении человек, но и мой характер так же далек от идеала, как имение Т. — от столицы. В прошлом мы имели весьма оживленную переписку, да и сейчас, буде мне представится случай возобновить наше с ним знакомство, с удовольствием составлю с ним беседу.
Засим вынужден откланяться — за окном уже смеркается, и меня ждут в нашем маленьком, но представительном обществе.
Остаюсь с надеждой на скорый ответ,
Имаеши Шоичи, поместье Т.
15 июля 1896 года
От госпожи М. господину А.
Дорогой брат!
Спешу сообщить Вам радостную весть — я получила ответ от моего милого друга И., и он с радостью примет Вас до начала осеннего сезона в своем поместье Т. Настоятельно рекомендую Вам воспользоваться его щедрым приглашением, так как ваш интерес к госпоже Х.М. переходит все допустимые границы и скоро может привести к нежелательным разговорам в обществе, коих не нужно ни мне, ни Вам.
С любовью,
Момои Сацуки, городское имение семьи А.
24 июля 1896 года
От господина И. анониму, в доходный дом К., до востребования.
Драгоценный мой, я рассмотрел Ваше предложение и нашел его весьма занятным.
С нетерпением буду ждать Вашего появления в моем имении, дабы оформить все надлежащим образом.
Предложенная Вами сумма меня также полностью устраивает.
Имаеши Шоичи, поместье Т.
25 июля 1896 года
От господина А. госпоже М.
Дражайшая моя сестрица, долгих лет тебе!
Еду.
Аомине Дайки,
31 июля 1896 года
От господина И. госпоже М.
Свет моих очей!
Надеюсь, Вы простите меня за то, что я позволил себе отправить второе письмо, не получив еще ответа на предыдущее, но события, произошедшие в нашем тихом местечке, столь трагичны, что мне необходимо поведать Вам о них, не откладывая ни на день.
Начну с главного — господин К. скоропостижно скончался не далее как позавчера вечером. Причиной его смерти, по уверениям коронера, послужило огнестрельное ранение в голову, имя же преступника до сих пор не установлено, а судя по работе полиции, которая вовсе не проявляет должного рвения, полагая его смерть банальным самоубийством, едва ли кто-либо в этом деле понесет наказание.
Вам, наверно, будут любопытны все обстоятельства этого щекотливого дела. Что ж, с удовольствием изложу их так, как запомнил сам, будучи непосредственным участником этих печальных событий.
Позавчера господин К. прислал мне, как и господину В. с племянником, приглашение на небольшой ужин в его имении, сославшись на то, что к нему приехали гости из столицы. Естественно, я с удовольствием согласился — в нашей глуши не так много источников новостей из главного города Империи, чтобы я мог пренебрегать ими.
Как оказалось, гостями из столицы были давний друг господина К., господин Х.Дж. с супругой, и небезызвестный вам инженер Х., появление которого стало для меня значительным сюрпризом.
Вечер был прелестен, несмотря на некоторые неурядицы. В частности, мне показалось, что для господина Х.Дж. приглашение инженера Х. стало не слишком приятным сюрпризом. Это не могло не повлиять на атмосферу за столом. Если господин К. относился ко всем с неизменным своим дружелюбием, не делая различий между старыми и новыми знакомыми, то в отношениях господина Х.Дж. и инженера Х. проскальзывал явный холодок, связанный с каким-то их общим прошлым.
Что касается инженера Х., то мне запомнилась его нарочитая вежливость по отношению ко всем присутствовавшим за столом. И, кажется, за чистую монету это его поведение принял лишь господин В. Даже его племянник С. обращался к инженеру Х. с величайшей осторожностью. Как я уже писал — чрезвычайно рассудительный юноша.
Разошлись мы где-то около двух ночи. Господин К. любезно предоставил нам спальни в его доме, дабы не вынуждать нас добираться до своих имений по кромешной темноте. Я немного почитал в постели, сделал пару заметок в рабочем дневнике и уснул уже в начале четвертого с тем, чтобы на рассвете, около половины пятого, проснуться от крика экономки, нашедшей тело господина К. в библиотеке.
Очень важный момент — все комнаты, предоставленные гостям, были расположены в том же коридоре. Сейчас, по прошествии пары часов, я вспоминаю, что несколько раз слышал, как кто-то проходит мимо моей комнаты, но не думаю, что если я скажу об этом полиции, будет много толку — вне подозрений только господин С., чья комната расположена ближе всего к библиотеке, и следовательно, причин ходить по коридору у него не было. Тем более что к концу вечера он выглядел изрядно утомленным и наверняка заснул сразу же, как оказался в постели.
Остальных же, включая Вашего покорного слугу, полиция допросила со всем тщанием, на которое только могут быть способны сельские детективы.
Первым под подозрение попал господин В., как единственный на всю округу владелец хоть сколько-нибудь интересной коллекции огнестрельного оружия. Однако он смог достаточно убедительно и громогласно доказать, что револьвер, найденный на месте смерти господина К., никак не мог принадлежать ему. Также помогло и свидетельство слуги, подтвердившего, что никакого багажа господин В. при себе не имел, а значит — никак не мог пронести револьвер в дом незамеченным.
Кандидатуры господина Х.Дж. и его супруги — надо заметить, и вполовину не такой очаровательной, как Вы, моя прекрасная, — я не рассматривал по вполне очевидным для любого причинам. Оба они были так убиты горем и так искренни в его проявлении, что даже я не нашел, в чем усомниться.
Остается лишь инженер Х., на котором полиция в итоге и сфокусировала свое недружелюбное внимание. К его чести, он вышел из этого неудобного положения с присущим ему изяществом в решении бытовых вопросов. Попросту — представил полиции дворецкого господина К., который и засвидетельствовал факт беседы между ним и инженером Х., состоявшейся с двух до трех пополуночи в гараже господина К., где были выставлены модели летательных аппаратов.
Таким образом, у всех присутствовавших есть алиби в той или иной форме, и даже дворецкий вне подозрений — какое, должно быть, разочарование для столичных писак! Вывод очевиден — господин К. покончил с собой, пусть и выбрал для этого несколько странное время. Впрочем, человеческая натура — предмет столь сложный и противоречивый, что я не рискну высказывать никаких предположений по поводу причин, сподвигнувших господина К. на этот внезапный и печальный поступок.
Надеюсь, я утолил Ваше любопытство в полном объеме, чудесная моя, а сейчас вынужден попрощаться — у нас с инженером Х. остался один нерешенный вопрос, который я планирую разрешить к своему удовольствию до его отъезда.
Целую Ваши прелестные ручки.
Имаеши Шоичи, поместье Т.
2 августа 1896 года
От господина А. госпоже М.
Дорогая сестра!
Надеюсь, Вы отдавали себе отчет в том, приглашение какого человека Вы вынудили меня принять.
Не могу представить никаких весомых доказательств, но уверенность моя абсолютна. Именно Ваш «сердечный друг» и застрелил господина К., представив дело как самоубийство.
Разумеется, я не собираюсь предпринимать никаких мер — каждый развлекается по-своему. Однако рассчитываю, что в будущем Вы ограничите общение с господином И.
Аомине Дайки, поместье Т.
4 августа 1896 года
Записка от инженера Х. господину И., приложенная к чеку на десять тысяч фунтов
Actore non probante reus absolvitur.
Ханамия Макото, доходный дом К.
5 августа 1896 года
@темы: Киберпанк, Стимпанк, Фанфик, The Rainbow World. Другие миры, День 42, Touou Team
Автор: Touou Team
Бета: Touou Team
Сеттинг: киберпанк
Размер: 13300 слов
Пейринг/Персонажи: Аомине Дайки/Кагами Тайга, Аомине Дайки/Куроко Тецуя (односторонний, флэшбеками), Имаёши Шоичи/Сакурай Рё, Момои Сацуки, Вакамацу Коске, Изуки Шун, команда Ракузан
Категория: слэш
Жанр: фантастика, экшен, романс
Рейтинг: R
Краткое содержание: Взяв новый заказ, Аомине и не думал, что запустит тем самым череду непредсказуемых событий
Ссылки на скачивание: .doc, .rtf
Всё прошло слишком легко.Он похлопал себя по нагрудному карману, проверяя, на месте ли добытый инфокристалл. Чёрная куртка с ярко-жёлтой эмблемой Службы Перевозок делала его невидимкой в промзоне: для парящих в воздухе камер он был одним из многих безликих служащих, курсировавших в течение дня по территории.
Шёл не спеша. Сейчас торопиться было некуда. Он уложился в двенадцать минут из пятнадцати запланированных, значит, три минуты в запасе задавали другой темп ходьбы. Шёл, засунув руки глубоко в карманы, внимательно прислушиваясь, не раздастся ли вдалеке сигнал тревоги, но только ветер свистел между приземистых зданий. Однако где-то в районе затылка поселилось смутное чувство беспокойства.
Покинув промзону, он словно окунулся в другую реальность. Шум машин, крики зазывал уличных лотков, музыка из кафе и караоке на каждом углу, бойкий гомон девчонок, летящие им вслед выкрики парней – все эти звуки окружили, окутали, затянули в себя. Заставили чуть расслабить плечи, чуть ускорить шаг, сливаясь с толпой.
И неон. Всюду море неона, насколько хватает взгляда – жёлтого, синего, зелёного, красного. Вывески, указатели, билборды, витрины, интерактивные экраны – всё вокруг сияло, переливалось, мигало и плясало отблесками на лицах прохожих, превращая их в разноцветные маски. Все давно привыкли, что огни не гаснут даже днём – дни теперь такие пасмурные, такие тёмные, что почти сравнялись по темноте с ночами. Бесконечно хмурые, дождливые тучи не давали пробиться солнцу уже несколько лет.
Он огляделся и быстро коснулся пальцем крохотного наушника:
– Лис, это Пантера, я на углу Пятой и Восемнадцатой. Прикрой мне юго-запад до магистрали.
– Кого я слышу, – раздался мягкий голос. – Мне уж показалось, ты за ум взялся, сидишь в каком-нибудь офисе, строчишь коды. – Голос неуловимо поменялся, стал холоднее и строже. – Вижу тебя через спутник, сейчас подключусь к системе. Снова игнорируешь мои просьбы и берешь заказы в одиночку?
– Там нечего было делать всей команде, – буркнул он в ответ. – Там и одного было много.
– Особенно если этот один – ты. Конечно, я понимаю.
– Да дело плёвое совсем, заказчик и сам мог спокойно туда войти и забрать кристалл. Не знаю, зачем было вообще нанимать кого-то. Свой процент ты получишь, не волнуйся.
– Когда это меня волновали проценты? – возмутился голос в наушнике.
– Всегда? – хмыкнул он.
– Сколько отвалят?
– Пять кусков.
– Сколько?
– Ты слышал.
Какое-то время голос в наушнике молчал. Он даже забеспокоился – не пропала ли связь.
– Какого цвета кристалл ты забрал? – наконец отмер собеседник.
– Это имеет значение?
– Поверь – имеет.
– Чёрного.
– Я же просил, Аомине!
– За пять кусков я бы и красный взял, но заказчику нужен чёрный. И какого хрена ты зовёшь меня по имени, Имаёши? Сам же всегда нудишь – в эфире только ники.
– Это защищённая линия, а ты идиот.
– Отвали. Только сначала камеры отверни до магистрали.
– Уже сделал. Я же просил выше жёлтого не брать.
– Перестань так волноваться, поседеешь раньше времени.
– Я с вами скорее в психушку попаду, чем поседею. Конец связи.
Лавируя в потоке людей, Аомине нырнул в глухой проход между домами, снял рюкзак, вытащил из него бейсболку с эмблемой «Шанхайских Тигров», вывернул куртку ярко-синей стороной наружу и направился вверх по Восемнадцатой. Впереди маячила громада Арены – вот-вот должен был закончиться матч. Время он подобрал идеально: толпа болельщиков в таких же ярко-синих куртках и бейсболках высыпала из здания Арены, едва Аомине поравнялся с ней. Повсюду, на каждом интерактивном экране заплясали заставки с эмблемой «Шанхайских Тигров» – синим же тигром – и результатом матча. «Шанхайские Тигры» обыграли «Гонконгских Драконов» со счётом 384:259.
Аомине затесался среди радостной толпы, пьяно орущей нескладные кричалки, но ни на секунду не проникся общей эйфорией победы. То, что теперь называлось баскетболом, по сути, им уже не являлось. По крайней мере, для него. Люди в баскетбол больше не играли. Тех, кто играл в баскетбол, сложно было назвать людьми. В погоне за извечным «быстрее, выше, сильнее» профессионалы заменяли костные суставы на искусственные, мышцы – на синтетические волокна, вживляли в мозг и глаза анализаторы. Битва технологий – не битва стратегий, способностей, таланта. В итоге побеждала команда с лучшими модификациями игроков.
Как это может кому-то нравиться? Игроки, двигающиеся по площадке с такой скоростью, что смотреть матчи нужно в замедленной съёмке; количество заработанных очков бьёт никому не интересные рекорды; новые и новые модификации, спонсоры, ставки, идиотская реклама, синий тигр…
Почему у «Шанхайских Тигров» клубные цвета были синими – единственное, что вызывало слабый интерес к старой привязанности. В баскетбол Аомине не играл последние шесть лет, с тех пор, как оказался в Шанхае.
В условленном месте он передал инфокристалл заказчику, проверил, поступила ли на счёт оплата, и удовлетворённо кивнул. Всё прошло гладко, но посетившее ранее беспокойство так и не отпустило. Стоило бы поделиться опасениями с Имаёши, но если уж сунулся за заказом сам, то лучше самому со всем и разобраться.
Аомине знал Имаёши со средней школы, ещё с тех пор, как они подростками рубились в игры по сети. У них сформировалась своя команда – сам Аомине, Имаёши, Сакурай, Вакамацу и Куроко. Они влёгкую делали любых соперников. Потом игры стали не так интересны, и Имаёши внёс предложение: почему бы не взломать школьные архивы и не внести несколько корректив? Это действительно оказалось забавным развлечением. А потом они ковырнули будущие вопросы для итоговых тестов и попались. Тогда они ещё ничего не знали о следящих программах, и тем более - о методах их обхода.
Законники совершили огромную ошибку, оставив их ждать в одной комнате, пока приедут родители. У Имаёши уже был план. Он всё взял на себя как старший, отмазал остальных, сказав, что использовал их данные, чтобы запутать следы. Врал убедительно, глядя прямо в глаза парням из отдела кибер-преступлений. А в конце ухмыльнулся с таким победным видом, что Аомине впервые в своей недолгой жизни почувствовал восхищение чужим талантом.
Имаёши отстранили из школы на полгода, что не помешало ему закончить её в индивидуальном порядке с высшими баллами. С тех пор Аомине был уверен, что уж кому-кому, но Имаёши доверять можно. Конечно, Имаёши держал лицо, рассказывая, что просто любит, когда ему должны. Аомине знал, что это не так, по крайней мере, в отношении их четверых. Отношение Имаёши к остальному миру его не волновало.
Но именно в это дело Аомине предпочёл Имаёши не вмешивать. Не настолько оно было сложным и важным, к тому же – завершилось благополучно. К полуночи он добрался домой.
Окна не светились. Сацуки иногда играла в обиженную жену, выключала везде свет и дулась до утра, не отзываясь вообще. Аомине закрыл за собой дверь, стянул кроссовки и, глядя в тёмный провал коридора, почувствовал – что-то не так. В доме было слишком тихо. Обычно гудели системники, тихо бормотал приёмник на полицейской волне, работал спортивный канал телевизора или, что в последнее время случалось чаще, звучали музыкальные подборки Сацуки, бороться с которыми он почти перестал.
Аомине потянулся к пистолету, закреплённому на боковой стенке шкафа у входа.
– Сацуки? – тихо позвал он. – Свет.
Ответом была всё та же тишина. Свет не зажёгся.
Аомине бесшумно прошёл в гостиную.
– У нас гости, Сацуки? – спросил он ещё раз, разглядев неподвижную фигуру в кресле. На неё падали цветные огни рекламы за окном, разрезанные полосками жалюзи. Аомине видел лишь рыжую макушку, впрочем, была ли она на самом деле рыжей? По гостиной плясали разноцветные пятна.
– Она спит, – ответил незваный гость и пошевелился так, что мигающий свет упал на его руки. Он был без оружия. – С ней всё в порядке, я просто отправил её в спящий режим. Крутая работа, кстати.
– Какого хрена, ты кто такой? Что нужно? – Аомине не приближался, опираясь спиной о дверной косяк и направив пистолет на незнакомца. В комнате могли быть и другие, незаметные в темноте.
– Может, опустишь пушку?
– И не подумаю. Это ты влез ко мне в дом, и я спокойно могу прострелить тебе колено. Или даже оба. Повторяю – что нужно?
– А ты не часто держишь в руках оружие, я прав? – продолжил тот, будто не слышал вопроса. – Иначе понял бы по весу, что в магазине нет патронов.
Аомине не повёлся, не стал отвлекаться и проверять. Тогда незнакомец медленно повернул руку к полоске света и разжал пальцы. На ладони перекатывались патроны.
– В любом случае, в стволе есть ещё один, его хватит, – ответил Аомине. И больше почувствовал, чем увидел, как парень покачал головой.
– Блядь! – но пистолет он опускать не стал и с места не сдвинулся.
– Хреновое вышло знакомство, Пантера, – вздохнул рыжий.
– Какое же это знакомство, если ты знаешь, кто я?
– А ты знаешь, кто я. Мы сталкивались в Сети. Ты несколько раз уводил заказы у меня из-под носа. Я решил, что этот вопрос стоит утрясти лично.
– В нашем деле кто первый успел, того и заказ, – довольно ухмыльнулся Аомине. – Как тебя зовут, говоришь?
– Я не говорил, – незнакомец поднялся из кресла плавно, не делая резких движений, и в знак дружелюбных намерений выставил перед собой раскрытые ладони. – Мой сетевой ник – Тигр.
Аомине и правда встречал этот ник в Сети. И действительно увёл несколько заказов на стадии переговоров. Он пожал плечами.
– Не повезло тебе, в следующий раз будешь быстрее. Может быть.
– Не сомневайся, буду. Больше у тебя не получится меня обыграть.
Он приблизился к Аомине и остановился прямо перед дулом пистолета.
– Я бы мог обезоружить тебя за две секунды, но мы и так неправильно начали.
– И сразу закончим. Руки на стену и ноги расставь, – Аомине указал пистолетом, куда стать.
Назвавшийся Тигром шумно вздохнул, качнулся вперёд, и дуло пистолета упёрлось ему в грудь.
– Ты думаешь, я сидел бы и ждал тебя, если бы хотел ограбить? Или что там за мысли в твоей тупой башке?
Он прошёл мимо Аомине к выходу и, взявшись за дверную ручку, сказал:
– Свет.
Свет загорелся во всём доме.
***
– Сацуки, что за хрень происходит? – Аомине вернул патроны в магазин и передёрнул затвор. – У нас что, день открытых дверей? Какого хера посторонние шляются по дому? Запусти защиту и силовое поле включи.
Первым делом он сразу проверил, не пропало ли то, за чем мог явиться в его дом любой хакер, да и не только хакер. Хочешь что-то спрятать – положи на видном месте. Этот старый принцип всегда срабатывал. В этот раз, очевидно, сработал тоже. Носитель матово поблёскивал в нише над изголовьем кровати.
Воздух перед Аомине пошёл рябью, и голограмма Сацуки в школьной форме с планшетом в руках заставила его ненадолго зависнуть. Наряды Сацуки порой вводили в ступор.
– Включить силовое поле, – старательно выводила она в планшете, а потом принялась грызть колпачок ручки.
– Даже не пытайся подлизываться, не выйдет, – отрезал он, развернулся и, на ходу снимая футболку, пошёл в душ. – Завтра утром полный отчёт, сейчас я хочу только спать.
– Я не подлизываюсь, Дай-чан, я всего лишь нашла твои старые установки, – прощебетала Сацуки и отправилась следом за ним. – Короткие юбки, высокие гольфы, маечки в обтяжку – тебе и правда это раньше нравилось? Хотя я знаю про те твои журналы, странно, что ты оттуда не надёргал визуализаций. И чего я там, интересно, не видела, что ты так старательно задёргиваешь занавеску?
– Это душ, Сацуки, исчезни! Я хочу помыться, один, а потом лечь спать и не слышать от тебя ни слова.
– Вот зануда, – рассмеялась Сацуки, – смотри не поскользнись, воды набрызгал, весь пол залил.
– Однажды у меня дойдут руки до твоих протоколов... – начал Аомине.
– Ты только грозишься, – Сацуки поправила сползший гольф. – Но мысль твою я поняла. Спокойной ночи, Дай-чан.
Аомине выключил воду и выглянул из-за занавески – Сацуки в ванной не было. Всё-таки жить с искусственным интеллектом под одной крышей оказалось не так круто, как он себе представлял.
Сацуки, конечно, здорово облегчала жизнь, но каким-то непостижимым образом приобрела характер и привычки, раздражающие его до белого каления. Порой действительно хотелось её стереть, но Аомине не был уверен, что при тех же исходных данных у него вновь получится создать что-то, хотя бы отдалённо похожее на живущую с ним бок о бок Сацуки. И дело было не в том, что он сомневался в себе, а в том, что создателей у неё было двое. Он не чувствовал себя вправе решать судьбу Сацуки в одиночку.
Блаженно растянувшись на кровати, он выбросил из головы все мысли об этом дне. Привычно потянулся рукой к изголовью, пробежался пальцами по небольшой нише и замер. Пальцы скользнули по гладким стенкам раз, другой. Аомине подбросило на кровати:
– Свет!
Спальню ярко залило светом, а на соседней подушке появилась Сацуки в розовой пижаме с синими цыплятами. Под мышкой она держала большого плюшевого медведя.
– Ты почему орёшь среди ночи? – зевая, поинтересовалась она и перебросила через плечо заплетённые в косу волосы.
Аомине молча смотрел на нишу. Она была пуста. Чёртовы временные голограммы, он ведь и сам ими пользовался. Как можно было купиться на такой простой обман?
– Он заходил сюда? – спросил он Сацуки, не поворачивая головы.
– Нет.
– Сацуки, ты знаешь, здесь кое-что лежало.
– Сюда никто не заходил.
– Тогда почему его нет на месте?
– Может, ты переложил куда-то ещё?
Аомине не ответил. Чувство паники, ранее незнакомое, холодило всё внутри.В горле пересохло, и он шумно сглотнул. Если оно попадёт не в те руки... если его смогут расшифровать... Дальше он думать не стал.
– Просканируй помещение.
– Уже.
– И?
– Нет.
– Значит, его забрал Тигр. Кроме него, больше некому.
– Но он не заходил сюда.
– Откуда ты знаешь, ты же была в «спячке»?
Сацуки промолчала.
Этот день упрямо не хотел заканчиваться.
***
Аомине знал, где искать. В многомиллионном Шанхае было не так много мест, куда могли податься «свои». «Своими» звалось всё хакерское братство, независимо от того, в какой точке земного шара находился любой из них. И каждый знал, где его примут, не спрашивая о документах и возрасте. В основном это были бары, открытые круглые сутки, но часто в таких местах, что не сразу найдёшь. Информация о них была только в Сети – доступ мог получить каждый взломавший защиту.
Ему повезло сразу: знакомый вышибала кивнул в ответ на описание. Аомине увидел Тигра у барной стойки и пошёл напрямик через толпу танцующих, не обращая внимания на недовольные возгласы тех, кто не успел убраться с дороги. Злость бурлила внутри раскаленной лавой, разъедая терпение, и руки сами сжимались в кулаки. Не хотелось устраивать драку в баре Изуки, но стоило только увидеть рыжего – накрыло с головой. Аомине остановился в нескольких шагах, прислонился к стойке и перевёл дыхание.
У Изуки всегда толпилось много народа, но этой ночью было не протолкнуться. Аомине окинул взглядом зал: танцпол, под завязку забитый теми, кто жил на риталине или уже на чём-то потяжелее, посерьёзнее; столики, между которыми бойко сновали официантки; на всех экранах, висевших на стенах – вечерний баскетбольный матч в замедленном режиме. И все в Сети.
– Привет, Пантера-кун, – его бодро поприветствовали. – Ночной хищник вышел на охоту?
– Привет, Шун, – хмыкнул Аомине и почувствовал, как злость немного отступила. Изуки одним своим присутствием умел разрядить обстановку. – У тебя сегодня шумно.
– «Тигры» выиграли, вот народ и празднует, – он ловко жонглировал бутылкой вермута и шейкером. – Видел результат?
– Видел, – Аомине скривился, будто лимон куснул.
– Они всегда выигрывают, на них даже ставки перестали принимать. Извини, отойду.
Всегда выигрывают, как же. Аомине вновь сжал кулаки. Не слишком ли много тигров развелось в Шанхае? Он посмотрел на того, за кем охотился сегодня. Тигр сидел спокойно, глядя на стоящий перед ним шот. Что ж, хотя бы этот тигр был правильный – рыжий.
По-хорошему, следовало бы вытащить проходимца на улицу и уже там разобраться. Доставлять неприятности Шуну не хотелось. Познакомились они давно, благодаря Тецу, и не раз выручали друг друга с тех пор, как Шун однажды помог им с прикрытием. Многие перебравшиеся из Токио в Шанхай предпочитали держаться вместе.
Аомине двинулся вдоль стойки, обходя посетителей, как вдруг Тигр поднялся со стула и направился в сторону уборной.
Тем лучше, меньше свидетелей – меньше проблем. Аомине выждал пару минут и отправился следом.
– Йо, – он закрыл за собой дверь, но приближаться не стал.
Тигр стоял к нему спиной и смотрел на отражение Аомине в зеркале над умывальниками. Он выключил воду и принялся вытирать руки бумажным полотенцем. Медленно, тщательно, будто не было в этот момент ничего более важного. Аомине скрипнул зубами.
– Виделись, – плечи заметно напряглись, Тигр не сводил взгляд с отражения Аомине. Возле единственной кабинки сосалась угашенная парочка.
– Пошли вон, – коротко бросил им Аомине.
– Какого… – начал было один из них, но второй потянул его к выходу, невнятно бормоча о том, что с Пантерой лучше не связываться.
– Надо же, – Тигр наконец обернулся. – Ну и репутацию ты себе нажил.
– Отдай то, что стянул у меня, и вали из города. Я два раза повторять не буду.
Тот сделал вид, что удивился. Причём так натурально, что при других обстоятельствах Аомине мог бы поверить.
– Я ничего у тебя не брал, – брови сошлись над переносицей, но это выглядело скорее нелепо, чем грозно.
Аомине вздохнул и шагнул вперёд.
– По-хорошему, значит, не хочешь?
– Я ничего у тебя не брал, – повторил тот и упрямо вздёрнул подбородок.
– Оно ещё у тебя или уже успел скинуть? – Аомине подошёл совсем близко. Тигр был почти одного с ним роста, похожей комплекции, разве что в плечах чуть пошире. Для этих мест он был такой же аномалией, как и сам Аомине.
– Ты что, глухой? Говорю же, я ничего… – Аомине коротко замахнулся и впечатал кулак в скулу Тигра. Тот ударился спиной о зеркало, и на голову ему посыпались осколки. Он ответил моментально, но Аомине был готов – ушёл от удара, нырнул под руку, заломил её за спину и впечатал Тигра грудью в стену.
– Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому, – прорычал Аомине и тут же отлетел к кабинке, больно ударившись спиной о дверцу. Она затрещала, но выдержала напор. Тигр схватил его за грудки и тряхнул так, что зубы клацнули. Дверца рухнула на пол.
– Перестань, объясни нормально…
– Ты понятия не имеешь, во что вляпался, придурок! – Аомине сделал подсечку и, повалив Тигра на пол, уселся сверху. Тот резко дёрнулся и перевернулся, прижав потерявшего равновесие Аомине к полу всем телом.
– Объясни ты толком, – сделал Тигр ещё одну попытку достучаться, но бесполезно. Они катались по полу, нанося друг другу злые, беспорядочные удары, до тех пор, пока Аомине снова не удалось сесть Тигру на живот, жёстко стиснув бока бёдрами.
– А ну прекратили! – рявкнул Изуки, и их окатило холодной водой.
От неожиданности Аомине ослабил хватку, и Тигр почти вывернулся из захвата. Почти.
– Вы разнесли мне туалет! – Изуки с пустым ведерком из-под шампанского в руках смотрел на них с нескрываемым любопытством. – Это было ожидаемо, но я думал, что успею. Оказалось – не успел, и ожидание обернулось неожиданностью.
Аомине потряс головой, и мелкие кусочки льда резво поскакали по полу.
– Мы всё возместим, Шун.
– Почему это «мы»? Ты первый начал, ты и возмещай, – возмутился Тигр.
– Не спорь, – Аомине крепче сжал бёдрами его бока. – Ты не в самой выигрышной позиции.
– Это была самозащита, – пропыхтел тот. – Ты меня даже слушать не захотел.
– Я не знаю, что у вас произошло, но самое время в этом разобраться. И пока вы на моей территории, выяснять это будете цивилизованно, – Изуки по-птичьи склонил голову набок. – Быстрее, у меня там полный зал трезвеющего народа, – поторопил он.
– Он залез ко мне в дом и стянул кое-что важное, – начал Аомине.
– Я думал, что ты дома, – перебил его Тигр. – Меня достало, что ты крадёшь мои заказы, и в Сети ты меня игнорировал. Что мне ещё оставалось делать? А те двое парней выходили от тебя, не таясь, и я подумал, что…
– Двое парней?
– Да, я потому и вошёл. Я сначала позвонил в дверь, но звонка не услышал. Потом смотрю – дом обесточен. Подумал, может, случилось чего…
– Бред, у меня стоит четырёхступенчатая защита, дом не мог быть обесточен.
– Говорю то, что видел. Потом, через минут пять после их ухода, появилась Сацуки. Остальное ты знаешь. Я отправил её в «спячку» и стал ждать тебя. Всё. И слезь уже с меня, ты тяжёлый, – Тигр пытался откинуть мокрую чёлку с глаз – Аомине крепко прижимал его руки к полу.
– Он правду говорит, – заявил Изуки.
– Уверен? – Аомине впился в него взглядом. – Точно?
– Да.
Аомине помолчал, над чем-то раздумывая, потом поднялся и протянул руку Тигру, помогая встать.
– Аомине Дайки, – произнёс он, и Тигр непонимающе посмотрел в ответ. – Зовут меня Аомине Дайки, чего тупишь? Или передумал знакомиться?
– Кагами Тайга, – ответил Тигр и, ухватившись за руку, стал на ноги.
– Тайга? Тигр? Серьёзно? – Аомине рассмеялся. – Так плохо с фантазией?
– Заткнись, – беззлобно бросил Кагами в ответ. – Я вообще сначала думал, что ты, то есть Пантера, девчонка.
– Это ещё почему? – фыркнул Аомине.
– Потому что пантеры, они такие, ну... – Кагами сделал неопределённый жест руками, видимо, объясняющий природу пантер. Аомине закатил глаза.
– Ты ничего не знаешь о пантерах, да? К тому же, это просто ник в Сети, придурок.
Кагами не ответил, отряхивая с себя кафельную крошку, щепки и пыль. У Аомине немедленно зачесалось в носу, и он чихнул.
– Пойдём, надо выпить за знакомство и обдумать план действий, – он хлопнул Кагами по плечу. – Узнать тех парней сможешь?
– Думаю, да.
– Ему налью, а тебе – нет, – подал голос Изуки.
– Шун, что за дела? – возмутился Аомине.
– Ты сегодня на Втором? Не хочу, чтобы случилось то, что с Первым, – отчеканил Изуки и потряс пустым ведёрком. – Поговори мне тут.
– Это было сто лет назад!
– Какая разница?
– Шун!
***
Несмотря на то, что близилось утро, в баре было по-прежнему шумно и многолюдно. Изуки без устали наливал, смешивал, мастерски жонглировал бутылками, тряс шейкером, шутил и успевал поглядывать в сторону столика, за которым примостились Аомине и Кагами.
– Почему ты мне поверил? – Кагами сидел, чуть задрав голову – из носа периодически начинала капать кровь.
– Шун сказал, ты правду говоришь, – Аомине кисло смотрел на стакан молока перед собой – всё-таки у Изуки было своеобразное чувство юмора. Спина ныла, болели ссаженные костяшки, под глазом расплывался синяк, а мокрая футболка противно липла к телу. Кагами выглядел не лучше.
– И этого достаточно, чтобы поверить абсолютно незнакомому человеку? Ты же хотел прострелить мне колени.
– Шун – ходячий детектор лжи. Он видит то, чего другие не замечают. Не ошибся ещё ни разу. К тому же, вряд ли бы ты смог обойти мою систему защиты, это явно сделал кто-то другой.
Кагами сердито сжал стоявший перед ним бокал с пивом, к которому так и не притронулся.
– Хреново бы получилось, если бы я действительно прострелил тебе колени. Я не извиняюсь, – быстро проговорил Аомине в ответ на удивлённый взгляд. – Не за что извиняться, просто ты не такой уж придурок, каким показался сначала. Как выглядели те парни?
– Ммм, – Кагами на минуту задумался и прикрыл глаза, вызывая в памяти прошедший вечер. Тень от ресниц упала ему на скулы. Ресницы были длинные, тёмные, Аомине захотелось провести по ним кончиками пальцев и проверить, такие ли они мягкие на самом деле, какими кажутся. Кагами резко распахнул глаза, и Аомине встретился с ним взглядом.
– Так что там с теми парнями? – пробурчал он и снова уставился в свой стакан, где поверхность молока уже покрылась плёнкой.
– Один из них был высокий, – Кагами не отрывал взгляд от Аомине и крутил в руках бокал с пивом. – Наверное, с меня ростом. Волосы длинные. Тёмные. А второй пониже, с короткой стрижкой, светлые волосы.
– И это всё?
– Ну да, а что ещё? – Кагами почесал затылок.
– Какие-то особые приметы, я не знаю, шрам через всё лицо или хромота? Странная одежда, акцент, говорили, может, о чём-то, – Аомине от нетерпения наклонился ближе. – Давай, вспоминай.
Кагами снова закрыл глаза, пожевал нижнюю губу, шумно вздохнул, открыл глаза и виновато посмотрел.
– Нет, ничего такого.
– Никакой наблюдательности, – откинулся на спинку стула Аомине. – В полицию бы тебя точно не взяли.
– Можно подумать, тебя бы взяли.
– Может, и взяли бы, – Аомине отодвинул от себя стакан. – Ты где живёшь?
Кагами замялся. Тоже отодвинул от себя бокал и рассеянно глянул по сторонам.
– Я… недавно только в Шанхае, две недели как из Штатов, поэтому…
– Ясно, – кивнул Аомине и встал из-за столика. – Поехали.
– Куда?
– Ко мне. Вещи твои где?
– У Изуки. Он оставил за стойкой. Постой, к тебе?
– Забирай вещи, жду у входа.
***
Серия мощных землетрясений в Японии повлекла за собой цунами огромной разрушительной силы. Аварии на атомных электростанциях – одна за другой – а также гражданская и политическая оппозиция вынудили правительство в срочном порядке принимать решение об остановке реакторов. Однако непоправимый урон уже был нанесён. Многие предпочли уехать, выбрав для себя относительную безопасность материка.
С годами наплыв беженцев в Китай стал настолько неконтролируемым, что властям пришлось принять меры, чтобы хоть как-то сдержать этот поток. В тридцатимиллионном Шанхае закон соблюдался строго – никто и нигде не мог поселиться без спецразрешения от Службы Контроля. Закон охватывал и мотели с гостиницами, и частную собственность, и даже ночлежки для тех, кто никогда не имел собственного дома. Дома могло у тебя не быть, но разрешение от Службы Контроля находиться в пределах Шанхая – как и любого другого города Китая, – должно было быть обязательно.
Аомине прекрасно знал, с чем столкнулся Кагами. И если раньше, ещё в самом начале ограничений, разрешение можно было подделать или купить, то за несколько последних лет это стало невозможно. Несколько самонадеянных новичков из «своих» однажды попались Службе Контроля на крючок, и с тех пор, зная, как работает вся схема обхода изнутри, законники настолько усовершенствовали меры защиты, что изготавливать поддельные разрешения стало не только дорого и долго, но и опасно.
Миллионы камер по всему городу тщательно фиксировали передвижения граждан. О том, чтобы заселиться в мотель или арендовать жильё без предварительного посещения здания Службы Контроля, не шло и речи, но процедура получения разрешения могла растянуться от нескольких месяцев до нескольких лет. Очередь из желающих исчислялась тысячами.
С этой проблемой Аомине решил разобраться позже. Сейчас его волновала только пропажа и то, как быстро он сможет выйти на тех, кто обошёл защиту его дома и вырубил Сацуки.
От мысли, что без помощи Имаёши ему не справиться, заломило в висках. Имаёши, конечно, поможет, но прежде выест весь мозг. Он будто наяву слышал поток едких и хлёстких выражений, в которых тот точно сдерживаться не будет. С другой стороны, он был единственным человеком, от которого Аомине был готов стерпеть что угодно.
Именно Имаёши непостижимым образом умудрялся вытаскивать его из всех передряг – а их было немало, – в которые Аомине влипал с завидным постоянством. Именно Имаёши прикрывал его перед родителями, когда он исчезал из дома на несколько дней и бросался из крайности в крайность. Именно Имаёши вовремя отвёз его больницу, когда Аомине разбился на своём первом, совсем простеньком байке.
Аомине в те годы совсем не думал ни о том, что делает, ни о последствиях своих действий. Он хотел тогда только одного – одного человека со светлыми волосами и прозрачными глазами, вышагивающего рядом с ним и с невозмутимым видом тянувшего свой ванильный шейк через трубочку. Жизнь казалась прекрасной ровно до того момента, пока Аомине не решил признаться. Это казалось ему правильным, честным и естественным. Из-за этого всё и началось.
– Эй, ты что, заснул? – из воспоминаний его выдернул подошедший Кагами .
– Это все твои вещи? – Аомине кивнул на большую спортивную сумку у ног Кагами, игнорируя вопрос.
– Да. – Кагами засунул руки в карманы джинсов и с восхищением окинул взглядом байк, к которому привалился Аомине. – Твой?
– Мой, – Аомине расплылся в довольной улыбке и ласково провёл ладонью по чёрному глянцевому боку. – Знакомься, это Второй. Второй, – обратился он к байку, – это единственный рыжий тигр во всём Шанхае. Правда, больше он ничем не интересен.
За это он тут же огрёб тычок под рёбра. Взвыл от боли и, зажав голову Кагами под мышкой, с силой взъерошил ему волосы.
– Больно же, придурок, смотри, куда тычешь!
– Отпусти, сейчас опять кровь носом пойдёт, кретин!
– Как дети малые, в самом деле, – донёсся до них голос Изуки. Он стоял в дверях бара и вертел в руках видеофон. Позади него маячила парочка втихую ржущих вышибал. – Вас нельзя оставлять наедине, сразу лезете в драку. Что на этот раз не поделили? Пантера-кун, мне позвонить твоей маме? Или, может быть, Лису? Ой, прости, это ведь одно и то же.
– Не надо никому звонить, – проворчал Аомине и отпустил Кагами. – Мы уже уезжаем.
– Передавай мамуле привет, – Изуки помахал им на прощание и скрылся за дверью.
***
– Если это Второй, то что случилось с Первым? – спросил Кагами. Аомине пытался пристроить его сумку на сиденье байка. Сумка упрямо не хотела держаться и скатывалась по гладкой коже сиденья.
– Разбил.
Аомине заметил пристальный взгляд Кагами и передёрнул плечами.
– Что уставился? Весь вечер пялишься, нравлюсь, что ли? – он наконец закрепил сумку, перекинул ногу через сиденье и, усевшись, застегнул куртку.
– Может, и нравишься, – Кагами скрестил руки на груди. – Не решил ещё.
– Сообщи, как решишь, – Аомине кивнул ему на место позади себя. – Садись и постарайся удержаться.
Кагами молча сел, крепко перехватил Аомине поперёк живота и прижался грудью к спине. Взревел мотор, и они помчались по пустым улицам. Если бы не тяжёлое грозовое небо, над городом занимался бы рассвет.
Аомине хотелось зажмуриться – неоновый калейдоскоп сливался в один поток света и резал по глазам. А ещё накатило давно забытое чувство комфорта от присутствия рядом человека, с которым неожиданно спокойно. Встречный ветер холодил лицо, но кончики ушей горели огнём. По животу, как раз там, где сходились ладони Кагами, растекалось тепло. Отчего-то дышать становилось всё тяжелее, и когда они наконец подъехали к его дому, Аомине с облегчением вздохнул.
***
– Аптечка у тебя есть? – спросил Кагами, едва переступив порог.
– Зачем? – не сообразил Аомине. Он всё ещё чувствовал тепло чужих рук на своем животе, и от этого конкретно вело, будто он снова был подростком.
Кагами покачал головой.
– В зеркало себя видел?
– А, на кухне посмотри, – махнул он рукой. – Где-то должна быть.
– На кухне в третьем ящике справа, – подтвердила появившаяся Сацуки. Голограмма мигнула, и пижама Сацуки сменилась на форму медсестры. – Что случилось?
– Долго рассказывать, не мешай, – Аомине рылся в шкафу в поисках чистой футболки.
– Я же беспокоюсь, Дай-чан!
– А меня беспокоит то, что кто-то взломал защиту, а ты даже не знаешь об этом. И их было двое, о чём ты тоже не знаешь.
– Пока тебя не было, я нашла пропавшее время.
– Говори, – Аомине вынырнул из шкафа и обернулся к Сацуки.
Она вздохнула, и форма медсестры на ней превратилась в строгий офисный костюм. Поправила на носу очки в большой оправе.
– Итак, систему никто не взламывал, они – кем бы они ни были – заглушили все источники питания. Старый, но эффективный приём. Не сработал ни один резервный генератор. Время отсутствия электроэнергии – сорок четыре минуты. Единственное, что они действительно взломали – это входная дверь, скан обнаружил следы физического воздействия. Восстановить время бездействия пока не удалось, но я работаю над этим. Поэтому не могу подтвердить факт пропажи носителя в этот период времени.
Беспокойство, давившее на плечи весь вечер, обрело чёткие очертания. Подтверждение Сацуки ни к чему. Значит, заказ всё-таки был обманкой и, получив пять тысяч кредитов за то, что отсутствовал дома в нужное время, он лишился того, за чем явно открыли охоту. Всё больше не хотелось втягивать в это дело Имаёши, всё меньше оставалось шансов этого избежать.
– ... ты очень плохо выглядишь, Дай-чан. Не лучше ли вызвать врача? – продолжала Сацуки.
– Обойдусь без твоих советов, исчезни, – он наконец выудил футболку из шкафа и направился на кухню, где Кагами гремел ящиками.
– Я могу набрать Имаёши, – не отставала она.
– Исчезни!
– Как знаешь, – Сацуки вспыхнула и распалась на пиксели.
Кагами обернулся и взглянул укоризненно:
– Зачем ты с ней так? Она же...
– Скажешь ещё хоть слово – ночевать на улице будешь, – предостерег Аомине.
Кагами поставил аптечку на стол.
– Сядь, надо обработать ссадины.
Аомине скептически посмотрел сначала на аптечку, потом на Кагами.
– Садись, я знаю, что делаю.
Аомине сел и едва заметно вздрогнул, когда Кагами обхватил его лицо ладонями, повернув к свету. Руки у него были тёплые, с жёсткими подушечками пальцев. На языке вертелся вопрос, не играет ли он в баскет, но Аомине промолчал. Кагами аккуратно прошёлся пальцами по вискам, ощупал нос и скулы, провёл вдоль линии челюсти, затем переместил их на затылок, легонько массируя. Вдоль позвоночника окатило волной тепла, по плечам побежали горячие мурашки. Губы Кагами были совсем близко, если немного наклониться вперёд и потянуться...
– Нигде не больно? – Кагами смотрел на него тёмными глазами, и кадык остро ходил под кожей.
Аомине отрицательно помотал головой. Весь воздух из помещения куда-то исчез.
– Синяк под глазом у тебя приличный, – отметил Кагами, отстранился и достал из аптечки антисептик. – Хотя его почти не видно, разве что только на ощупь. Может немного жечь, – предупредил он, вооружившись ватными палочками.
Кагами наклонился к нему совсем близко, так что Аомине увидел россыпь бледных веснушек по переносице и почувствовал его дыхание на своём лице.
– У тебя веснушки, – он поднял руку и невесомо потрогал их. – Надо же… И синяк тоже нехилый.
Кагами покраснел.
– Не мешай.
Аомине послушно замер. А потом заметил, что брови у Кагами странно раздваиваются, и не сдержался:
– У тебя смешные брови. Странные. Дурацкие брови, – лишь бы что-то сказать и отвлечься от накатившего волной желания провести по этим бровям пальцем.
– Я знаю, мне говорили, – не повёл ни одной из своих смешных, странных и дурацких бровей Кагами, продолжив обрабатывать ссадины на лице Аомине. Тот нетерпеливо поёрзал. – Не вертись, мешаешь же.
– Ходил на курсы юных медсестёр? – спросил он, продолжая испытывать терпение Кагами. Невесть откуда взявшееся желание разозлить и вывести на эмоции физически жгло кончики пальцев.
– Ходил, – кивнул Кагами. – На курсы оказания первой помощи. У нас все ходили, и старики, и дети.
– Почему?
Кагами какое-то время молчал, аккуратно опуская ватную палочку в антисептик и так же аккуратно касаясь ею ссадин. Аомине успел решить, что не дождётся ответа.
– Трясло очень, много жертв было.
– Лос-Анджелес?
– Лос-Анджелес, – кивнул Кагами и снова замолчал.
– Нас тоже трясло, сильно. А потом цунами, – проговорил притихший Аомине и перестал мешать Кагами, повернув лицо к свету.
– Значит, понимаешь.
– Понимаю.
Кагами шумно дышал, обрабатывал ссадины, мягко поворачивая голову Аомине кончиками пальцев, прижимался тёплым бедром к его боку, и Аомине казалось, что от его прикосновений кожа горит огнём.
– Готово, – через некоторое время сообщил Кагами. Голос был хриплый, словно в горло насыпали песка. – К ушибам уже поздно прикладывать что-то холодное, но вот этот гель должен помочь, – он положил тюбик на край стола.
– А как же ты? – Аомине потянулся к антисептику. – Давай я помогу.
– Не надо, – слишком быстро возразил Кагами и покраснел скулами. – Я сам. Где у тебя ванная?
– По коридору направо, – ответил Аомине и выдохнул. У него стоял. У Кагами, как он успел заметить, тоже.
***
Кагами заснул в гостиной на диване, закинув одну руку за голову. Грудь мерно поднималась и опускалась в такт его дыханию. Тихо гудели системники, бормотал приёмник на полицейской частоте, а Аомине никак не мог перестать размышлять о деле. Он мерил комнату шагами и прикидывал варианты: обратиться к Имаёши или разобраться самому.
Наконец он решился. Взял ноутбук со стола, плотно прикрыл дверь в свою спальню и вошёл в Сеть. Ник Императора, как обычно, горел онлайн. Среди «своих» Император пользовался беспрекословным авторитетом и – это не поддавалось порой никаким объяснениям – всегда был в курсе происходящего. Как раз тот человек, кто мог ответить на интересующие вопросы.
Аомине вошёл в приватный чат.
Пантера: есть разговор.
Император: оплата вперёд, как обычно. Услуги Сети нынче дороги.
Пантера: уже перевёл, проверяй.
Император: подтверждаю. Вопрос?
Пантера: кто за последний месяц интересовался глушителями на электронику?
Император: тебе нужно найти Фантома. Не моя сфера.
Аомине стиснул зубы. Не этого ответа он ожидал.
Император: ещё вопросы?
Пантера: хотел бы обойтись без него. Есть другие варианты?
Император: не выйдет. Нет. Ещё вопросы?
Порой Аомине сомневался, человек ли вообще тот, кто скрывался за этим ником в Сети. Иногда ему казалось, что тест Тьюринга тот с треском бы завалил. Никто не видел Императора лично – он не стремился сближаться ни с кем из «своих», ограничив общение лишь Сетью.
Пантера: других вопросов нет.
Император: желаю удачного дня. Береги себя, Пантера.
– Спасибо, Вашество, за абсолютно бесполезную информацию, – сказал Аомине экрану монитора. – И на это я потратил свой последний онлайн-кредит.
– А я всегда говорю, что ты неразумно тратишь средства, а ты меня не слушаешь, Дай-чан, – Сацуки сидела на подоконнике и расчёсывала волосы.
– Сацуки, я не собираюсь слушать машину.
– Это было обидно сейчас, Дай-чан.
– Ничем не могу помочь. Хотя...
– Ты не будешь копаться в моих настройках, ты сам это знаешь.
– Почему ты разрешила Кагами это сделать?
Сацуки не ответила.
– Сацуки?
– Я разрешила ему думать, что он это сделал.
– Что? – Аомине удивлённо поднял брови.
– Я притворилась, будто ему удалось ввести меня в «спячку». Решила, что лучше просто понаблюдать за ним. Он не показался мне опасным, поэтому я не стала блокировать его в гостиной.
– Почему ты сразу мне об этом не сказала?
Сацуки лукаво улыбнулась.
– А ты бы поехал за ним? Если бы с самого начала знал, что он ни при чём? Я знаю – не поехал бы. И не узнал бы о тех двоих, я права?
– Но откуда тебе было знать, что…
– Считай, что я обзавелась интуицией.
Аомине рассмеялся.
– Иногда мне кажется, что я люблю тебя.
– Ты любишь только свой байк, Дай-чан, – и Аомине мог бы поклясться, что нотки ревности в голосе Сацуки ему не послышались.
***
Байк свой Аомине действительно любил. Мощный, тяжёлый, быстрый, будто продолжение своего хозяина, он чёрной молнией вспарывал воздух, пролетая по улицам города. Рёв мотора, вой ветра, шелест шин и скорость – от этого Аомине всегда охватывал почти детский, неконтролируемый восторг. Адреналин бушевал в крови, хотелось выехать на магистраль, «положить» стрелку спидометра и втопить педаль по полной. Ехать, пока не замигает датчик топлива на панели. Ехать, пока ветер и скорость не оставят и следа от скуки.
Но сейчас он мчался по городу, распугивая прохожих и подрезая авто, с совсем другой целью. Мчался и злился, в основном – на себя. Осознавать, что попался на чей-то простой развод, было непривычно и до жути отстойно. Он привык сам обводить других вокруг пальца.
– О-о-о, – протянул Имаёши вместо приветствия, увидев лицо Аомине. – Твоя точка зрения не совпала с чьими-то кулаками? Или наоборот, так удивительно совпала?
Имаёши жил в небольшой квартире на окраине Шанхая и отказывался переезжать в более комфортабельное жилище. Аомине этого не понимал, но со временем перестал пытаться понять и предлагать варианты. Хочет Имаёши подпирать макушкой потолки – пусть.
– Шун уже всё рассказал? Вот трепло, – пробурчал Аомине, прошёл мимо Имаёши и завалился на старый диван. Диван жалобно скрипнул и выпустил пружину. – Чёрт! – он потёр бок, в который впилась железка, и придвинулся ближе к спинке. – Когда ты выкинешь эту рухлядь?
– Никогда, она дорога мне как память, – Имаёши развернул от стола кресло и сел в него, сложив пальцы домиком. Он улыбался, но улыбка эта была холодной и глаз не касалась.
Имаёши молчал, не торопил и ничего не спрашивал. Мимо них в одних трусах прошлёпал Сакурай с наушниками на голове. Погремел чем-то на кухне, судя по звуку, разбил тарелку, пробормотал вечное «извините» и, вновь появившись на пороге гостиной и увидев Аомине, залился краской до середины груди.
– Извините, – сказал громче, чем следует, и скрылся в спальне со скоростью звука.
Аомине лишь приподнял брови:
– Развлекаетесь? И давно это у вас?
– А мы разве обо мне сейчас говорим? Или, может, о Бэмби? – Имаёши вытянул перед собой ноги и пошевелил пальцами в разноцветных носках.
Аомине вздохнул и сел.
– Нужно пробить, кто за последний месяц интересовался или покупал глушители. Мощные, такие, что могут вырубить генераторы пятой модели.
– Что сказал Император? – Имаёши склонил голову набок. – Не делай такое лицо, я знаю, что ты упрямый баран, и если уж пришёл ко мне, то явно до этого перепробовал другие варианты. Так что?
– Он сказал найти Фантома, что это его профиль.
– Ммм, – неопределённо промычал Имаёши. – Ты, конечно, отказался.
– Сам знаешь.
– А дальше что?
– Ничего, – Аомине пожал плечами. – Сказал, без Фантома ничего не выйдет.
– Как досадно, а про меня он не вспомнил, да? – Имаёши покачал головой. – Куда ты вляпался на этот раз?
– Не знаю, – Аомине упрямо выдержал взгляд Имаёши. – Я правда не знаю, но, кажется, это мой самый большой косяк за всё время.
– По крайней мере, честно, – отметил Имаёши и развернулся к ноутбуку. – За все эти годы, что я тебя знаю, а это бóльшая часть моей сознательной жизни, ты впервые признал свою ошибку. Прогресс налицо. Иди, как только я что-то узнаю, сразу же сообщу. И дверь за собой захлопни.
Аомине поднялся и пошёл к выходу. Постоял у двери, потом вернулся в гостиную, встал у двери, привалившись к косяку. Имаёши головы не поворачивал, его пальцы быстро мелькали над клавиатурой.
– Я не хотел вмешивать тебя в это дело. Ты мне только наводку по глушителям дай, а дальше я сам.
– Ты не заметил, что это твоё «я сам», «я всё могу», «никто, кроме меня», «бла-бла-бла» выливается всегда в «никто не накажет меня лучше, чем я сам»? И вот ты уже сидишь на моём диване, словно большая хмурая туча. Будто их мало за окном.
Аомине хмыкнул. Имаёши повернулся к нему и ухмыльнулся.
– Последнее время ты сам не свой, слишком напряжён, вот и упускаешь детали. Тебе, знаешь ли, тоже, – Имаёши мотнул головой в сторону спальни, где Сакурай что-то напевал вполголоса, – не помешало бы развлечься. Секс снимает напряжение, а у тебя все мышцы будто судорогой сведены. Печальное зрелище. Особенно на лице.
– Да иди ты на хер, – Аомине развернулся и зашагал к двери.
– Я тоже тебя люблю, – донеслось в ответ.
***
Имаёши написал на следующее утро. Аомине лениво перевернулся на спину, отложив видеофон в сторону. «Есть новости, приезжай». Весьма информативно.
Судя по всему, Кагами на кухне что-то готовил, и это что-то пахло одуряюще вкусно. Аромат еды дразнил, щекотал ноздри и заставлял сглатывать вязкую слюну. Аомине потянулся на запах как был, в одних пижамных штанах.
Сацуки сидела на подоконнике – откуда только взялась эта привычка? – и болтала ногами в воздухе. Кагами что-то рассказывал ей, помешивая деревянной лопаткой содержимое двух дымящихся сковородок. О том, что у него есть деревянная лопатка и даже две сковородки, Аомине понятия не имел, как и о ярко-синем фартуке, который красовался на Кагами. Готовить Аомине умел, но по большей части ленился, поэтому предпочитал фастфуд или заваливался к Имаёши. Сакурай хорошо готовил и… Аомине едва не хлопнул себя по лбу – а ещё обвинял Кагами в отсутствии наблюдательности. С какой стати Сакураю, живущему на другом конце города, постоянно торчать у Имаёши, да ещё и готовить, если только они не... Чёрт, он терпеть не мог, когда Имаёши оказывался прав – детали он явно упускал.
– Доброе утро, Дай-чан, – Сацуки широко улыбнулась и поправила короткую юбку. – Или, лучше сказать, день? Он такой соня, Кагамин, иногда спит до обеда.
– Ты ведь не против? – Кагами обернулся к нему и взмахнул лопаткой. Мазнул взглядом сверху вниз, потом обратно и явно смутился. Аомине знал, как выглядит, поэтому нагло ухмыльнулся и приподнял бровь:
– Не против? Кагамин?
– У тебя пустой холодильник, а я не Сацуки, мне есть хочется. Сходил за продуктами вот, – Кагами отвернулся к плите. Кончики ушей у него горели.
– Курица в кисло-сладком соусе, наверняка пальчики оближешь. Хотя откуда мне знать, – пожала плечами Сацуки. – Кагамин описал мне тех двоих, я прогоняю данные камер в округе, могли засветиться.
Когда это они успели спеться? Сам Аомине после того инцидента на кухне с Кагами не пересекался. Он устроил его в гостиной, а сам почти сразу уехал к Имаёши. Вернулся и завалился спать. С тех пор, как он слез с риталина, не спать сутками стало сложно.
Аомине хотел сунуть руки в карманы, но в пижамных штанах их не было. Он подтянул к себе стул и сел верхом, облокотившись на спинку.
– Если у них хватило ума провернуть всё то, что они сделали, будь уверена – на камерах их точно нет. И когда мы есть будем? Жрать охота, – Аомине почесал живот. Под ложечкой сосало, и желудок недовольно урчал.
Кагами вывернул содержимое одной сковороды в другую и накрыл её крышкой.
– Три минуты – и готово, – сообщил он и быстро глянул на Аомине через плечо. – А ты, может, оделся бы?
– Это мой дом, и я буду ходить так, как хочу, – смущать Кагами нравилось всё больше. – Хоть голым.
Сацуки хихикнула и развернула перед собой веер.
– Недавно я проводила исследование о человеческом чувстве такта. И, кажется, из нас троих его нет вовсе не у меня, – она взмахнула веером и исчезла.
– Это не слишком гигиенично, – заметил Кагами, доставая тарелки с верхней полки шкафчика. Аомине засмотрелся, как ходят лопатки под тканью футболки, как эта самая футболка обтягивает широкие плечи, как низко на бёдрах сидят спортивные штаны и над ними виднеется резинка трусов…
– Что? – он помотал головой и облизал пересохшие губы.
– Не слишком гигиенично ходить голым по дому, – пояснил Кагами, поставив на стол тарелки.
– Бред, я всегда так хожу, – заявил Аомине, развернул стул и подсел к столу ближе.
– Значит, придётся потерпеть, пока я не найду жилье, – Кагами разложил по тарелкам курицу с овощами, вынул из пакета хлебцы и спросил: – Новости какие-нибудь есть?
– Есть, – Аомине вооружился палочками и подцепил кусок курицы. – Но сначала еда!
Не успев прожевать первый кусок, он промычал с набитым ртом:
– Это очень вкусно! А я в этом многое понимаю. И боюсь, что ты нескоро найдёшь себе жильё.
Кагами улыбнулся. Аомине решил, что ему идёт улыбаться.
– Почему?
– Потому что очередь за спецразрешением охренеть какая длинная.
Улыбку Кагами будто ластиком стёрли.
– А, понятно, – он вяло ковырялся в тарелке, пока Аомине сметал всё со своей.
– Эй, если ты закончил, собирайся, нам нужно кое-куда съездить.
– Это по поводу украденного?
– Угу, – Аомине поднялся из-за стола, поставил тарелку в раковину и, совершенно не задумываясь, чмокнул Кагами в макушку, а затем наклонился чуть ниже и тихо произнёс на ухо: – Очень вкусно. И я умею быть благодарным.
Он вышел из кухни, напевая себе что-то под нос, оставив красного как рак, Кагами над тарелкой с недоеденной курицей в кисло-сладком соусе.
***
– О-о-о, – Имаёши растянул губы в хищной ухмылке, окинув взглядом цветущие синяки на лицах Аомине и Кагами.
– Давай обойдёмся без острот в духе Шуна? У тебя всё равно не получится настолько плохо, – Аомине дёрнул Кагами за рукав, прошёл мимо Имаёши, по обыкновению упал на диван и огляделся.
– Я смотрю, все в сборе? Все – знакомьтесь, это Тигр. Тигр – это Лис, – он кивнул на Имаёши. – Наш мозг.
– Увы, да, – подтвердил Имаёши, опускаясь в кресло у стола. – Поскольку собственными мозгами некоторые из нас так и не обзавелись, приходится думать не только за себя.
– Не обращай внимания, он всегда нудит, – Аомине похлопал по дивану рядом с собой, приглашая Кагами сесть, и продолжил: – Это Бэмби.
Сакурай сидел у окна в кресле, забравшись в него с ногами. Кивнул, не отрывая взгляд от экрана ноутбука на коленях.
– Бэмби умеет быстро и точно найти «дыры» любой системы. После этого взломать её проще простого.
– Не много ли информации для того, кого мы не знаем? – раздражённо произнёс молчавший до этого Вакамацу. Он стоял в дверях кухни и внимательно разглядывал Кагами, чуть прищурив глаза.
– А это Коске, спец по железу. Дай ему материнку и скрепку – изготовит что угодно. А ещё он не любит ни фамилий, ни ников, – доверительно сообщил Аомине, склонившись к плечу Кагами. – Он вообще ничего не любит, кроме своих железок.
– Все церемонии окончены? – спросил Имаёши.
– Нет, я так и не узнал, почему мы должны ему доверять, – горячился Вакамацу.
– Пантера, ручаешься за Тигра?
– Да, – Аомине ответил без паузы. – Хватит тебе этого?
Он с вызовом посмотрел на Вакамацу. Вакамацу нехотя кивнул.
– Тогда приступим, – Имаёши поправил очки и откинул чёлку с глаз. – Кое-какую информацию я всё-таки достал.
В этом не было ничего удивительного. Имаёши мог достать всё, в буквальном смысле: от самонаводящихся торпед до коллекционной фигурки Дарта Вейдера ограниченного издания, не говоря уже об информации. Аомине как-то спросил его о каналах, с которыми тот работает, но Имаёши огрел его таким взглядом поверх очков, что даже мысли спрашивать больше не возникало.
– Но прежде, – продолжил Имаёши после паузы, – я бы хотел узнать, когда это ты успел перейти дорогу парням из Ракузан, Пантера?
Аомине непонимающе уставился на Имаёши.
– Погоди, ты хочешь сказать, что…
– Именно. А это уже совсем другие риски.
– Ракузан? – спросил Кагами, переводя взгляд с Аомине на Имаёши.
– Не слышал о них? – Имаёши откинулся на спинку кресла. – Эти парни не просто взламывают системы, они развлекаются как в Сети, так и в реале. Примерно то же, чем занимается в одиночку Пантера и, я предполагаю, ты, Тигр, только в более крупных размерах. Гораздо, гораздо крупнее.
– Банки, музеи, хранилища, частные коллекции, – подтвердил Аомине. – Это вам не пять тысяч кредитов за сделку. Там миллионы.
– И здесь возникает законный вопрос – зачем им что-то красть у тебя? Ты же не хранишь у себя клиентскую инфу или коллекцию яиц Фаберже? Что это было?
Аомине нервно потёр шею, а затем несколько раз глубоко вдохнул, будто собрался нырять.
– Ну? – поторопил Имаёши.
– Это резервная копия Сацуки. Со всеми апгрейдами.
В комнате стало очень тихо. Сакурай перестал стучать по клавишам и поднял взгляд на Аомине. Кагами смотрел на него, не моргая. Вакамацу ударил кулаком по стене. Имаёши прикрыл глаза, а брови уползли под чёлку.
– Мне казалось, ты давно пережил тот замечательный период своего юношеского идиотизма, который я так любил. Но ты ещё больший идиот, чем я думал, – наконец медленно произнёс Имаёши. – Ты понимаешь, что это такое – обладать искусственным интеллектом? Ты несёшь ответственность за всё, что могут сделать с его помощью. Зачем тебе нужна была копия?
– Это копия для Тецу. Он имеет право, – ответил Аомине и так сдвинул брови, что между ними пролегла складка.
– Уже давно нет, и ты сам это знаешь.
– Мы вместе взломали ту лабораторию и вместе работали над Сацуки.
– Не хочу снова начинать этот разговор.
Воцарившаяся было тишина взорвалась разноголосым клубком.
– Хватит, – на голос Имаёши среагировали все. – На чём ты записал копию? Флешка, инфокристалл, чип?
– Кольцо. С виду обычное кольцо. Если не знать, что это носитель, то и в голову никому не придёт.
– Значит, кто-то знал.
– Знал только я.
– Где ты его хранил?
– У себя.
– Ты всегда хранил его дома?
– Да. То есть…
Имаёши выжидательно склонил голову набок.
– Сначала нет, я носил его в Первый Центральный. Там арендовал ячейку...
– Я и говорю – идиот, – Имаёши уронил голову в ладони. – Первый Центральный Банк моя сестра ещё в средней школе вскрывала, как банку газировки. Теперь понятно, откуда они о нём узнали.
– Что будем делать? – спросил Кагами. – Я думаю, нужно найти этот ваш Ракузан и забрать кольцо. Оно зашифровано?
– Да, зашифровано, – подтвердил Аомине и чуть посветлел лицом. – Расшифровать его они не смогут. По крайней мере, без посторонней помощи.
– Ты в этом так уверен? – Вакамацу прошёл через комнату и выглянул в окно. – Слишком самоуверенно даже для тебя. «Ни одна система не является безопасной», – процитировал он негласное правило среди «своих».
– Это код Лиса, они будут биться над ним неделями. И, скорее всего, выбросят в Сеть заказ на расшифровку. У нас максимум три дня.
– Тигр прав, – задумчиво произнёс Имаёши. – Кольцо надо забрать и сделать это до того, как они поймут, что с расшифровкой нужна помощь. По моим данным, они зависают в здании старого отеля там, где Двадцать Пятая кончается тупиком.
– Я знаю, где это, – быстро сказал Вакамацу. – Надо проверить, действительно ли они там и раздобыть план здания.
– План придётся стащить из архива, здание такое старое, что в Сети его плана нет. Отправляйся, я пока подумаю над остальным.
– Почему он? – спросил Аомине.
– Потому что тебе там светиться не нужно.
– Но...
– Я могу пойти с Коске? – вмешался Кагами. – Меня там тоже никто не знает, а для подстраховки лучше идти вдвоём.
Имаёши глянул на Вакамацу, тот едва заметно кивнул.
– Хорошо, идите вдвоём. Но связь не выключать ни на секунду. Коске, выдай Тигру наушник. И держите меня в курсе всего.
@темы: Киберпанк, Фанфик, The Rainbow World. Другие миры, День 42, Touou Team
Автор: Shuutoku Team
Бета: Shuutoku Team
Сеттинг: космоопера
Размер: миди, 13 500 слов
Пейринг/Персонажи: Мидорима Шинтаро/Такао Казунари
Категория: слэш
Жанр: фантастика, романс, юст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Путешествуя сквозь космос, нужно быть готовым ко всему. Как к встрече с враждебной расой, так и к работе с новым навигатором, который готов провести корабль даже там, где остальные спасуют.
Примечание/Предупреждения: Изменён возраст персонажей относительно канона.
Ссылка на скачивание: .doc
Шинтаро откинулся на спинку неудобного стула и в который раз скользнул взглядом по закрытым дверям бара. Капитана всё не было, и ожидание уже начинало… нервировать. Что уж говорить про Мияджи, и без того не отличавшегося особым терпением, или Таэ-сан, переживавшей за брата. Только Накатани-сан сохранял спокойствие, но у него и опыта больше, чем у всей команды вместе взятой. Шинтаро не знал другого человека, столь же влюблённого в космос, как Накатани-сан. Впрочем, космос явно платил ему взаимностью.Слегка усмехнувшись своим мыслям, Шинтаро отпил ещё глоток ледяного гейзера — единственного бесцветного алкогольного напитка здесь. А ведь ещё два года назад он был совершенно уверен, что никогда не возьмёт в рот ни капли. Космос менял человека быстрее, чем это можно себе представить. Быстро и неотвратимо.
— Да сколько же можно обсуждать, — Мияджи, не в силах усидеть на месте, крутился на стуле. Бокал в его руке опасно покачивался и грозил залить ядовито-оранжевой жидкостью всё вокруг. — Достаточно всего одной печати, неужели её так долго поставить.
— Успокойся, — Накатани-сан бросил взгляд на Мияджи. — И, будь добр, сядь ровно, мне не хочется менять из-за тебя рубашку.
Непроизнесённое «если нас вообще выпустят» так и повисло в воздухе, портя и без того не радужное настроение.
Наконец, когда даже Таэ-сан начала слишком часто оглядываться, капитан показался в дверях. Кимура, заметно прихрамывая, шёл за ним. Как главный техник он обязан был присутствовать при разговоре с начальником базы, но было видно, что далось это ему непросто.
— Ну наконец-то!
— Вам что-нибудь заказать?
— Кимура, сядь скорее, не мельтеши перед глазами со своей больной ногой!
— Капитан, — степенно поздоровался Шинтаро, морщась из-за поднявшегося гвалта. Кимура с явным облегчением сел на высокий стул и подтянул ногу повыше. Не самое удобное положение сейчас, но всё лучше, чем стоять. Капитан отрицательно покачал головой в ответ на предложение Накатани-сана и сам прошёл к барной стойке.
Мияджи болезненно скривился:
— Я так и знал…
— Это было очевидно, — негромко заметил Накатани-сан, залпом допивая свой коктейль. Судя по тому, как сильно сжались его пальцы на бокале, он тоже, как и они все, надеялся, что их всё же выпустят.
— Неужели этот чёртов закон так важен, чтобы из-за него мы торчали на этой грёбаной…
— Заткнись, — коротко приказала Таэ-сан, и от её невыразительного тона и отсутствия привычной улыбки Мияджи моментально присмирел.
В этот момент подошёл капитан и выставил на стол бокалы. На всех. Судя по насыщенному чёрному отливу, это был гринвольдский ром, а значит, завтра они никуда не полетят. Потому что валила эта дрянь с ног, как ничто другое, а похмелье после неё было страшное.
— Не выпустили, — подтвердил Кимура на слаженный вздох команды. — Сказали, что без второго навигатора не имеют права.
— У нас есть Накатани-сан, разве этого мало? — негромко спросил Шинтаро, больше для остальных, чем для себя. Он знал, что недостаточно. Уж точно не в этой части галактики. Ригелийцы всегда следовали своим правилам и законам, даже тем, которые им пришлось принять, заключив союз с людьми пару десятилетий назад. Внешне типичные гуманоиды, они всё равно были неуловимо чужды землянам и их колониям.
— Ригелийцы не согласны выпустить нас из своего сектора без второго навигатора. Они всё понимают, но… — капитан пожал плечами и разом опустошил бокал наполовину.
— Нам предложили выбор, — пришёл на помощь Кимура, видя, что капитан пытается отдышаться. — Мы можем дождаться корабля с Земли, который доставит нам второго навигатора. Кстати, запрос нам любезно предложили отправить за их счёт, связь-то ещё не настолько хорошо налажена в этом секторе. Либо можем нанять кого-нибудь в этой солнечной системе.
— Да кого можно найти в этой дыре? — зло бросил Мияджи и тоже приложился к рому. Шинтаро мысленно с ним согласился: обшарпанные стены бара, «лучшего в этой части системы», быстрее всего остального доказывали, что место явно не пользовалось популярностью.
— Жаль, конечно, что это не центр ригелийской цивилизации, но, думаю, можно попробовать разыскать нужного нам специалиста, — спокойно вмешался Накатани-сан, разом переключив всё внимание на себя.
— Займётесь этим, Накатани-сан? — просительно сказал Ооцубо.
— Ну не на вас же скину, — улыбнулся он уголками губ. — Сомневаюсь, что вы поймёте за короткий разговор, есть здесь кто стоящий или нет.
— Тогда завтра и займётесь, раз уж так неудачно вышло.
— Выбирай выражения, Тайске, всё-таки человек погиб, — возмутилась Таэ-сан, поворачиваясь к брату.
Шинтаро поморщился:
— Он погиб исключительно по собственной глупости, подставив команду, причём дважды. Его вообще не следовало выпускать с корабля на планету, не то что давать в руки анализатор.
— Мидорима как всегда, — хохотнул Мияджи, но его голос звучал довольнее, чем обычно. Шинтаро дёрнул плечом: да, парня жалко, но это не значило, что его смерть перечёркивала совершённые им глупости, или что это не стоит озвучивать.
— В следующий раз будем умнее, — мрачно сказал капитан. — И не станем брать всяких восторженных юнцов, считающих себя умнее других.
Шинтаро болезненно поморщился, но смолчал, пропуская шпильку и в свой адрес. Капитан же разом добил ром и сгорбился над столом, погружаясь в хмельную расслабленность. Подумав, Шинтаро решил последовать его примеру. Всё равно в ближайшие дни у него не будет никаких стоящих дел, кроме осточертевших данных планеты, которые он уже перечитал раз шесть.
Поиск второго навигатора Накатани-сан начал на следующий день ближе к вечеру. Когда остальной офицерский состав ещё и помыслить не мог, чтобы перестать хлебать воду и пытаться принять хотя бы сидячее положение, Накатани-сан уже снова мог ходить, о чём всем и сообщил спокойным, чуть насмешливым тоном. Мидорима проводил его завистливым взглядом и прикрыл глаза. Он сомневался, что даже если им повезёт и найдётся второй навигатор, это случится сегодня.
Человечество нашло решение проблемы с порогом скорости света ещё два столетия назад. Откровенно говоря, скорость света так и осталась недосягаемой, а вечный двигатель все еще не изобрели. Но, как и всегда, вселенная оставила для своих детей лазейку — кротовые норы.
Мосты, предвиденные ещё Эйнштейном, действительно существовали, и как только люди освоили антиматерию на достаточном уровне, то открыли для себя дальний космос. И другие расы. Кто-то уже путешествовал схожим образом, другие же ещё исследовали свои солнечные системы, не в силах преодолеть огромные радиоактивные пространства.
Путешествия стали возможны, но оказались сопряжены с большим риском. Ныряя в кротовую нору, нужно быть уверенным, что она не схлопнется в сингулярность в середине перехода, а благополучно выпустит корабль с другой стороны. И этим, как и многим другим, занимались навигаторы — определяли вид червоточины, её параметры и саму возможность путешествия.
Если все остальные должности на корабле были в той или иной степени заменяемы, то лишь полноценный навигатор мог ввести корабль в кротовую нору, удержать его там и вывести так, чтобы случайно не влететь в чёрную дыру. Именно по его указаниям пилот управлял кораблём, и одна малейшая неточность могла обернуться катастрофой. Потому многие расы ввели закон, что в штате корабля численностью больше десяти особей должны быть два дееспособных навигатора.
Ригелийцы же были очень законопослушной расой.
Мидорима считал, что их кораблю повезло, и он, как главный пилот, работал с прекрасным навигатором. Накатани-сан никогда не ошибался, и под его руководством им удавалось выходить из самых разных ситуаций. Всё-таки, несмотря на исследовательские миссии, их корабль не военный, и при нападении зачастую единственным шансом на спасение было бегство.
Их второй навигатор сменился как раз перед этой миссией. Прежний, отслужив по контракту свои пять лет, остался на родной планете, пресытившись космосом. Но тут на них как раз свалилась срочная миссия, и капитан был вынужден взять на борт новичка, едва успевшего выпуститься из академии. Инструкции это позволяли, при том, что и сам капитан провёл в открытом космосе лишь неполных восемь лет. Мидорима и сам успел поработать с новичком, со снисхождением наблюдая за его рвением и абсолютной уверенностью, что он может всё.
Вот эта уверенность Хаино и подвела. Планета, которую их отправили исследовать, а, вернее, уточнять уже имевшиеся данные, оказалось не такой мирной, как они считали. И если весь остальной десант оставался настороже, несмотря на пасторальный пейзаж, то новичок, отпросившийся спуститься на поверхность, сразу же забыл всё, чему его учили.
Погиб Хаино случайно и совершенно по-глупому. Надышался испарений ртути, испускаемых низкорослой флорой, куда прилёг на пару минут без фильтрующей маски, и даже мастерство Таэ-сан не смогло его спасти.
Вообще, вся миссия пошла наперекосяк, ведь не успели они убраться с поверхности оказавшейся негостеприимной и непригодной для людей планеты, как на них напали акамарцы. Их корабль сумел ускользнуть благодаря мастерству Накатани-сана, но единственная подходящая червоточина, в которую за ними не успевала бы нырнуть погоня, вела не к Солнцу, а в сектор ригелийцев. Но не к самой звезде, а её более тусклому подобию в десятой доле парсека от центра сектора.
Во время стычки повредили систему охлаждения двигателя, и Кимура, пытаясь предотвратить взрыв, получил серьёзное ранение. Вот теперь они находились возле Ригеля В, на захудалой звёздной базе, примерно в восьмистах световых годах от родной планеты. И им был просто необходим второй навигатор, чтобы их выпустили с этой бедной, лишённой даже нормальной флоры планеты.
Ни на следующий день, ни через неделю навигатора они так и не нашли. В порту им сказали, что скоро ожидается прибытие корабля из центра сектора, и возможно, там будет кто-нибудь подходящий. Надежда на это таяла с каждым часом, и капитан всё больше мрачнел. Его можно было понять: если они не найдут навигатора сами, придётся посылать запрос на Землю. При такой ненадежной связи придется ждать долгие недели, пока там сформируют подходящую команду, чтобы их забрать.
Подобная ситуация не была редкостью, и каждый космонавт знал: раз уж застрял в жилом и мирном секторе, то ждать помощи от своих можно долго. Всегда есть те, кому нужнее. Например, захваченные акамарцами корабли, успевшие отправить сигнал бедствия, у которых было два варианта: либо рабство, либо смерть.
Мидорима сидел вместе с Накатани-саном в баре, ожидая, когда нужный им корабль пришвартуется в доках. Через голоэкран они наблюдали за местными новостями, но из-за плохого знания ригелийского — не самого ходового языка на Земле — понимали мало. Конечно, Шинтаро за неделю уже успел пробежаться по верхам, но обилие носовых звуков и более совершенные по сравнению с человеческими связки накладывали определённые ограничения.
— Идут, — негромко сказал Накатани-сан, отставляя стакан с соком.
Шинтаро осмотрелся, но не понял, с чего тот сделал такой вывод. Впрочем, уже через минуту в бар вошла довольно большая разношёрстная — иногда в прямом смысле — компания с вновь прибывшего корабля.
— Есть кто на примете? — тихо спросил Шинтаро, крутя в руках миниатюрную копию их корабля — лучший талисман, который у него был. Он доставал его только в самых крайних случаях, когда от удачи зависело если не всё, то многое.
— Парочка перспективных, — рассеянно кивнул Накатани-сан, окидывая новеньких цепким взглядом.
Сам Шинтаро зацепился за троих, выглядевших, в отличие от остальных, более цивильно. Да и возраст внушал определённую надежду, что это не желторотые новички вроде того, из-за которого они тут и застряли.
Но Накатани-сан считал иначе. Нет, к одному из примеченных Шинтаро он действительно подсел, но надолго не задержался. Перекинувшись едва ли десятком слов, он пошёл дальше, то и дело останавливаясь, чтобы заговорить. Шинтаро испытал мимолётную зависть от того, как бегло Накатани-сан говорил на многих диалектах.
Поиск затянулся на несколько часов, и к Шинтаро уже успели присоединиться остальные. Отсутствовал только Кимура, но Таэ-сан велела ему не тревожить ногу и остаться в номере.
Мияджи развлекал компанию своим бурчанием и отпускал шпильки по поводу внешности вновь прибывших. Некоторые из них и правда выглядели забавно на человеческий взгляд. Говорил он, правда, тихо, драка явно не входила в его план, чему Шинтаро был только рад. Чем меньше они будут привлекать к себе ненужное внимание, тем лучше.
К тому же, подобные поступки всегда вызывали у Шинтаро отвращение.
Наконец, когда Мияджи замолчал и уже просто нервно отстукивал навязчивую мелодию, Накатани-сан встал и вместе со своим собеседником направился к их столику. Шинтаро внимательно присмотрелся к их предполагаемому навигатору, и у него внутри моментально начала подниматься волна протеста.
Молодой, едва ли не моложе Кимуры-младшего, их второго пилота, невысокий, с порывистыми движениями. Его чёрные, золотистые на кончиках волосы были сильно взъерошены, а на лице играла несколько нервная улыбка. И только вглядевшись в глаза парня, Шинтаро понял.
Полукровка.
Ярко-жёлтые глаза с вертикальным зрачком выдавали часть крови ригелийца — одной из немногих рас, схожих геномом с человеком. Шинтаро поджал губы, чувствуя, что с этим навигатором он не сработается.
Оставалось надеяться, что и не придётся.
— Капитан, — негромко сказал Накатани-сан, подходя ближе. — Это Такао Казунари-кун, он любезно согласился помочь нам в обмен на проезд.
— Меня зовут Ооцубо Тайске, — спокойно кивнул капитан, рассматривая Такао. — Присаживайся. Могу я узнать твоё образование?
— Местная академия полётов, — спокойно ответил тот и улыбнулся. Он сам то и дело перебегал взглядом от одного к другому, на его лице не было ни следа того напряжения, что Шинтаро в нём увидел поначалу. Только чуть подрагивающие пальцы выдавали состояние Такао.
— Но прибыл ты из системы Ригеля А, не так ли?
— Навещал друга, он там работает, — повёл Такао плечом. — Вам нужны документы, подтверждающие мой статус? Их нужно запросить в терминале, я не взял их с собой в полёт. Но это недолго.
— Может, проще добраться до твоего дома и взять оригинал? — спросил, кривя губы, Мияджи.
Такао покачал головой:
— Вы потеряете ещё больше времени. Это же не я здесь застрял, — тут его улыбка стала острее и тут же погасла, сменившись прежним спокойствием.
— Ты прав, — кивнул капитан, не давая Мияджи возможности вспылить. — Как думаешь, их хватит для того, чтобы нас выпустили?
— Конечно, я же местный. Разве они могут признать, что не соответствуют высоким стандартам центра?
— А они не соответствуют? — громко спросил Шинтаро. и все внимание тут же переключилось на него. Такао ответил ему тяжёлым взглядом и расплылся в улыбке:
— А вот это, господин пилот, будет видно только на практике.
Документов, предоставленных Такао, оказалось достаточно, и уже на следующий день вся команда спешно готовилась к отлёту. Их старт назначили на восемь вечера по местному времени, а так как сутки этой планеты составляли всего две трети земных, приходилось поторапливаться. Никто не хотел оставаться здесь дольше необходимого.
Такао почти не попадался Шинтаро на глаза, и столкнулись они только перед самым отлётом, когда все проходили на базе через сканер, выискивающий, не подхватил ли кто местный вирус или паразитов. Такао стоял перед Шинтаро, и тот не отказал себе в любопытстве рассмотреть их нового навигатора получше.
Ничего особенного. Человеческая кровь явно превалировала, и если бы не цвет волос, естественный для ригелийцев, да глаза, никто бы и не понял, что он не человек. Ригелийцы отличались излишне острыми, на человеческий взгляд, чертами лица и лёгкой костной структурой, близкой к птичьей. При силе тяготения всего в шесть десятых земной это было неудивительно.
Но Такао даже внешне не казался лёгким. В нём чувствовалась основательность, несколько скрытая порывистыми движениями. Смуглая из-за естественной пигментации кожа осветилась синим светом, и аппарат пискнул, выдавая результаты. Судя по загоревшейся зелёной подсветке, всё было в порядке.
Шинтаро ощутимо расслабился и поймал полный облегчения взгляд капитана. Они все волновались, что новенький может не пройти медицинское сканирование, что означало бы задержку ещё на день.
Своё сканирование Шинтаро почти не запомнил, отвлёкшись на мысли о предстоявшем маршруте. Накатани-сан обещал им как минимум три прыжка, меньше никак не получалось, если не рисковать. А капитан однозначно предпочтёт наиболее безопасный маршрут, в этой миссии им уже сполна хватило приключений.
Всем очень хотелось домой.
Идя к кораблю, Шинтаро краем уха прислушивался к пикировке новенького и Мияджи, нашедшего, наконец, достойного оппонента. Все остальные в их команде либо срезали его одной фразой, как Таэ-сан, либо тушевались и предпочитали просто уйти, не связываясь.
Сам Шинтаро старался не спорить с Мияджи — тот слишком быстро переходил от конструктивных аргументов к эмоциям, и это ставило в тупик. Шинтаро терялся, не мог вернуть диалог в привычное русло и просто замолкал, предпочитая оградиться делами, как стеной. Мияджи быстро отставал, грозя в следующий раз прихватить у Кимуры разводной ключ в качестве аргумента.
Так и жили. Мияджи не мог выплеснуть переполнявшую его энергию, периодически цеплялся к каждому, кто попадётся, а потом жаловался на окружающих его идиотов. Теперь же он заполучил кого-то, столь же болтливого, как он сам, и всю дорогу к кораблю команда с возраставшим интересом вслушивалась в их спор.
— А я говорю, — горячился Мияджи, — что ригелийки холодные, как ваша звезда, и такие же чопорные.
— Ты так говоришь, словно перезнакомился с половиной планеты, — хмыкнул Такао. — Среди наших тоже хватает горячих штучек. Да таких, что можно не досчитаться парочки штанов.
— Ха, ни за что не поверю! Землянки более темпераментные!
— Особенно в сравнении с орионками? — иронично уточнил Такао. Среди команды послушались смешки. Блудливость орионок была притчей во языцех, что объяснялось почти полным отсутствием гормона, подобного вазопрессину у людей. Потому они были готовы бросаться на всё, что движется, невзирая на расу и пол.
— В сравнении с ригелийками, — возмутился Мияджи. — Ни за что не поверю, что на парнях от ваших девок штаны горят.
— Да нет, — рассмеялся Такао. — Это некоторые особо пылкие ригелийки с надоедливых парней штаны срывают и выбрасывают в утилизатор, чтоб не приставали. У нас излишняя оголённость ног считается стыдной.
Многие рассмеялись, включая Мияджи. Шинтаро лишь покачал головой, поджав губы. Он считал неприличным затевать такие разговоры на второй день знакомства и тем более при девушках. Хотя смутить Таэ-сан ещё не удавалось никому.
Вряд ли это получится у новенького.
— Добро пожаловать на борт, — негромко сказал капитан, когда они поднялись по предусмотрительно открытому трапу. На корабле всегда кто-то оставался, следил за системами и местными механиками, которые налаживали им систему охлаждения двигателя. Кимура был бы рад лично ночевать возле двигателя, контролируя каждый вздох рабочих, но Таэ-сан позволяла ему лишь на пару часов заглянуть, проверить, всё ли нормально. К тому же помощник Кимуры всегда оставался на своём посту.
— Красавица, — одобрительно присвистнул Такао, вертя головой в разные стороны. Никто не ответил, но Шинтаро увидел, что всем приятно от его искренней реакции. Да и сам Шинтаро был рад, что их Шутоку понравилась новенькому.
Она просто не могла не понравиться.
— Мидорима, отведи новенького в свободную каюту, пусть осваивается. Старт через полчаса.
— Есть, капитан, — отчеканил Шинтаро, кивнул Такао и быстрым шагом пошёл по правому коридору к жилому сектору. Тот бесшумно следовал за ним, и если бы не блестящая поверхность стен, в которой плясало отражение Такао, можно было подумать, что позади никого нет. Он шёл так беззвучно, что Шинтаро невольно напрягался.
Да и вообще раздражало, что новенького поручили именно ему. С другой стороны, не Накатани-сана же гонять, не по его статусу такие заботы.
— Вот твоя каюта, крайняя от центра. Соседняя пустует, в ней раньше жил наш второй навигатор, а уже дальше живут остальные члены команды, вот что. Ближняя к пульту управления у капитана, если что, обращайся к нему, он это даже приветствует.
— А где твоя? — поинтересовался Такао, прижимая ладонь к сенсору, чтобы его отпечатки записались в память. Это быстрее, чем возиться с кодами, и теперь ему будет достаточно лёгкого касания, чтобы открыть каюту.
— Не важно, — бросил Шинтаро. — Располагайся, потом двигайся дальше по коридору, вот что, там будет пульт. Не заблудишься.
Дождавшись кивка, он развернулся и быстрым шагом проследовал дальше по закругляющемуся к центру коридору, скрываясь из виду. И только услышав шорох закрывшихся створок каюты Такао, вернулся и нырнул в свою.
Находившуюся через одну от той, которую занял Такао.
Шинтаро последний раз оправил свежевыглаженную форму и вошёл на пульт. Все уже собрались, и даже новенький негромко разговаривал в стороне с Накатани-саном. Шинтаро скользнул по нему взглядом и быстро прошёл к своему креслу. Панель приветственно засветилась, стоило её коснуться рукой, по экрану побежали строки символов отчёта о состоянии корабля.
Капитан подошёл и негромко, ловя взгляд Шинтаро в отражении экрана, сказал:
— Полетишь с новым навигатором, по крайней мере, первый прыжок. Дальше путь на себя возьмёт Накатани-сан.
— Но… — попытался возразить Шинтаро, моментально вскидываясь, но его перебили:
— Это не обсуждается, — непреклонно сказал капитан. — Ригелийцы выразили надежду увидеть нашего нового навигатора за пультом перед отлётом. Ещё они хотят оставаться с нами на связи до самого ухода в червоточину, чтобы убедиться, что с их стороны сделано всё возможное. И мы не можем отказать в такой небольшой просьбе, ты понимаешь?
Да, Шинтаро понимал. Кисло кивнув, он с излишней силой начал нажимать на кнопки, подготавливая корабль к отлёту. Выскочила сенсорная панель, но он её с раздражением убрал — недолюбливал за ненадёжность и отказы в работе в самый ответственный момент.
В соседнее кресло плюхнулся, иначе и не скажешь, Такао. Он осматривался с интересом, не спеша запускать экран своего пульта. Шинтаро ощущал, как от него исходит неуверенность, и это раздражало. Он терпеть не мог непрофессионализм, а судя по тому, как излишне напряжённо, даже дёрганно держался Такао, выдавая себя нервным перестуком пальцев, вряд ли он когда-либо сидел в навигаторском кресле.
— Пора за работу, до старта осталось двадцать две минуты, — сухо сказал Шинтаро.
Такао широко улыбнулся:
— Не беспокойся, считай, я уже переслал тебе всю необходимую информацию.
Шинтаро поджал губы и отвернулся. Но в отражении экрана всё равно было видно, как запорхали пальцы Такао над сенсорной клавиатурой.
Судя по лёгкости ввода данных, за навигаторским пультом он всё же сидел.
Такао выглядел полностью собранным и сосредоточенным. Перед ним на экране возникали десятки разных графиков, которые он листал с большей, чем у человека, скоростью. Шинтаро вспомнил, что ригелийцы видели в более полном спектре, но вот такая скорость стала для него открытием.
— Капитан, — подал голос Такао, не открывая взгляда от графиков, — Через полчаса в этой звёздной системе можно будет сгенерировать две червоточины. Одна ведёт к альфе Скульптора, другая к Фомальгауту. Первая дорогая займёт больше времени, но выглядит перспективно. Вторая быстрее, но… — тут Такао запнулся и спокойно закончил: — Решать вам.
— Мы и так потеряли много времени, если нет возражений, то лучше через Фомальгаут.
— Есть, — кивнул Такао, но Шинтаро увидел, как тот на мгновение поджал губы. Сам он был согласен с капитаном — Скульптор располагался от земли слишком далеко, и получалось, что они закладывали излишний крюк.
Буквально через три минуты Шинтаро начал получать данные о состоянии червоточины в момент, когда они должны будут войти в неё. Опытный навигатор мог лишь по предварительным данным составить полный ход полёта, но от новенького такого ждать было глупо. Хорошо если он правильно определит диаметр и время существования червоточины, и им не придётся в срочном порядке корректировать ход движения перед самым схлопыванием в сингулярность.
Впрочем, если Накатани-сан рискнул посадить новичка за пульт, то должен быть уверен, что тот такой ошибки не допустит.
Шинтаро внимательно вчитывался в присылаемые данные и с неохотой признал, что их достаточно. Хотя бы до того момента, как они доберутся к краю системы, где и нырнут в открывшийся тоннель.
— Ригелийцы нас вызывают, капитан, — мрачно сказал Мияджи. — Принять их?
— Разумеется, выведи на главный экран, — кивнул тот.
Шинтаро мельком посмотрел на начальство базы и сосредоточился на своей задаче. Кимура уже дал отмашку, что двигатель в полном порядке и готов к отлёту, Такао тоже передал ему все предварительные данные, пора было вывести корабль на курс.
— Мидорима, готовность к старту?
— Буду готов через полминуты, капитан, — отрапортовал Шинтаро.
— Прекрасно. Благодарю за помощь и понимание нашей ситуации, — обратился капитан уже к ригелийцам. — Надеюсь, мы не доставили вам лишние неприятности…
Дальше Шинтаро не вслушивался в обычный, полный стандартной вежливости диалог, приводя системы в окончательную готовность. Дождавшись кивка капитана, он включил двигатели и вывел корабль из дока.
Внимательный взгляд Такао раздражал, но Шинтаро уже успел привыкнуть к избыточному вниманию за время работы на Шутоку. В любом случае, уже через двадцать минут всё закончится, и кресло рядом с ним займёт Накатани-сан, работать с которым было привычнее и спокойнее.
Зарождение червоточины было точно в том месте, которое рассчитал Такао. Его глаза метались от вида на экране к данным, выдаваемым приборам. Шинтаро нахмурился — навигаторы уже почти не пользовались визуальным определением данных, полностью полагаясь на приборы. Не то чтобы Шинтаро критиковал работу Такао, но…
Это нервировало. И да, он критиковал, не в силах ничего с этим поделать.
— Получены данные о состоянии норы, пересылаю, — бросил Такао. — Диаметр равен двойному стандартному, расчётное время выхода минус одиннадцать минут сорок секунд.
Шинтаро машинально кивнул, привыкнув, что с Накатани-саном ему не требовалось говорить. Но Такао не переспросил, его пальцы продолжали порхать над клавиатурой, и Шинтаро невольно зацепился за них взглядом. При всей непривычной для ригелийца массивности у него были тонкие, почти музыкальные пальцы. Двигались они легко, будто воздух не оказывал никакого сопротивления.
Это напоминало танец, и только следующая фраза Такао вырвала Шинтаро из внезапной задумчивости:
— Готово, вот траектория для прохода через кротовую нору.
— Вывожу Шутоку на исходную позицию.
— Ныряем, — убедившись, что все на своих местах, и корабль полностью готов, капитан отдал приказ.
Шутоку по эллиптической траектории поднялась вверх, а потом спикировала, носом входя в самый центр червоточины. Свет привычно мигнул, энергетические системы корабля были перегружены, но в пределах нормы. Шинтаро перевёл щиты на антиэнергию, позволявшую проходить через червоточины, как нож сквозь масло.
Время остановилось и, несколько секунд подумав, побежало в обратном направлении.
Корабль болтнуло, и Такао едва слышно выругался. Остальные смолчали, хотя Шинтаро очень хотелось попенять новичку за небрежность. Впрочем, это была мелочь, в конце концов Шутоку прошла уже половину пути, и щиты прекрасно справлялись с давлением.
Их метнуло ещё раз, и Шинтаро резко заставил корабль свернуть. По рассчитанной траектории ещё должен быть прямо отрезок пути, но все данные говорили о том, что червоточина вот-вот закончится, и они вынырнут на поверхность.
— Твои расчёты оказались неверны, вот что, — процедил Шинтаро, бросив взгляд на Такао. Тот был слишком бледным, но ответил достаточно уверенно:
— Скорость в три раза выше расчётной, Шутоку быстрее ригелийских кораблей.
Кивнув, Шинтаро легко вывел их из червоточины, переключая двигатель на положительную энергию. Нора беззвучно схлопнулась за ними, отрезая обратный путь.
Хорошо или нет, но они добрались до Южной Рыбы, и Фомальгаут ярко светила прямо перед ними.
Шинтаро передал управление Кимуре-младшему и, кивнув Накатани-сану, покинул пульт. Сейчас как раз время ужина, а потом у него будет несколько часов отдыха перед тем, как они нырнут в следующую червоточину.
Капитан ничего не сказал про ошибки новичка в расчёте трассы, а Накатани-сан и вовсе выглядел довольным. Шинтаро не понимал, почему, но не стал спрашивать, ни когда Такао ещё был на пульте, ни когда его отпустили отдыхать раньше остальных. Он считал, что обсуждать товарищей по команде за их спиной неправильно, а высказать все Такао можно будет и потом, наедине.
Если это вообще понадобится, ведь ещё два прыжка — и они окажутся на Земле, где Такао пойдёт своей дорогой, а они станут искать нового навигатора взамен погибшего.
Спокойно поужинать не получилось. Стоило Шинтаро взять реплицированный бобовый суп, рис с овощами и пройти на своё привычное место, как рядом скользнул Такао. Шинтаро вздрогнул, удивляясь, как он мог раньше не обратить на него внимания.
— Я тебя слушаю, — сказал Такао в ответ на приподнятую бровь. — Ну, давай же, я знаю, ты недоволен моей работой.
— Не понимаю, о чём ты, — отрезал Шинтаро, утыкаясь взглядом в тарелку. Почему-то выдержать твёрдый, полный вызова взгляд Такао было тяжело. — Корабль цел и невредим, мы идём ко второй червоточине, и мне нечего тебе сказать, вот что.
— То есть, тебя всё устроило в первый переход?
— Меня устраивает то, что в дальнейшем я буду работать с Накатани-саном, вот что, — отрезал Шинтаро.
Такао напрягал. Из-за него у Шинтаро даже снова появилось это дурацкое слово-паразит. А ведь он думал, что избавился от него.
Шинтаро посмотрел на прищурившегося, явно задетого новенького и вспомнил, что у него был вопрос.
— Скажи, как ты понял в нашу первую встречу, что пилот именно я?
— По взгляду.
— Что? — удивился Шинтаро, и Такао ответил ему с насмешливой улыбкой:
— Ты смотрел на меня, как ревнивая жена на вернувшегося посреди ночи мужа. Кто ещё так придирчиво будет выбирать навигатора себе в пару?
— Это не смешно, вот что, — ледяным тоном ответил Шинтаро, сжимая ложку с излишней силой.
— Я знаю, — безмятежно ответил Такао, как будто и не замечая его раздражения. — Господин пилот, а как тебя зовут, напомни?
— Мидорима Шинтаро.
— Значит, будешь Шин-чаном, — решил Такао, игнорируя свирепый взгляд.
— Не зови меня так!
Ответ Такао заглушила сирена, и голос Мияджи, в котором не было ни одной эмоции, разнёсся по Шутоку:
— Боевая тревога. Всем занять свои места. К нам приближаются корабли акамарцев. Повторяю: боевая тревога.
Не дожидаясь, когда его вызовут на пульт, Шинтаро сорвался с места. Он знал, что Кимура пока ещё не в состоянии справиться с такой сложной задачей, слишком молодой, а сейчас, когда на них летело сразу несколько кораблей, дорога была каждая секунда.
На очередном повороте коридора Шинтаро с изумлением понял, что Такао не отстаёт. Нахмурившись, он уже хотел отослать его в каюту, как вспомнил, что при боевой тревоге вторые навигатор и пилот обязаны находиться на пульте, чтобы в любой момент заменить выбывших.
— У вас всегда так весело? — поинтересовался Такао. У него даже дыхание не сбилось.
— Нет, — прорычал Шинтаро, влетая на пульт. — Какова ситуация?
— На нас напали акамарцы, — затараторил Мияджи. — Похоже, тот самый корабль, что подбил нас возле Минтаки, но теперь с компанией. Уж не знаю, следили они за нами, или мы на них просто натолкнулись, но дела плохи.
— Как будем действовать? — бросил Шинтаро, садясь за мгновенно освободившийся пульт.
— Отрываемся от них и ныряем в ближайшую червоточину, — капитан сохранял спокойствие и, глядя на него, за пару вздохов получилось взять себя в руки и уже осмысленно окинуть взглядом постоянно выводимые на экран данные. Шинтаро заметил, что Такао встал у стены ближе к креслу навигатора.
— Накатани-сан, что с червоточиной?
— Есть несколько вариантов, но все опасные. Ни одна из них не имеет постоянную точку выхода, так что нам придётся нырять практически наудачу. Я могу просчитать ближайшую к нам на время схлопывания, но, боюсь, это всё.
— Будем рисковать, — постановил капитан.
Команда промолчала, но Шинтаро знал, что все согласны. Уж лучше распылиться по космосу на атомы, чем попасть в плен к акамарцам. Хотя здесь речь уже шла скорее о полном уничтожении — акамарцы никогда не щадили тех, кто хоть раз ускользнул из их рук.
— Когда мы сможем нырнуть?
— Минуты через три, не раньше.
— Значит, будем петлять, — кивнул Шинтаро, вцепляясь в штурвал. Голос капитана, велевшего пристегнуться всем на пульте, перекрыл даже голос Мияджи, по громкой связи докладывавшего экипажу о состоянии дел. Сирена уже отключилась, лишь мигали красные лампы по всему кораблю, извещая об опасности.
Шинтаро зачем-то снова посмотрел на Такао и, убедившись, что тот исполнил капитанский приказ, резко увёл корабль в пике. Мимо пронеслась серия выстрелов плазмы, беззвучно взорвавшихся в сотне километров от корабля. Акамарцы приняли бой, и следующие две с половиной минуты Шинтаро петлял, стараясь сбросить с хвоста вражеские корабли и не угодить при этом под выстрел. Несколько раз по щитам, переведённым в боевой режим, скользнула плазма, но существенных повреждений не нанесла.
Самые опасные — те самые тридцать секунд, когда ему нужно будет увести корабль в червоточину. При этом щиты уже переключатся в режим антиэнергии, и одного прямого попадания будет достаточно, чтобы разнести корабль в клочья.
Накатани-сан переслал ему траекторию, и Шинтаро, завершив петлю, начал перестраиваться ближе к точке входа. Хорошо, что их Шутоку — лёгкий для своей категории корабль и может довольно шустро выполнять фигуры высшего пилотажа. Хорошо, что корабли акамарцев, обвешанные оружием, почти не могли маневрировать, и в их корабль попадут разве что чудом.
Компенсаторы почти справлялись с перегрузкой, хотя сила тяжести и вдавливала в кресло с силой минимум в четыре g. Пропустив под кораблём очередную серию выстрелов, Шинтаро послал Шутоку вертикально вниз, заставив акамарцев пролететь мимо них на большой скорости. Удобней всего было нырнуть в червоточину по горизонтальной оси — оптимальной траектории. — но Шинтаро решил рискнуть и сделать петлю.
Щиты перевели в режим антиэнергии. Мияджи, отключив громкую связь, мешал молитву с руганью, Накатани-сан вперился взглядом в экран и постоянно мониторил ситуацию, готовый в любой момент внести коррективы. Шинтаро беззвучно выдохнул и, завершив фигуру, нырнул в червоточину.
Он почти успел. Плазма взорвалась позади них, достав лишь взрывной волной. Но и этого оказалось достаточно: Шутоку закрутило, в червоточину они вошли, ослеплённые и световой волной, и перегрузкой, превышающей земную тягу раз в пятнадцать.
На пульте царило молчание. С того неудачного падения в червоточину прошло почти восемнадцать часов. Шинтаро никто не обвинял — если бы не его манёвр, попадание было бы прямым. Они же сумели выйти живыми и даже относительно целыми почти на границе системы Лисички, но потерь избежать не удалось. Кораблю требовался срочный ремонт, причём не в открытом космосе, а желательно на твёрдой земле, да к тому же пострадала часть экипажа.
Среди них и Накатани-сан.
— Есть известия от Таэ-сан? — тихо спросил Шинтаро у Мияджи. Тот болезненно скривился и покачал головой:
— Полчаса назад мне пообещали, что если я ещё раз побеспокою медотсек с глупыми вопросами, то она придёт и лично вкатит всем двойную дозу успокоительного.
Шинтаро кивнул и повернулся к пульту. Глаза горели от непрерывной работы, в последний раз удалось поспать больше суток назад. Заменить его было некем, Кимуре-младшему прилетело оторвавшейся панелью — не смертельно, но несколько суток он однозначно проведёт в медотсеке.
Хуже всего пришлось Накатани-сану, его отвезли уже в критическом состоянии. Одна из труб в системе вентиляции оторвалась и пробила лёгкое, фактически пригвоздив к креслу. Будь они на Земле или на любой другой развитой планете, операция заняла бы всего несколько часов, и Накатани-сан уже был бы здоров. Но в космосе с ограниченным оборудованием Таэ-сан приходилось буквально бороться за его жизнь.
Все надеялись, что ей удастся его спасти.
Шорох раскрывшихся дверей известил о приходе главного инженера. Кимура, сильнее прежнего подволакивая ногу, подошёл сразу к капитану, но говорил достаточно громко, чтобы слышали все:
— Ещё один прыжок мы выдержим, но нам нужен срочный ремонт. Я не могу долго поддерживать стабилизацию системы жизнеобеспечения, так что нам нужна планета земного типа. Иначе через двое суток, не больше, у нас не будет воздуха.
— Больше ничего нельзя сделать?
— Ничего, — развёл руками Кимура. — Я всё-таки не Будда, чтобы мановением руки исцелить корабль.
— Я тебя понял, — капитан вздохнул и, постояв несколько минут, обратился к Такао, сидевшему на месте навигатора.
— Такао-кун, у нас есть возможность добраться до любой планеты с кислородной атмосферой?
— Да, — тот кивнул и зачастил: — Я уже рассмотрел все варианты в пределах этой и трёх соседних солнечных систем. Ближайшая к нам мезопланета находится в системе Лиры. Насколько я знаю, веганцы, хоть и не заключали никаких соглашений, не находятся с нами в состоянии войны, так что можно рискнуть.
— Ты сможешь отвести туда корабль?
Шинтаро поморщился. Это очень актуальный вопрос, потому что щиты почти не работали. Они едва ли могли защитить их в новом прыжке хотя бы на тридцать процентов от прежней мощности. К тому же Шутоку и так была потрёпана, кое-где почти полностью отсутствовала обшивка, и только чудом корабль не разгерметезировался полностью.
— У нас есть лишь двое суток? — спросил Такао и, дождавшись кивка, твёрдо сказал: — Дайте мне тридцать часов, и я отведу корабль туда, куда укажете.
На пульте воцарилась тишина, все ждали решения капитана. Ооцубо оценивающе смотрел на Такао и, так и не дождавшись сомнений в его лице, сказал:
— Через тридцать часов ты должен сидеть за этим пультом и просчитывать траекторию. Иначе я лично притащу тебя сюда, и ты совершишь чудо, нравится тебе это или нет.
— Я сделаю это в любом случае, капитан, — отрывисто бросил Такао. — Разрешите идти?
— Разрешаю.
Глядя, как уверенно, гордо подняв голову, Такао выходит с пульта, Шинтаро на мгновение восхитился его наглостью.
Оставалось надеяться, что уверенность эта была не напрасной.
Такао действительно заперся на сутки в своей каюте, взяв у Кимуры все данные о технической начинке корабля. Шинтаро не был уверен, что это ему поможет, но не собирался спрашивать — время и так работало против них. Капитан выгнал его спать, когда до крайнего срока оставалось ещё двенадцать часов, сказав, что мало ему навигатора на стимуляторах, пусть хотя бы пилот будет адекватен и полон сил. Пока же удерживать корабль на плаву он в состоянии и сам.
Сон действительно освежил, и когда Шинтаро открыл глаза, пытаясь найти рукой будильник, в голове не осталось отупляющей мути. Он был уверен, что отведёт корабль куда нужно, каким бы сложным не был путь.
Душ был неприятно тёплым, и Шинтаро постарался как можно скорее из него выйти. Обещанные перебои в системе жизнеобеспечения уже начали ощущаться, и если в каютах ещё сохранялась оптимальная температура, то в коридорах, скорее всего, уже царили тропики.
Наскоро вытершись и натянув форму, Шинтаро вышел в коридор. Влажный спёртый воздух горячо ударил в лицо. С присвистом втянув его в лёгкие, Шинтаро встряхнулся и направился к пульту. Есть не хотелось, он сомневался, что сможет впихнуть в себя даже чашку чая, как всегда перед ответственным моментом.
Стоило ему на десяток шагов отойти от своей каюты, как позади раздался шорох открывшейся двери. Резко развернувшись, Шинтаро увидел Такао, выходившего в коридор.
Он выглядел отвратительно — усталый, с чёрными, гораздо чернее, чем у людей, кругами под глазами. Белки покраснели от лопнувших капилляров, и в сочетании с жёлтой радужкой это выглядело ужасно.
— Ты не спал, — это был не вопрос, скорее Шинтаро сказал это, просто показать, что он тоже здесь.
Такао вскинул голову и вцепился в него взглядом. Усталость тут же исчезла, сменившись уверенностью и насмешкой. Такао раздвинул губы в неприятной улыбке.
— Наш договор с капитаном не включал в себя сон.
Шинтаро только сейчас заметил бутылку с жидкостью, светившейся неоном в тусклом свете коридора. Такой эффект обычно давала убойная смесь энергетиков, поднимавшая ото сна даже полумёртвого от усталости. Впрочем, и последствия от неё были просто ужасными.
— Если бы Таэ-сан это видела, она бы тебя упекла в медотсек на неделю.
— Как хорошо, что она меня не видит, — подмигнул Такао, в два глотка приканчивая энергетик. — Иначе я бы точно не успел закончить всё к сроку.
— Ты готов?
— Конечно, Шин-чан, как ты можешь во мне сомневаться? — Такао прошёл мимо, и его слова доносились уже из-за поворота.
— Не называй меня так, вот что, — Шинтаро догнал его в три широких шага и пошёл рядом.
— О, а вот и они, — поприветствовал их Мияджи. На пульте было чуть лучше, чем в коридоре, температура явно выше нормы, но хотя бы легче дышалось. — Вытащите нас из этой задницы, да поскорее.
— Не беспокойтесь, Мияджи-сан, скоро сможете загорать под тёплым Кеплеровским солнышком.
— Надеюсь, ты уже продумал обращение к веганцам, Мияджи-семпай, потому что сразу по прибытии на это не будет времени, — сухо заметил Шинтаро.
Мияджи нашарил коммуникатор и громким шёпотом произнёс:
— Кимура, тащи ключ! Лучше сразу два, я не могу выбрать, кому зарядить первым.
На пульте засмеялись, и Шинтаро тоже позволил себе лёгкую улыбку. Дождавшись, когда смешки прекратятся, капитан повернулся к ним и уже серьёзно сказал:
— Состояние Накатани-сан стабилизировано. Таэ обещала, что ещё неделю она сможет нам дать. Так что теперь всё зависит от вас.
Шинтаро кивнул и, поймав серьёзный взгляд Такао, ответил:
— Мы справимся.
Они сели каждый в своё кресло, и Такао уже увереннее запустил все системы и начал вчитываться в данные. Червоточины генерировались постоянно в разных точках системы, и некоторые из них имели постоянную траекторию. Другие же прозвали мигающими, потому что они каждый раз вели в иную часть космоса. Сейчас им повезло, и постоянная червоточина возникала каждые три часа.
— Пересылаю данные.
— Принял.
— Расчётное время — минус одна минута девятнадцать секунд.
— По крайней мере, это будет быстро, — прошептал Мияджи. Шинтаро был с ним согласен: нырнув в червоточину, они вернутся в прошлое всего на полторы минуты, и если что-то пойдёт не так, это действительно произойдёт быстро.
— Траектория готова, буду корректировать напрямую во время полёта, — продолжил Такао, и Шинтаро подавил желание сглотнуть.
Контролировать напрямую значило вмешиваться в работу пилота. В сработавшейся паре это не вызывало особых проблем, там каждый знал, на что способен другой. Здесь же, с Такао, они рисковали мешать другу, занимаясь одним и тем же, но выбора не было. Шутоку в плохом состоянии, и исходя из этого они должны будут решить, как пройти червоточину, уже в процессе перехода.
— Принято, вывожу корабль в исходную точку, — Шинтаро медленно подвёл корабль в зарождавшейся червоточине и, не отрывая взгляда от экрана, спросил: — Капитан?
— Ну что же, — тот глубоко вздохнул и приказал: — Ныряй.
Щиты переключились, двигатели заработали на полную мощность, и их гул разнёсся по кораблю дробным эхом от стен. Космос за стеклом растёкся давящей чернотой, звёзды размазались в бесконечные линии, но Шинтаро до рези в глазах вглядывался в данные компьютера, твёрдой рукой держа штурвал.
Экран начал опасно мигать красным, включились и тут же заглохли сирены, вырубленные Мияджи. Все и так знали, что щиты работали на пределе, и этого всё равно не хватало. Давление сжигало уже обшивку, но та выдерживала и не такое. Оставался вопрос, нет ли где совсем ослабленного места, через которое их выбросит в открытый космос.
— Второй маневровый.
— Вижу, — кивнул Шинтаро, компенсируя сбой перебросом мощности на остальные двигатели. Те пока держались.
— Сместись на градус, — продолжил Такао, перераспределяя энергию щитов с боковых на передний.
— Двадцать секунд до выхода, — бесцветным голосом ответил Шинтаро, видя, как все системы уверенно вышли в красную зону и грозили отказать в любой момент.
— Поднажми.
Шинтаро послушно потянулся к тумблеру увеличения скорости и начал поднимать его вверх, заставляя корабль разогнаться ещё сильнее, как сверху легла рука Такао. Шинтаро не дёрнулся, когда обжигающе горячие пальцы скользнули меж его и подтянули тумблер ещё на два деления вверх.
Сирена снова включилась, но Мияджи не успел её заткнуть, потому что корабль буквально выпрыгнул из червоточины в ворохе искр от обшивки.
Щиты моментально отключились, и Шинтаро сомневался, что Кимуре удастся их реанимировать в ближайшие несколько часов, если они не сядут на планету.
Такао выдохнул и медленно убрал свою руку, и до Шинтаро только дошло, что они всё ещё сидели, чуть ли не держась друг за друга.
— Кажется, прибыли, правда, Шин-чан? — весело спросил Такао, и только его хриплый голос выдавал, в каком напряжении он находился.
— Мы на месте, капитан, всё получилось. Это Кеплер.
— Молодцы, — с чувством сказал капитан, и на пульте тут же поднялся счастливый гвалт. Мияджи проверял состояние всех отсеков, принимая отчёты, и готовился связаться с веганцами, чтобы запросить у них разрешения приземлиться на планету для ремонта. Капитана уже терзали Таэ-сан и Кимура по коммуникатору, каждый торопился высказаться первым, и всё это сливалось в невнятный гомон.
Шинтаро встретился взглядом с Такао и, помедлив, кивнул, признавая его работу.
Такао действительно справился даже лучше, чем кто-либо из них надеялся. Теперь стало понятно, что же в нём увидел Накатани-сан.
Безымянная планета в системе Лиры приняла их довольно гостеприимно. Раса веганцев использовала её как заповедник уникальной для их системы кислородной формы жизни — на их собственной планете была хлорная атмосфера. Тем не менее, они любезно позволили Шутоку сесть там для срочного ремонта. Даже уточнили, не требуется ли ещё какая помощь. Капитан отказался — всё, что нужно, у них уже было, Кимура был уверен, что сможет подлатать корабль для ещё парочки прыжков.
Так что сейчас их корабль находился на поверхности, а все, кто мог ходить и не участвовал в ремонте, расползлись по округе, дыша перенасыщенным кислородом воздухом. Шинтаро, сам не понимая, как так получилось, сидел в тени низкорослого дерева рядом с лежавшим Такао. Тот жевал травинку и смотрел в небо сквозь толстые мясистые листья красно-зелёного оттенка.
— Эй, Шин-чан, — негромко позвал Такао. — Я реабилитировался в твоих глазах?
— Думаю, да, — честно ответил Шинтаро, поморщившись при звуках своего прозвища. Он действительно начал испытывать к Такао уважение, как к человеку, хорошо выполнившему свою работу. Тем удивительнее был его промах в самом начале, когда он сел за пульт. Неужели за сутки можно так подтянуться в навигации, что он в итоге справился с нестандартной и очень сложной задачей?
— Это хорошо, значит, не зря старался, — Такао улыбался.
— Зачем ты полез увеличивать скорость?
— Я знал, что ты выставишь тройку. Но ваша девочка может больше, я изучил её характеристики. Она молодец, справилась.
— Ты говоришь о ней, как о живом существе, вот что.
— Как будто ты нет, — хмыкнул Такао и закрыл глаза. Рядом с ним было спокойно, да и вообще на этой планете удивительно легко дышалось. И верилось, что всё наладилось.
Шинтаро некоторое время наблюдал за Таэ-сан с анализатором в одной руке и сачком в другой, гонявшейся за большой, размером с ворону, бабочкой. Сейчас она нисколько не напоминала грозного врача, державшего в железных рукавицах весь корабль, когда дело касалась здоровья. Скорее, она вела себя, как юная, чуть младше самого Шинтаро, девчонка, напоминая оставшуюся на Земле сестру.
Такао лежал близко, и от него шёл ровный жар. Шинтаро невольно вспомнил их полуслучайное соприкосновение руками на пульте, после которого кожа в тех местах, где Такао дотронулся, ещё долго горела, как обожжённая.
По ровному, глубокому дыханию можно было подумать, что он задремал, но Шинтаро видел, как за полуприкрытыми веками глаза цепко рассматривали его самого.
— Скажи, почему ты ошибся в первый раз? — задал Шинтаро крутящийся на языке вопрос. Судя по тому, что дыхание Такао даже не сбилось, тот действительно не спал.
— У вас чудесный корабль, сильный, мощный… Пусть и не самый новый. Но всё же не то старьё, что хранится в нашей академии. Предварительное изучение данных, системы, способные рассчитать кротовую нору с погрешностью менее пяти процентов — у нас о таком даже не рассказывали. Мы все пользуемся старыми способами, где основной — визуальное определение и сравнение с уже набранной базой данных, которая должна храниться в твоей голове.
— Но ты не выглядел совсем растерянным, когда садился за пульт.
— Ну, я видел нечто похожее на фотографиях, пусть и двадцатилетней давности, — улыбнулся Такао. — За это время изменилось не так уж и много. Скорости стали больше, системы — точнее, но визуально мне это было почти знакомо.
— Отец? — помолчав, уточнил Шинтаро.
— Мама, — покачал головой Такао, и по его губам скользнула нежная улыбка. — Она была одной из тех, кто часто водил корабли к Ригелю. Отличный навигатор, её долго не хотели отпускать, уговаривали совместить семью и работу. Папа тоже был не против, он знает, как она любит космос. Но мама решила выбрать семью. Влюбилась, по её словам, с первого взгляда и поняла, что не сможет разорваться.
— Она не жалела о своём решении? — тихо спросил Шинтаро.
— Ни разу, — Такао сел, подставив лицо солнцу. По его волосам скользнули огненные блики, осветив кончики до насыщенного золотого. — При всей её порывистости она не умеет жалеть об уже принятых решениях, только исправлять то, что по её мнению, пошло не так, как задумывалось.
— Редкое качество.
— Это точно, — Такао перевёл на него взгляд своих странных нечеловеческих глаз, и Шинтаро едва удержался, чтобы не сглотнуть. Тот смотрел остро, в чём-то даже оценивающе, но это не казалось неприятным. По телу прошла лёгкая, едва заметная дрожь от тонкой нити, словно протянувшейся между ними.
Резко встав, разрывая контакт, Шинтаро быстро пошёл вперёд, бросив прямо на ходу:
— Пора работать, если мы хотим поскорее вернуться на Землю.
Щёки почему-то горели, то ли от той удивительной атмосферы уюта, что возникла между ним и Такао, то ли от последнего взгляда.
Впрочем, о последнем точно не стоило думать. Это просто глупости.
На планете они оставались ещё четыре полных дня, под руководством Кимуры приводя Шутоку в порядок. Там, где не действовал его мрачный взгляд и обещания не выпустить всех лентяев из инженерного отсека в ближайшие пару лет, появлялся Мияджи, проникновенно просил ключ, и всё волшебным образом налаживалось.
Шинтаро тоже работал, помогая всем, чем мог. Рядом постоянно крутился Такао, и за четыре дня вся команда привыкла как к новому прозвищу, так и к тому, что они почти везде вместе. Не то чтобы Шинтаро к этому стремился, просто уже к третьему дню все возражения кончились, и оставалось просто смириться.
На четвёртый день Шинтаро вдруг понял, что ему легко работать с Такао. Мешала только избыточная реакция на его присутствие, на постоянно ощущаемый жар. Но Шинтаро списывал это на усталость и долгое нахождение в космосе.
Просто пришло время расслабиться и ему, чего Шинтаро давно себе не позволял.
Сегодня Кимура поручил почти всей команде важное, хоть и нудное дело. Наградив всех, кого мог, наборами ключей, он отправил их осматривать все соединения, чтобы ничего больше не оторвалось и не отвалилось при перегрузках.
Им с Такао достались верхние этажи грузового отсека, и вот уже полтора часа они тщательно проверяли каждый болт и шплинт. Необычное зрение Такао пригодилось и тут, так что Шинтаро предпочёл работать ключом в ослабленных местах, позволяя тому скакать по тонким перилам и проверять всё увиденное. Разговор уже привычно завязался сам собой.
— Не знал, что у ригелийцев такие острые глаза.
— Не совсем, это скорее мне досталось от человеческих генов, — усмехнулся Такао в ответ на изумление Шинтаро. — У меня... Как вы там говорите? Ястребиные глаза.
— Поэтому ты не переспрашивал тогда за пультом, когда я тебе кивал?
— Да, я и так это видел. Поэтому мне и проще работать с графиками, ваш метод чтения всей страницы не так уж и сложно было освоить.
Шинтаро промолчал — ему этот метод так и не дался, приходилось медленно читать каждое слово, и это вызывало острое чувство неполноценности.
— Впрочем, когда берёшь в руки интересную книжку, — весело продолжил Такао, — то она заканчивается неприятно быстро. Так что в итоге никакого удовольствия, раз — и всё.
Шинтаро невольно усмехнулся:
— Воспитывай в себе силу воли, вот что.
— Жестокий Шин-чан! — ужаснулся Такао и легко вскочил на очередную перекладину, чтобы дотянуться до болта. Шинтаро, глядя на его опасные покачивания, в который раз подавил желание вцепиться в Такао, чтобы тот не рухнул в пятиметровую пропасть. Неизвестно, как у того с регенерацией, но вряд ли он обойдётся без последствий, свалившись на металлический пол с такой высоты.
— Аккуратнее, у нас только один функционирующий навигатор, и это ты, — не выдержав, укорил Шинтаро, на что Такао только легкомысленно улыбнулся и взмахнул рукой с ключом.
Второй раз он взмахнул, когда всё-таки не удержал равновесие и полетел вниз. Звук упавшего на пол ключа оглушил, и Шинтаро даже не сразу понял, что успел схватить идиота за запястье. Перила жёстко врезались в живот, связки на плече ныли от рывка и тяжести чужого тела, а сам Шинтаро пытался снова вздохнуть от пережитого мгновением назад ужаса.
Такао висел на одной руке и уже не выглядел ни весёлым, ни легкомысленным. От взгляда его жёлтых глаз становилось не по себе. Он не торопился перехватывать руку или требовать, чтобы его поскорее подняли, и Шинтаро тоже замер, заворожённый этим взглядом.
Как и пульсом на чужом запястье.
Его собственный пульс лихорадил, и не собираясь замедляться. Пережитый всплеск адреналина взбудоражил все системы организма, а потом до сознания начали доходить ощущения горячей кожи и быстрого биения крови в теле, которое едва не осталось лежать переломанным на холодном полу.
Такао медленно, будто сомневался, повернул запястье, за которое его держали, и крепко, как кольцо наручников, обхватил своими пальцами руку Шинтаро. Прикосновение обожгло, и Шинтаро подавился воздухом, прежде чем смог одним рывком вытянуть Такао наверх, в безопасное место.
Потом они ещё какое-то время лежали рядом, пытаясь прийти в себя от пережитого. Шинтаро упорно смотрел на что угодно, кроме Такао, стараясь не думать о наслаждении, что он испытал, когда ему вернули прикосновение. Конечно, это было сделано лишь для безопасности и удобства, но его собственное тело считало иначе, и лёгкая дрожь возбуждения, порождённая дофамином и адреналином, не утихала.
— Спасибо, Шин-чан, — выдохнул Такао, и его рука легла на предплечье Шинтаро, сжимая его в благодарность. — У тебя прекрасные реакции.
— Идиот, — только и смог выдохнуть он, закрывая глаза. Кожа, там, где её касались чужие пальцы, горела огнём.
— Я постараюсь исправиться, — пообещал тот со смешком.
@темы: Фанфик, Космоопера, The Rainbow World. Другие миры, День 42, Shuutoku Team
Автор: Rakuzan Team
Бета: Rakuzan Team
Сеттинг: компьютерные игры
Размер: мини, 3040 слов
Пейринг/Персонажи: Маюзуми Чихиро/Акаши Сейджуро, Мибучи Лео, Небуя Эйкичи, Хаяма Котаро, Куроко Тецуя, Кагами Тайга
Категория: слэш
Жанр: юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Когда знаешь правила игры, все получается лучше.
Примечание/Предупреждения: использованы элементы из многих ММОRPG и серии игр Dragon Age, геймерский сленг
Они снова засели в Лагере.Костер привычно потрескивал, не нуждаясь в том, чтобы кто-то следил за ним и подкидывал дрова. Невероятно удобно. В Лагере вообще все было удобно — рядом толпились неигровые персонажи, которые и починят, и продадут расходники, здоровье и мана восстанавливались сами собой, а очки отдыха в принципе лишними не бывают.
Иногда Маюзуми думал, что им ни к чему отсюда уходить. Какие-то квесты и миссии, сложные и не очень, высокие цели — ну зачем? Да, Акаши хорошо смотрелся бы на троне. Да, приятно было бы наконец посмотреть финальные ролики. Но, учитывая, сколько они идут, пересохраняются, убиваются и в итоге зализывают раны, отсиживаясь в Лагере, проще уже соорудить прямо здесь импровизированный трон и объявить Акаши императором Лагеря. Пусть не так звучно, зато результат.
Но ни Акаши, ни сюжет игры не разделяли мнения Маюзуми.
— Последняя миссия, — утешали себя остальные. — Нам нужно только пройти последнюю миссию.
И потом каждый добавлял к этому что-то свое.
— И Акаши сделает меня первым рыцарем! — говорил Хаяма, с энтузиазмом размахивая мечом. Иногда таким образом он избавлял карту от ни в чем неповинных неписей, и тогда Акаши приходилось прибегать к уловкам дипломатии, откупаться или дополнять список врагов еще одной деревней.
— И я наконец займусь личной жизнью, — в свою очередь мечтал Мибучи и мрачно косился на Хаяму. — А то с вами, варварами, говорить не о чем.
После того, как игрок установил мод свободной любви, Мибучи не думал ни о чем другом. Кажется, он и наконечники стрел так старательно начищал только затем, чтобы просто рассмотреть свое отражение и быть готовым к главному событию в жизни.
Но Мибучи еще повезло, легко отделался.
— Интересно, есть ли у них свиная отбивная? — спрашивал Небуя.
И дело не в том, хотел он отбивную или нет. В какой-то момент Небуя словил баг и не мог говорить ничего, кроме этого. В любой ситуации ему жизненно важно было выяснить, есть ли где чертова свиная отбивная. Они попали в засаду — отбивная! Их снова кинули в тюрьму — отбивная! Его почти убили — отбивная! Ему перепало любви от женщины в деревне — все равно отбивная.
Маюзуми уже привык и даже порой угадывал по интонациям, что на самом деле подразумевал Небуя. Впрочем, у Акаши получалось лучше, вплоть до дословного перевода — все-таки саппорты хорошо понимали пати, особенно если речь шла о танке.
— Последняя миссия. Нам осталось пройти последнюю миссию, — и только в голосе Акаши не чувствовалось надежды или самоутешения, лишь непоколебимая уверенность. Вместо мечтаний о том, что их ждет после победы, он думал, как ее получить. — В следующий раз не поскупитесь на расходники. Держитесь рядом, чтобы на вас работали благословения. Если я отвлеку на себя свиту, вы сможете сосредоточиться на главном противнике.
— Мы и так это знаем, Сей-чан, — тяжело вздохнул Мибучи.
— Мне бы вообще дойти до Колдуна, — недовольно добавил Хаяма. — Я же не Небуя, чтобы свободно ходить через ловушки!
— Интересно, есть ли у них свиная отбивная!
— Что он сказал? — Маюзуми покосился на Акаши.
— Ты не хочешь этого знать, — Акаши загадочно улыбнулся.
Маюзуми собирался все-таки добиться ответа, но тут над костром что-то полыхнуло, и в воздухе завис загрузочный экран с выбором персонажей. Курсор заметался по нему, и Маюзуми, успев только тяжело вздохнуть, потерял возможность самостоятельно управлять своим телом.
Курсор ткнул в Небую и тот, радостно скалясь, сделал шаг вперед и ударил кулаками по щиту:
— Интересно, есть ли у них свиная отбивная?!
Следующий выбор пал на Акаши. Тот крутанул посохом, его глаза сверкнули желтым:
— Я абсолютен!
Курсор щелкнул по Хаяме. Он опустился на одно колено, прижав ладонь к сердцу, а по его мечам скользнули голубые молнии:
— Грозовой зверь к вашим услугам!
Кажется, Мибучи начал двигаться еще до того, как курсор дошел на него, но это, конечно, иллюзия. Он отбросил волосы за плечо и улыбнулся:
— Сердца врагов не устоят перед моей красотой и перед моими стрелами!
Если бы Маюзуми мог, он бы поморщился. Его всегда раздражала фраза Мибучи. Как, впрочем, и своя. Курсор завис перед ним и, повинуясь выбору игрока, Маюзуми сделал шаг вперед:
— В тени скрывается смерть, и я ее вестник.
Он кинул на землю мешочек с пеплом, и облако дыма взметнулось вверх. Привычно прочихавшись, пока его не видно, к тому моменту, как дым рассеялся, Маюзуми успел придать лицу бесстрастное выражение.
Он знал, что надо делать. Да что там, даже Небуя знал, что надо делать. Сгонять к эльфам за травами, сделать запас аптечек, забрать руны из хранилища, усилить снаряжение, переодеться бы неплохо — они еще не спускались в подземелья, а там очень много хорошего шмота. А то, стыдно признаться, но будущий император Акаши до сих пор рассекал в сапогах третьего уровня, а сам Маюзуми так и не поменял кинжал на нормальный меч и терял половину силы в бою. Да и у остальных хватало проблем со снаряжением. Мибучи вообще пользовался стрелами по умолчанию, потому что огненные игрок выкинул, когда в рюкзак не влез кожаный шлем. Кожаный шлем! Да он стоит три медяка, вот зачем он был нужен?
И, конечно, вместо всего этого игрок сразу перекинул их на локацию Пещеры.
— Мы все умрем, — тихо сказал Маюзуми. Именно здесь жил тот, кого им надо убить, их последний квест перед коронацией Акаши.
— Интересно, есть ли у них свиная отбивная, — грустно согласился Небуя.
— Эх, мне бы хоть ледяные стрелы, — вздохнул Мибучи. — А этими я просто не пробью его защиту.
— Навстречу приключениям! — прокричал Хаяма и подпрыгнул. А потом добавил намного тише и угрюмее: — Если Небую убьют, я Колдуна на себе не удержу.
— Можно с тобой поговорить? — Акаши повернулся к Маюзуми, взгляд у него стал стеклянный — явный признак управления игроком. — Мы так давно не были вместе, я хочу поцеловать тебя.
— Я твоя тень, — скрипя зубами, ответил Маюзуми. — Я твой.
Не то чтобы целоваться с Акаши ему не нравилось, но игрок всегда выбирал для этого настолько неподходящее время, что хотелось побиться головой об стену.
Под завывание гоблинов из пещеры, которые не смогла заглушить даже грянувшая романтичная музыка, они с Акаши поцеловались.
— Интересно…
— Небуя, не мешай им! — вскинулся Мибучи, не сразу заметив подвох. — Ой, Кота-чан, это ты. Извини, привычка уже.
— Как будто только ему может быть что-то интересно, — обиделся Хаяма. — Да подумал, может быть, проще собрать всех гоблинов и расхреначить их разом.
В следующий момент губы Маюзуми мазнули по воздуху, потому что Акаши решил вклиниться в обсуждение. И хорошо — еще немного и захотелось бы переместиться в палатку.
— Хорошая идея, — похвалил Акаши. — Небуя выдержит их под щитом, а если быстро управимся, не нужно будет перебафываться в бою.
Такие хорошие идеи каждый из них выдавал пачками — как действовать, какой порядок скиллов наиболее эффективен, нужно ли играть на атаку или уходить в защиту. Маюзуми не сомневался, что сами они прошли бы все миссии, не напрягаясь, тем более на легком уровне, где их пятеро, а не двое, как на самом сложном.
Но воля игрока все решала за них.
— Внутри не расслабляйтесь. Куроко Тецуя — могущественный противник, — продолжал Акаши. Что интересно, только ему прописали возможность называть врага по имени. А остальные, в том числе Маюзуми, довольствовались Колдуном. — Помимо свиты, у него на службе голем Кагами.
— Та огромная штука, что ли? — спросил Хаяма. — А я думал, это текстура.
— Если бы, — фыркнул Маюзуми.
Хотя неудивительно, что тот не в курсе. Не все из них доходили хотя бы до второго этапа. Если первым падал не Небуя, то они лишались Хаямы. А после смерти картинка становилась черной. Маюзуми чаще всего выбывал последним — кажется, игроку очень нравилось постоянно держать его в хайде, чтобы оставаться незамеченным. Но и польза от Маюзуми тогда была соответствующей.
— Пока действует магия Куроко, сам по себе Кагами неуязвим. Атаки голема мощные, но идут в определенном порядке. Нам нужно просто следить за временем между ними.
Судя по тому, что Акаши столько говорил, игрок куда-то отошел — наверняка мамочка позвала ужинать какой-нибудь курицей с рисом — и не следил за ними. Конечно, двигаться они все еще не могли, но приятно иметь хоть какую-то свободу где-нибудь, кроме Лагеря.
— Колдун тоже не отличается разнообразием, — вставил Маюзуми. — Кидается сферами, иногда через всю карту, печати зла и ловушки, все такое — ничего интересного. И тоже по времени.
Ему почему-то иррационально не нравился Куроко.
Возможно, потому что их способности отчасти похожи — попасть по обоим задача не из простых, они постоянно перемещались и исчезали. Только методы у них были разные. А возможно, потому что история игры тесно связывала судьбы Куроко и Акаши какой-то нелепой драмой. А нелепые драмы и Акаши плохо совмещались в голове Маюзуми.
— А где Небуя? — вдруг спросил Хаяма.
Они переглянулись.
Тут же со стороны входа в пещеры прозвучал полный отчаяния крик:
— Интересно, есть ли у них свиная отбивная!
Маюзуми попробовал пошевелиться, но бесполезно.
— Не говорите мне, что этот придурок повел его без поддержки в подземелье! — начал сеять панику Мибучи.
— Наш игрок безнадежен, — вздохнул Хаяма.
— Зато теперь мы знаем, что там точно будет отбивная, — скептично добавил Маюзуми. — Только не свиная.
Они начали двигаться, когда даже эхо от криков Небуи стихло. В первой пещере на полу валялась пара мертвых гоблинов.
— То есть, несколько десятков остальных он так и тащит на себе? — Хаяма покачал головой. — Самоубийца поневоле.
— Зато мы можешь отследить его путь по трупам гоблинов, — Мибучи пытался найти хоть какие-то плюсы.
— И конечной целью будет труп Небуи, — мрачно закончил Маюзуми.
— Не паникуйте, — попытался успокоить их Акаши. — Я абсолютен!
— Навстречу приключениям! — завопил Хаяма.
Понятно, раз посыпались стандартные речевки, игрок решил вернуться за ними. Маюзуми он зачем-то сразу загнал в хайд, и теперь ему приходилось идти медленнее всех, постепенно отставая.
Они слишком долго бродили по проходам — кажется, игрок заблудился. В одной из пещер Маюзуми наконец догнал остальных. Они чистили рюкзак.
— Нет, — стонал Мибучи, — почему ты выкидываешь изумруд, он стоит два голда! Зачем тебе третьи кожаные наручи?
Акаши грустно смотрел на пол — там валялись сапоги его уровня. Зато в рюкзак только что запихнули тяжелую кольчугу. Маюзуми бы сделал фейспалм, но у него в руках были обнаженные кинжалы — он же до сих пор находился в хайде.
После этого игрок все-таки нашел правильный путь — на дороге начали попадаться тела мертвых гоблинов.
— А мы уже далеко зашли, — удивленно сказал Мибучи.
— И даже Небуя нигде не валяется, — поддержал его Хаяма.
— Интересно, есть ли у них свиная отбивная, — донеслось откуда-то издалека.
Звучало обнадеживающе. Если их танк жив, то у них есть шансы с Куроко, пещера которого как раз была следующей. Маюзуми опять отстал, так что сначала увидел, как в ней исчезают все остальные.
А потом грянула музыка, и ему включили ролик. Стандартная вставка между переходами из одной локации в другую, но конкретно эту Маюзуми терпеть не мог.
Показывали прошлое Куроко. И, соответственно, Акаши. Они гуляли по городу. Акаши приобнимал Куроко за плечи и показывал что-то вдалеке, а Куроко кивал и улыбался. Дальше декорации сменились: Акаши сидел в темнице, а Куроко смотрел на него с той стороны решетки и держал в руках драгоценный камень, горящий алым пламенем. План снова сменился, и теперь Акаши, сидя на белом коне, оглядывался на охваченный пламенем город.
Маюзуми скрипнул зубами. Дурацкий ролик, хорошо хоть короткий. Он наконец шагнул в пещеру Куроко и тут же споткнулся о труп Небуи. Черт.
— Да, не слушать нам больше про отбивные, — вздохнул Маюзуми и огляделся.
— Я поражаю ваши сердца! — стандартная речевка Мибучи звучала не слишком радостно, что было неудивительно: его загнали в самый угол, и он больше сражался самим луком, чем стрелами.
На Хаяме висел Куроко и несколько отбившихся от стада гоблинов. Ему даже на стандартные речевки сил не хватало.
Акаши пытался лечить их обоих и одновременно кинуть хоть пару боевых заклинаний.
С первого взгляда становилось ясно — как только Куроко призовет голема, им конец.
— Нам требуется божественное вмешательство! — на последнем издыхании выдал Хаяма и рухнул на землю. Теперь в их группе два трупа. Прекрасно.
На полу подряд появилось несколько печатей, и Маюзуми еле успел отпрыгнуть от них. Но кого-то они все-таки зацепили, судя по тревожной музыке.
— На ком камень душ? — крикнул Акаши, добивая последних гоблинов.
— На… — это последнее, что успел сказать Мибучи перед тем, как упасть мертвым.
Их пати таяла на глазах, а Куроко воздел руки к потолку и завопил:
— Вдыхаю жизнь, да осветит нас твоя сила, Кагами!
Ну все, понял Маюзуми, сейчас и им с Акаши конец. Статуя, до этого неподвижно возвышавшаяся над ними, заворочалась, с нее посыпалась каменная крошка.
— Аррррргх! — сказал голем. Под его ногами засиял красный круг — все, кто попадал в него, умирали на месте. Маюзуми по-прежнему жался к стенке, игрок не пускал его в бой. А вот Акаши оказался на самой границе круга. Он отскочил с какими-то жалкими остатками полоски здоровья, но Куроко швырнул в него сферу, добивая.
— Имя мне — смерть, — уныло выдал речевку Маюзуми и пошел умирать. Он пару раз зацепил Куроко кинжалом и лег трупом рядом с остальными. Темнота поглотила и его.
Маюзуми приготовился к тому, что их сейчас выбросит ко входу Пещеры, и они начнут заново, но ничего не происходило. Он пошевелился, попытавшись подняться, а заодно оценить масштаб бедствий — главное, чтобы не было контузии, а то даже толком говорить не получится. А говорить хотелось. В основном матом, конечно.
Так, стоп. Маюзуми шевелился сам?
И тут до него дошло — игрок вышел, кинув их прямо в подземелье!
— Пиздец, — констатировал Маюзуми темноте.
Темнота почему-то извинилась.
— Ох. Блин, ну, простите, я знаю, что не так все должно быть!
И голос Маюзуми не узнавал.
— Ну, на этот раз мы хотя бы увидели голема! — воодушевленный возглас мог принадлежать только Хаяме. Темнота понемногу рассеивалась, окружающий мир приобретал более ясные очертания. Невольно внимание привлекали те, которые принадлежали существу, размазавшему всю пати по полу ровным слоем. Теперь Хаяма был чуть менее восторженным: — Ой. И мы снова его увидели. Наверное, это плохой знак, да?
— Да ничего я вам не сделаю, — небрежно отмахнулся голем. Маюзуми почувствовал приятный ветерок от взмаха гигантской каменной лапы. Так вот кто говорил. — Вообще-то, я за вас даже болею. Победите меня, заберете эту штуку, — он стукнул себя по лбу, где находился рубин. «Глаз Императора», который так нужен Акаши. — И я домой вернусь. На запад. К Матери-Скале.
— Какая прелесть, — оценил Маюзуми.
Трогательное воссоединение камня с камнем его мало волновало, он начал оглядываться в поисках Акаши. Но столкнулся только с еще одним трогательным воссоединением. Раз голем никуда не делся, то и Куроко тоже.
Акаши стоял с ним рядом.
— Вас привели ко мне даже без танка, — сокрушенно сказал Куроко. — Вам сильно повезло зайти так далеко. Это было очень глупо.
Маюзуми скривился. Вот кто бы говорил про глупости.
Не то чтобы хотелось защищать игрока, который вел их на убой вместо драки, но Куроко и сам хорош. Вроде они с Акаши одного поля ягоды, родные братья, но мозгами разработчики наградили не каждого. Куроко вот забыли. Ничего не произошло бы, не будь он таким суеверным. Видите ли, после прикосновения к «Глазу Императора» Куроко было видение, что если Акаши взойдет на трон, власть развратит его, он повергнет мир во мрак и бесконечные войны. Так что Куроко просто выкрал «Глаз Императора» и подстроил изгнание Акаши.
И теперь они все застряли здесь, в сырой и затхлой пещере, под руководством идиота. В смысле, игрока.
— Может быть, есть способ оставлять игроку послания? Намекнуть про тактику? — осторожно предложил Куроко.
— В его случае надо начинать с нужной страницы в толковом словаре, — отфыркиваясь от пыли и грязи, вставил Мибучи. Он критично осматривал свою одежду и выглядел очень и очень грустным. — Я сомневаюсь, что игрок вообще знает такое слово.
— Интересно, есть ли у них свиная отбивная, — голосом, полным тоски, откликнулся и Небуя. Все медленно приходили в себя.
— Что он сказал? — дежурно спросил Маюзуми.
— «Я вошел в пещеру и умер. Как будто на мне не тяжелая броня, а жалкие тряпки. Хотя, если тряпки в обтяжку, будет виден рельеф мышц. Это красиво, мной гордился бы мой учитель. Но нет, я умер в броне!» — спокойно декламировал Акаши.
— Ничего себе! Он столько вмещает в такую короткую фразу? — Хаяма чуть ли не присвистнул.
— Ты был прав, Акаши, — подумав, сказал Маюзуми. — Я не хотел этого знать.
— Ничего, в следующий раз у вас обязательно получится, — подбодрил их Кагами.
— Сомневаюсь, — Акаши явно расстроился. — Кисе мы прошли с пятнадцатого раза, а ведь замок Кайджо — первая миссия!
— Хорошо хоть этому дебилу, в смысле игроку, хватило ума поставить легкий режим, — сказал Мибучи, собирая рассыпавшиеся стрелы.
— Я бы не был так уверен. Подозреваю, что он просто застрял на Кисе в тяжелом, поэтому и переключился на легкий. Мне иногда снится в Лагере, что мы все еще блуждаем по коридорам Кайджо, — Маюзуми поморщился. Сны были очень яркими, и он часто просыпался от ужаса — у него не осталось ни одной аптечки, а перед ним два огненных демона.
— Значит, мы будем часто видеться, — Куроко улыбнулся.
— А ты симпатичный, — заметил Мибучи, и рядом с ним на землю тут же обрушился кусок камня размером с его голову.
— Я нечаянно, — извинился Кагами, но больше Мибучи с Куроко не разговаривал.
— А если вам попробовать… — начал говорить Куроко, но замолчал на полуслове и быстро накинул на голову капюшон.
А Маюзуми тут же лег обратно на землю — игрок возвращался. Остальные тоже расползлись по местам своей смерти. Все потемнело, и они переместились в Лагерь.
Пока Акаши бегал по неписям и продавал собранное барахло, Маюзуми успел подлечиться.
— Все-таки он не совсем безнадежен, — сказал Акаши, вернувшись, и показал свои новые сапоги. Наконец-то по уровню.
— Угу, — Мибучи сортировал стрелы — огненные, ледяные и дальнобойные. — Жаль, что доходит до него только после того, как мы несколько раз сдохнем.
Маюзуми всеобщей радости разделить не мог — ему кинжал так и не сменили. Хотя игрок все равно почти не пускал его в бой. Это намного обиднее отсутствия нормального оружия.
— Маюзуми, — позвал его Акаши спустя какое-то время. — Можно с тобой поговорить? Мы так давно не были вместе.
— Я твоя тень, — привычно откликнулся Маюзуми. — Я… Игрока же нет, правда?
— Нет, — рассмеялся Акаши. — Но мне очень нравится твой ответ.
Маюзуми огляделся — никто не обращал на них внимания. Хаяма пытался угадать, что хочет сказать Небуя, а Мибучи закопался в свои запасы. Кажется, там нашелся еще один изумруд.
— Я твой, — тихо сказал Маюзуми.
Идти в палатку по собственному желанию всегда намного приятнее.
Следующие дни были похожи друг на друга как капли воды. Они шли в Пещеру, убивались об Куроко и отправлялись в Лагерь лечиться. Потом опять шли в Пещеру, снова убивались и лечились. Каждый день одно и то же. Маюзуми сбился со счета, сколько раз они пытались пройти этот квест.
— Это безнадежно, — сказал Мибучи. Они опять толпились около входа.
— Кажется, нам остается надеяться только на новый патч, — согласился с ним Акаши.
— Интересно, есть ли у них свиная отбивная, — принял живое участие в диалоге Небуя.
— Или игрок найдет чит-код, они наверняка есть где-то в интернете, — добавил Маюзуми.
— Навстречу приключениям! — воскликнул Хаяма.
Игрок вернулся, и им предстоял еще один тяжелый день.
***
Фуджимаки отбросил от себя клавиатуру.
— Тупая, тупая игра! Как вообще можно пройти эту хрень?! — он выключил компьютер. — Лучше б вы, блин, в баскетбол играли, его правила я хотя бы знаю.
Название: Мимо Лумана 16
Автор: Rakuzan Team
Бета: Rakuzan Team, Анонимный доброжелатель
Сеттинг: футуристическая AU
Размер: мини, 4870 слов
Пейринг/Персонажи: Мибучи Лео/Акаши Сейджуро, Хаяма Котаро, ПЧ и их спутники мимо пробегали
Категория: слэш
Жанр: фантастика
Рейтинг: R
Краткое содержание: Лео с детства мечтал путешествовать сквозь космос от звезды к звезде, от галактики к галактике, но люди, успешно колонизировавшие планеты Солнечной системы, всё ещё не придумали двигатель, способный разогнаться хотя бы до скорости света. Что ж, пришлось с этим смириться.
Примечание/Предупреждения: возможный ООС, фоновые смерти фоновых персонажей
Лео чихнул раз, другой и открыл глаза: в нос нагло тыкался чёрный комок шерсти. С воплем отпрянув, Лео чувствительно приложился затылком о переборку. — Котаро!
Комок шерсти оказался кончиком длинного пятнистого хвоста. Лео сонно прищурился: что за ерунда?
— Пришла почта! Как тебе? Шикарен, да? — смеясь, Котаро поднялся с корточек и со второй попытки ухватил дёргающийся кончик хвоста. — Уже почти освоил!
Уткнувшись лицом в подушку, Лео потёр место ушиба. Котаро хотелось убить, но поспать ещё хоть немного хотелось больше — глаза открываться отказывались.
— Сестрёнка, зацени, отлично держится!
— Избавь меня, — буркнул в наволочку Лео и чуть повернул голову. — Знать не желаю, в какое место ты его вставил.
— Фу! Он крепится на поясе! Ты у нас — единственный извращенец!
Грохнул упавший табурет. Лео перекатился на спину и со стоном закрыл лицо руками.
— Если ты не утихомиришься и не дашь мне нормально поспать, я стану здесь вообще единственным!
— Как баналь… ой, — судя по звукам, Котаро сбил подставку с карандашами. — Тебе всё равно вставать пора.
— Будильник ещё не звенел.
— Зануда.
Снова что-то упало. Лео с тоской посмотрел на браслет — на узком экране высветилось время — и нехотя сел, скользнув макушкой по верхней полке. В космосе от большого роста одни проблемы.
Котаро метался по каюте, его свежеприбывший гепардовый хвост, кажется, только чудом не сносил всё подряд: в отличие от нейромеханических ушей, его нужно было контролировать. Когда Котаро загорелся идеей, Лео пришлось дотошно изучить сначала рынок псевдокошачьих ушей, а через несколько месяцев — хвостов. «Облегчённый полимерный каркас», «искусственный мех», «микрокомпьютер для обработки мозговых сигналов» снились ему в кошмарах.
Собираясь, Лео украдкой посматривал на Котаро. Тот, смахнув хвостом с полки аккуратно сложенные вещи, ретировался наверх, чтобы не влетело, и теперь с сумасшедшей скоростью строчил что-то в карманном планшете — видимо, делился впечатлениями. Длинный хвост свисал с края койки и, пока Лео заправлял постель, то и дело задевал его по лицу или шее. Было щекотно и всё же довольно приятно — мех оказался мягким.
— Да, перед тем как лечь, не забудь убраться! Твоя очередь.
— Ага, — отмахнулся Котаро, не отрываясь от экрана.
— В душе тоже!
— Ага.
— Котаро!
— Да уберусь я! — хвост раздражённо стукнул по переборке. — Топай уже, опоздаешь.
Лео скривился, но ушёл — время поджимало.
На мостике было скучно: только контроль приборов и минимальные корректировки, пока бур крошит астероид. Планшеты на смене были запрещены, так что ни списаться с кем-нибудь, ни музыку послушать, ни в вирте посидеть. Лео украдкой зевнул в кулак и решил, что настало время послеобеденного кофе — до конца смены оставалось около двух часов. Развалившись в кресле с термостаканом в руке, он вспомнил, что скоро в отпуск — замечательно! До Марса, конечно, в этот раз не доберётся, но можно будет заглянуть к отцу на Сатурн: хоть отдохнуть от одних и тех же лиц. Лео мечтательно прикрыл глаза, расслабился и замер: на границе слуха появился знакомый тихий звук, становившийся то ниже, то выше. Лео обрадовался и в то же время слегка насторожился: он не должен быть слышен на борту. Вслушиваясь, Лео буквально растёкся по креслу — перекатывающаяся волнами, вибрирующая мелодия космоса неизменно дарила приятные ощущения.
После смены Лео обнаружил Котаро — вот неожиданность — в каюте. Общее освещение было выключено, горели только ночники над койками. Вытянувшись на постели, уткнувшись лицом в подушку, Котаро явно балдел: кошачьи уши подняты и чуть разведены, хвост плавно движется из стороны в сторону, время от времени задевая потолок или переборки.
Лео не смог отказать себе в удовольствии: прошёлся пальцами по спине Котаро и взъерошил волосы на затылке.
— Тоже слышишь?
— Угу. Ммм… не останавливайся, сестрёнка.
Лео разминал плечи, шею, перебирал пальцами короткие волосы, пока рука не стала уставать. Котаро и реагировал, как огромный кот — урчал и подставлялся под ладонь.
— Как думаешь, что в этот раз? Снова что-нибудь взорвётся?
— Надеюсь, что нет, — Лео взял планшет, сел на свою койку, подложив под спину подушку, откинулся назад — космическая песня расслабляла. — Но подозрительно, что она так хорошо слышна.
— Можно выяснить, кто сегодня стартовал.
— И?
— Не знаю, — Котаро зевнул. — Предупредить?
Над головой заскрипело, хвост свесился вниз — видимо, Котаро перекатился на бок.
— И что мы скажем? Не думаю, что «я так слышу» будет веским аргументом. Мне хватило «Тоо», — Лео передёрнуло, желание поваляться в обнимку с подушкой разом исчезло. — Пойду потренируюсь. Спокойной ночи.
Ответом ему было ленивое помахивание хвоста.
***
Оглушительный надрыв духовых, рокот ударных, пронзительная скрипка — громкие звуки внезапно ворвались в сон, оборвав какую-то абстрактную муть. Лео подскочил, заметался на постели, пытаясь выпутаться из одеяла. Свалился на пол, но полностью не проснулся: кульминация невидимого концерта набирала размах на границе сна и яви. Темнота каюты обернулась чёрной пропастью открытого космоса, в которой блестели далёкие звёзды. Радужными серпами мерцали планеты, свет Солнца тянулся мимо них к Лео, обволакивая фрагменты тёмной материи, попадавшиеся на пути, а он вдруг осознал, что может двигаться гораздо быстрее летящих к нему частиц. Ликуя, Лео рванулся прочь. Позади оставался огненный шар взрыва, стальная оболочка ненужного больше корабля, мягкое слабое тело — кокон, покинутый бабочкой. Лео стал счастьем, счастье стало им и, кажется, заполнило всё вокруг!
Так и не распутавшись, Лео без сил вытянулся на полу: из него словно выбили дух, в ушах звенело, тактильные ощущения возвращались очень медленно. Он посмотрел на браслет: ещё спать и спать, но почему-то не хотелось. Хотелось пить и унять дрожь в руках и коленях. Прийти в себя удалось с трудом. Вернувшись в постель, Лео проворочался час, другой. Перед глазами то и дело вставали фрагменты сна: россыпь звёзд в иллюминаторах, рубка космического корабля, тревога на лицах людей, крик, ослепительная вспышка.
Ему почти удалось уснуть, как вдруг накрыла паника: мелодия космоса исчезла!
Котаро!
Лео снова вскочил, начал лихорадочно одеваться. Котаро на смене, если его тоже накрыло…
На мостике Котаро действительно не оказалось. Слегка сбитый с толку Хигучи сказал, что тому внезапно стало плохо, его увели в медпункт.
Завернувшийся в плед Котаро был бледен, гепардовые уши прижаты, кончик хвоста нервно бил по краю койки. Впрочем, Лео выглядел гораздо хуже, судя по отражению в зеркале. На вопросительный взгляд Котаро ответил едва заметным кивком — обсуждать случившееся при медбрате не стоило — и вслух добавил:
— Я в порядке.
Лео для вида поинтересовался, что случилось, Котаро пожал плечами, дежурный медик обвинил во всём переутомление и «чёртов кофеин».
Больше здесь делать было нечего, и Лео распрощался. Если этой ночью что-то произошло, они узнают об этом не раньше завтрака: пакеты с новостями приходили в строго определённое время.
Тревога за Котаро улеглась, и сразу стало клонить в сон. Задремав, Лео снова видел одни и те же кадры и, хотя встал по второму, более позднему будильнику, утром чувствовал себя совершенно разбитым. Ни соседа, ни оставленного им хаоса — вещей неразделимых — в каюте не было. Это было подозрительно: получается, после смены тот ещё не возвращался, хотя до второго будильника обычно успевал это сделать. Его отсутствие, дурной сон и замолкшая космическая песня вызывали плохие предчувствия.
Гнетущая атмосфера в столовой только подтвердила опасения. Бледный Котаро замахал Лео, показывая сесть за его столик, и, стоило тому подойти, выпалил:
— Сестрёнка, «Кайджо» взорвался!
Лео как держал поднос, так его и выпустил. Пластик необычайно громко стукнулся о столешницу, тарелки подскочили, стакан с кофе опрокинулся и выплеснулся на скамью.
— Как?!
Пока Лео вытирал салфетками лужу и брызги, Котаро запустил на мониторе спецвыпуск новостей: «связь с научно-исследовательским судном «Кайджо» прервалась несколько часов назад», «приборы отслеживания зафиксировали взрыв на борту», «причины не установлены». Лео стало жутко: он сам подавал заявку на участие в этом полёте. Его назначили в резерв, который так и не понадобился — видимо, к счастью.
Весь персонал станции был подавлен новостью, Котаро даже снял свой кошачий набор. Лео с ужасом думал о совпадении: взрыв судна и взрыв в его сне, получается, случились примерно в одно и то же время. К тому же теперь он вспомнил, что «Кайджо» стартовал в тот самый день, когда они с Котаро услышали космическую мелодию. И ещё. Вторым пилотом на судне был Кисе Рёта, а Лео отчётливо помнил, как во сне — во сне ли? — кто-то крикнул: «Кисе!»
Вернулось неприятное чувство, что он мог что-нибудь сделать, как-нибудь предотвратить аварию.
После трагедии Котаро стал злым и раздражённым. Лео пытался его утихомирить, но кто бы успокоил его самого.
— Бесит! — в очередной раз прорычал Котаро, с силой захлопнув дверь шкафа. — Сколько ещё раз это будет повторяться?!
Лео пожалел, что не ушёл в комнату отдыха — терпеть раздражение друг друга становилось всё тяжелее. Он отложил книгу в сторону и покачал головой, разминая шею.
— Возможно, когда песня космоса окончательно затихнет?
— «Песня космоса», — передразнил Котаро. — Почему ей было не сделать это после «Тоо»? А лучше вообще не появляться! Почему остальные живут спокойно и не слышат ничего? Не получают удовольствие от чьей-то смерти? А?
— Ты тоже не получаешь, не говори так. Или я не прав?
Котаро беспомощно посмотрел на Лео и неожиданно сел с ним рядом.
— Хотел бы я никогда её не слышать.
Лео молча кивнул и потрепал его по плечу.
Он и сам не хотел взрывов и смертей, но не слышать… От его детской мечты лететь от системы к системе, открывать планеты, разгадывать загадки космоса давно ничего не осталось — пока люди не откроют какое-нибудь сжатие пространства или телепортацию, они и до ближайшей звезды раньше, чем лет через сто, не доберутся. А космическая мелодия словно дарила надежду: он особенный, он найдёт выход. Лишаться её отчаянно не хотелось.
Взрыв на «Тоо», рейсовом лайнере Земля-Марс, стал для него сильным потрясением. Сначала песня космоса стала звучать громче, пару дней Лео проходил, как под кайфом. А потом прямо посреди пары его накрыло: оглушительные звуки ударили по барабанным перепонкам, в глазах потемнело. Он видел взрыв, людей в панике, развороченную обшивку корабля. И в то же время он был чем-то лёгким, освобождённым, невыносимо счастливым — радужным переливом в черноте открытого космоса, стремящимся за пределы надоевшей звёздной системы.
Тогда Лео растерялся и испугался: ляпнул университетскому врачу, что видел, как произошла авария, пытался объяснить, что слышит. К счастью, вовремя прикусил язык и не стал настаивать на своём — не хотелось загреметь в психушку. Избежав косых взглядов, Лео попробовал заняться самостоятельным «расследованием», правда, без толку — причины взрыва лайнера официально не были установлены. Неофициально — тоже. Зато почти случайно он познакомился с Котаро, тоже слышащим космос. Точнее, это Котаро с ним познакомился.
Но больше всего Лео тогда испугался, что больше никогда не услышит космическую песню. К счастью, она лишь слегка стала тише. И сейчас подсознательно он тоже хотел услышать её снова, несмотря ни на что.
После разговора Котаро, видимо, успокоился: выспался и снова начал расхаживать а-ля гепард на двух ногах. Жизнь вроде бы наладилась.
На Титании всегда было скучновато, поэтому Лео собирался сразу лететь на Сатурн, но решил немного задержаться на спутнике и изучить материалы по «Кайджо». Тем более, хотелось немного погулять по твёрдой поверхности под звёздами, а не уныло глядеть на них из иллюминатора. И ему нужно было проверить, поёт ли космос теперь — с тех пор, как песня лишилась нескольких голосов, он мог услышать её, либо выйдя в открытый космос, либо за пределами защитных куполов на таких безатмосферных спутниках.
Надев скафандр, Лео отъехал на ровере максимально далеко от ряда куполов, накрывавших здания лабораторий, жилого блока и космопорта, чтобы сохранить пригодные для жизни воздух и давление. В одном из многочисленных кратеров он выбрался из машины и запрокинул голову: густая россыпь звёзд в чёрном небе, над горизонтом мерцает край Урана, тихо звучит космическая песня.
Ярко вспомнилось детство. Ему было шесть, когда он неожиданно осознал, что слышит то, чего не замечают другие. И именно во время межпланетных полётов: музыка, чем-то напоминающая песни земных китов, становилась громче в открытом космосе и снова затихала на поверхности планеты. Испугавшись, Лео рассказал об этом отцу, который знал о космосе больше всех его знакомых вместе взятых. Тот неопределённо пожал плечами и ответил, что в этом нет ничего страшного, но не стоит больше никому об этом рассказывать, могут неправильно понять. Лео был не против. От таинственной многоголосой песни становилось радостно, хотелось слышать её снова и снова. Тогда Лео твёрдо решил стать пилотом космического корабля.
А года через три у прабабки на каникулах Лео, засидевшись однажды допоздна, уговорил отца выйти прогуляться. Отец привычно находил и показывал знакомые планеты, созвездия, Лео высматривал спутники, иногда замечал габаритные огни садящегося челнока — космодром находился, можно сказать, недалеко, за Нереидами — и это всё было невероятно интересно и красиво. Но Млечный Путь — самое главное, самое значимое, то, ради чего он до боли тёр слипающиеся глаза — был прекраснее всего на свете.
Широкая полоса сверкающих звёзд пересекала небо. Они множились, густели, собирались в облака, рассыпались отдельными алмазами, рубинами, изумрудами, сапфирами — голубая класса А, красная М, фиолетовые и зелёные туманности… Глядя на невероятный «край галактики», Лео словно падал в бездонную пропасть, в глубине которой ожидали сверкающие, недоступные больше никому сокровища. А потом, запрокинув голову, замерев в восхищении, вдруг почувствовал, как звёздное небо обрушивается на него полифонической мелодией: волна потусторонних звуков накрыла с головой. Лео был уверен, что они — продолжение услышанной им космической песни.
Когда он осознал себя снова стоящим на двух ногах, а не парящим в черноте межзвёздного пространства, чуть не упал — закружилась голова. Космическая симфония затихла так же неожиданно, как и началась, Лео едва пришёл в себя, а они уже бежали к дому: отцу пришёл срочный вызов на планшет — его отзывали из отпуска. Лео даже не успел спросить, почувствовал ли он то же самое.
Той летней ночью потерявшая управление яхта «Шутоку» столкнулась с грузовым караваном «Сейрин». На борту яхты находился Мидорима Шинтаро, вундеркинд восьми лет, и один из его преподавателей — Такао Казунари, аспирант на кафедре астрофизики. Для юного гения первый полёт за пределы околомарсовой орбиты стал последним. Что именно случилось на «Шутоку», никто не знал, но всю вину повесили на Такао: пилотировал яхту он, отказавшись взять опытного пилота в качестве дублёра. От столкновения пострадал тягач «Сейрин». К счастью, жилой отсек был вовремя изолирован, но техникам, проводящим работы снаружи, не повезло — все трое погибли.
История долго муссировалась в медиа, Лео порядком насмотрелся передач и про Мидориму, и про Такао, и про «Сейрин» — позже выяснилось, что погибло четверо. Четвёртым был сын одного из сотрудников, его взяли на «экскурсию» по папиной работе. Они ему даже снились. Правда, уже не вспомнить, как именно, но остался неприятный осадок.
Услышав после этого события песню космического кита, Лео с удивлением заметил, что она стала звучать немного иначе, словно хор лишился части голосов.
Потом всё повторилось с «Тоо», теперь — с «Кайджо»: космическая симфония, авария и мелодия, лишившаяся ещё одной партии.
В рабочем общежитии Лео просмотрел всю доступную информацию по «Кайджо», затем снова листал заметки о «Шутоку», «Сейрин», нашёл на домашнем сервере накопившиеся файлы по «Тоо». Если считать, что у них с Котаро действительно есть необычная способность, а не просто крыша едет, то должно быть что-то, что объединяет происшествия: взрыв на «Кайджо», «Тоо» и столкновение «Шутоку» с караваном. Это явно не сам факт аварии — тогда оглушающие концерты в голове Лео звучали бы гораздо чаще — разве что причины. А так как во всех трёх случаях они остались невыявленными, остаётся ещё раз просеять информацию непосредственно про экипажи судов. Возможно, там найдётся зацепка.
Список погибших получился относительно небольшим: экипаж «Кайджо» в полном составе, двое с «Шутоку» и четыре человека «Сейрин», девять на «Тоо» — благодаря его модульной системе пострадавший отсек был изолирован, и большего числа жертв удалось избежать.
Лео вытянулся на кровати, уставившись в потолок — за прошедшие с летней аварии годы он сам и вместе с Котаро перебрал и отбросил множество вариантов, почему слышал космическую музыку. Идей не было. Были Кисе, Аомине, Мидорима и Куроко — их Лео почему-то интуитивно выделил из общего списка. Друг с другом незнакомы, разного возраста, с разных планет — ничего общего, разве что интерес к изучению космоса. Только они всё равно отличались от остальных... Внешностью, что ли?
Громкий стук в дверь оборвал мысль на середине. Не дожидаясь ответа, в комнату влетел Котаро.
— Сестрёнка, собирайся, мы опаздываем!
Лео скосил глаза на браслет — почти девять вечера, куда можно опаздывать в такое время?
— Вставай-вставай-вставай!
— Куда?
— На танцы, конечно! — Котаро оседлал стул, дёргая хвостом из стороны в сторону.
Лео устало потёр глаза. Вряд ли он за пару часов разгадает загадку, над которой они думали уже столько лет, но и танцевать как-то не тянуло.
— Сестрёнка, пошли, без тебя на танцполе скучно! — заныл Котаро. — Масахито, кстати, про тебя спрашивал!
Точно, Лео же обещал заглянуть, когда вернется на базу.
— И что ты сказал?
— Что ты весь в делах, и пообещал притащить тебя, — отмахнулся Котаро. — Кстати, нашёл что-нибудь?
— Не уверен. Открой вторую вкладку.
Котаро развернулся к экрану и вывел список погибших, составленный Лео.
— Посмотри внимательно и выбери тех, кто покажется тебе странным.
— Странным? — Котаро увеличил первую фотографию.
— Необычным, странным, отличающимся от остальных.
— Оке!
Ожидая, Лео размышлял, готов ли сегодня на танцевальные подвиги: после долгих и почти бесплодных поисков хотелось проспать сутки, а не идти в клуб.
Краем глаза Лео наблюдал за Котаро — гепардовые уши смешно меняли положение, но с этого ракурса было непонятно, как далеко он продвинулся.
— Сестрёнка, я всё.
Лео поднялся, взглянул на список и замер.
— Почему они?
— Эм… — Котаро посмотрел на два столбика профайлов — отобранные и остальные. — Не знаю. Они какие-то…
— Яркие, — закончил за него Лео и показал свою выборку.
Полное совпадение.
— Знаешь, сестрёнка, — нахмурился Котаро, — тебе точно стоит пойти со мной сегодня.
— Почему?
— Я вчера видел там кое-кого… интересного. Нужно проверить.
Клуб на Титании был один и уже столько раз изученный вдоль и поперек. Но, к счастью, иногда в толпе знакомых появлялись новые лица: в лабораториях персонал обновлялся чаще, чем на добывающих станциях.
Мимоходом кинув взгляд в сторону танцпола, Лео приветственно махнул рукой Харуме, споласкивающему бокалы за дальним концом стойки. Тот заулыбался и показал на высокий стакан: «Как обычно?» «Да», — кивнул в ответ Лео и устроился на стуле, оглядывая зал. Котаро, вырисовывая кончиком хвоста спирали, сразу направился к шумной компании за одним из столиков, девушки встретили его восторженными возгласами — явно ждали. Лео хмыкнул — как очаровательно подрагивают кошачьи уши при дрочке, он уже видел, интересно, как ведёт себя в постели хвост?
«Кое-кого интересного», по словам Котаро, пока видно не было. Масахито, впрочем, тоже.
Народ на танцполе прибывал. Вскоре Лео — сам и на пару с Котаро — вовсю отплясывал под ретро-хиты, время от времени возвращаясь к стойке освежиться. Алкоголь потихоньку давал о себе знать: мысли начинали плыть. Почему-то вспомнилось видео с Кисе. Он весь словно светился: волосы соломенного цвета, светлые золотистые глаза, поблёскивающая в ухе серёжка. Только вместо вопросов репортёра и ответов на них — знакомая мелодия. Вслушиваясь в неё, Лео прикрыл глаза, и сияющее лицо пилота рассыпалось искрами в темноте. Снова вокруг Лео чернота открытого космоса и далёкие звёзды. Впереди нечто огромное, вроде облака, переливающегося радужными всполохами: золотой цвет сменяет зелень травы, в ней бегут голубые искры, теряются в глубокой синеве, снова вспыхивает золото. Переливы света пульсируют в такт песне, мелодия поёт на два голоса, гармонично, но как-то неправильно, со сбивающимся ритмом — пять восьмых или вроде того — слышать такое непривычно, но всё равно приятно.
Лео вздрогнул от резкого звука и пришёл в себя — рядом разбился стакан. Лео по-прежнему находился в баре на Титании, а не плыл сквозь пространство. Вокруг шумели люди, играла музыка, но космическая песня почему-то не исчезла. Подобравшись, Лео завертел головой, и почти сразу его взгляд остановился на мужчине через два стула от него, сидящем в пол-оборота. Изящно сложенный, белокожий, с ярко-красными волосами и, кажется, разноцветными глазами — он словно был подсвечен персональным прожектором. Когда он появился, Лео не заметил.
Лео поискал глазами Котаро. Тот, чуть покачиваясь, вывалился из танцующей толпы в обнимку с двумя девчонками и посмотрел на него совершенно дикими глазами. Лео мотнул головой в сторону разноглазого: он? Котаро яростно закивал и тут же отвлёкся на поцелуй. Троица направилась к выходу.
Мысли крутились вокруг яркого соседа. Пялиться было неприлично, и Лео старался себя сдерживать, но взгляд всё равно к нему возвращался. Если подумать, мужчина выглядел, как опасный маньяк: манеры, дорогой костюм, обувь были слишком идеальны, а холодный взгляд жёлто-красных глаз подошёл бы скорее какой-нибудь рептилии, чем нормальному человеку. Космическая песня в голове — всё с тем же сбитым ритмом — не усиливалась и не пропадала. И, кажется, была с ним связана.
Лео почувствовал себя глупо, когда, сделав очередной заказ, пересел ближе, но коктейль быстро прогнал это чувство.
— Извините, я не заинтересован.
— Простите? — мелодия заглушала все звуки, кроме голоса.
— Что бы вы ни собирались предложить, мне не интересно, — холодно, почти грубо ответил маньяк.
— Но я… не собирался ничего предлагать.
Лео растерянно глянул на своё отражение в зеркальной стенке бара и мысленно чертыхнулся — видок, как у наркомана.
— Я не употребляю наркотики, если вы об этом, — он возмущённо тряхнул головой и чуть спокойнее добавил: — Был тяжёлый день.
— О, — теперь сосед — вблизи он выглядел чуть ли не мальчишкой, если бы не взгляд — видимо, удивился и неожиданно смягчился. — Прошу прощения, мне очень неловко за своё ложное обвинение. Позвольте вас угостить в качестве извинения.
Лео кивнул, думая, что готов слушать этот гипнотизирующий голос бесконечно: он на удивление гармонично вплетался в космическую мелодию. Сейджуро — так представился сосед — оказался невероятно приятным собеседником, стоило его высокомерию смениться участием. Лео совсем забыл, что собирался пойти ещё потанцевать, забыл, что ждал Масахито — спустя какое-то время он уже откровенно заигрывал с Сей-чаном, и тот, судя по всему, ничего против не имел.
Космическая мелодия в голове набрала силу, хотя до оглушающей симфонии ей было далеко. Лео поймал себя на мысли, что почти не осознаёт, что делает: Сей-чан расплачивается за них; они идут по коридору; пока Сей-чан ищет ключ от номера, Лео водит языком по его шее, забираясь пальцами под рубашку; они довольно долго возятся с пуговицами и застёжками, стаскивают друг с друга одежду, целуясь, кусаясь, и, наконец, валятся в постель. У Сей-чана нежная кожа, жадные губы и уверенные движения — Лео в восторге. Не успел он подумать, как его подмяли под себя. Сей-чан обходителен — сначала аккуратно растянул, только потом вставил, но всё равно резко, нетерпеливо, вцепившись зубами в кожу над лопаткой. Уткнувшись лицом в подушку, Лео, кажется, готов кончить только от этого: любовника у него давно не было. Или — такого — вовсе никогда? Выгибаясь от удовольствия, Лео всем телом почувствовал, как пульсирует в нём мелодия космоса.
Они менялись местами, менялись ролями. Лео горел и плавился почти буквально. Два голоса космической мелодии пели в унисон, в чёрной пустоте вспыхивали красно-рыжие искры, смешивались, пока не слились в единый поток, он ласкал, обволакивал, проходил насквозь.
Лео вспыхнул сверхновой.
Просыпался он медленно: двигаться не хотелось совсем, в голове по-прежнему переливалась космическая песня. Лео с улыбкой потянулся, приоткрыл один глаз, в поле зрения попал край кровати и бледные бёдра.
— Доброе утро, Сей-чан!
— Доброе утро, Лео, — Сей-чан сидел, изучая что-то в планшете. — Как спалось?
— Хорошо…
Космическая мелодия явственно звучала в голове, только теперь с ровным ритмом и в один голос. Лео перекатился на спину, зажмурился, позволяя Сей-чану убрать чёлку, снова взглянул на него и вздрогнул: оба глаза были красные.
— Не пугайся, пожалуйста.
Лео кивнул — он скорее удивился, чем испугался — но расслабленность разом исчезла. Завернувшись в одеяло, он сел, ещё раз внимательно оглядел Сей-чана. Тот набрал какую-то комбинацию и, отложив планшет, спокойно посмотрел в ответ.
— Хочешь что-то спросить?
— У тебя цвет глаз изменился… Почему?
— Потому что изменился я, — мягко улыбнулся Сей-чан. — Кстати, за это нужно поблагодарить тебя. Ты оказался интереснее, чем я думал.
— И как же я помог?
— Дай руку.
От прикосновения по коже побежали мурашки, космическая песня в голове стала громче, и Лео оказался в кромешной тьме:
…Скорость света для него — ничто. Он и сам не «кто» и не «что» — Единое, находящееся вне измерений или сразу во всех. Словно неизвестное науке излучение, он движется сквозь галактику, не оглядываясь на жалкие попытки фотонов и волн нагнать его. На его пути возникают чёрные дыры и звёздные системы, квазары и пылевые облака — что-то из этого проплывает мимо, что-то иногда поглощается, многие звёзды остаются позади. Через некоторые из них Единое проходит насквозь и, преломляясь, рассыпается на отдельные волны-потоки. После они собираются вместе, и Единое движется дальше…
— В Солнечной системе потоки увязли в материи — в человеческих телах. Мы стремимся объединиться на уровне инстинкта, он гонит нас обратно в открытый космос, заставляет вырваться из оболочки и выйти в волну, — Сей-чан сделал паузу. — Я не мог освободиться, во мне оказались два волновых пучка и мешали друг другу. Но благодаря тебе теперь я смогу присоединиться к остальным.
— Остальным?
— Тем, кто уже освободился.
Лео тряхнул головой.
— Кисе, Мидорима, Аомине и Куроко?
— Да.
— А эта мелодия у меня в голове… Я… чёрт. Я слышу вас? Тех, в кого попали эти, как ты говоришь, волны?
— Получается, да.
— Но почему? В смысле, почему я слышу, а другие — нет?
Сей-чан смерил Лео взглядом.
— Возможно, это мутация, вроде синестезии. Если кто-то может видеть запахи, почему бы тебе не слышать нас. Кстати, я правильно понимаю, тот парень с хвостом и ушами гепарда тоже услышал меня?
Лео кивнул. Если допустить, что сказанное — правда, то… Это действительно многое объясняет.
Его размышления были прерваны вежливым покашливанием.
— Извини, Лео, мне нужно спешить. Думаю, меня в определённом смысле заждались.
— А…
Задумавшись, Лео даже не вспомнил о душе и начал одеваться.
— Ты собираешься… Стартовать прямо отсюда?
— Нет, — мягко улыбнулся Сей-чан, — это возможно только в открытом космосе. Я сделаю это в районе орбиты Нептуна.
— И взорвёшь ещё несколько человек заодно? — не удержался Лео.
Сей-чан нахмурился.
— У меня собственная яхта, и я в состоянии справиться с управлением самостоятельно. Если ты о «Кайджо» — думаю, Кисе потерял контроль. Оказался слишком близко к… уже освободившимся.
Лео скривился — плохое оправдание — и стал собираться быстрее.
— Получается, когда вы все станете волной, я… Мы перестанем слышать космическую музыку совсем?
— Ты говорил, что мелодия лишается голосов? Тогда, скорее всего, да, вы перестанете нас слышать.
И космос больше не будет петь… А они будут лететь дальше, мимо звёзд и планет, которые он никогда не посетит, а скорее всего, даже не увидит!
— Возьмите меня с собой!
— Извини, — вздохнул Сей-чан, — я не смогу.
— А кто-нибудь другой? Сколько вас осталось людьми? — Лео не хотел верить, что всё закончится так просто.
Сей-чан молчал, словно что-то подсчитывал.
— Оставь мне свой номер, я свяжусь с тобой. Но ничего не гарантирую.
Лео скинул в планшет Сей-чана контакты и вышел. По мере удаления от номера мелодия в голове затихала, а настроение портилось. Мышцы ныли, укусы и царапины саднило, во рту пересохло. К тому же, ключа в карманах не оказалось. Он мог выронить его в баре или у Сей-чана… Лучше уж в баре. Лео прислонился плечом к двери и чуть не упал — та оказалась не заперта.
Поперёк кровати полулежал Котаро и листал что-то в планшете. На столе стоял завтрак: видимо, ожидая, он притащил еды. При появлении Лео Котаро тут же сел, гепардовые уши встали торчком, а хвост забил по полу.
— Ты выяснил? Кто он? Узнал что-нибудь про песню? Ты ключ на танцполе, кстати, выронил, я забыл отдать. Ну так что?
— Выяснил, — вздохнул Лео — слишком много вопросов зараз. — Дай мне пятнадцать минут на душ, и я всё расскажу.
Тёплая вода и любимый аромат геля для душа сделали своё дело: Лео пришёл в себя, обработал ссадины и следы от укусов и даже взбодрился. За время его отсутствия Котаро сбегал к автомату за кофе и успел слопать пару кексов.
— Рассказывай скорее!
Лео рассказал. Но гораздо больше истории об инопланетном создании, разделившемся на части, Котаро взволновало другое:
— Ты хочешь отправиться с ними?
— Да. Я… не смогу так. Без песни.
— Ты с ума сошел? Да мы радоваться должны, что больше никаких глюков не будет! И никаких взрывов при невыясненных обстоятельствах.
Лео поёжился. Котаро, конечно, прав, но стоило вспомнить показанное Сей-чаном, как все разумные доводы вылетали из головы. Видеть звёзды, планеты вблизи — об этом он с детства мечтал, а люди ещё нескоро выберутся даже за пределы Солнечной системы.
— Ты меня слушаешь вообще?
— Извини.
Браслет завибрировал — на планшет пришло сообщение: «Тебе нужен Мурасакибара Ацуши, он сейчас в баре, думаю, ты его узнаешь. Сейджуро».
Лео поднял взгляд на Котаро.
— Мне пора. Сей-чан что-то придумал.
— Собираешься лететь? Уверен?
— Я себя не прощу, если не попытаюсь.
Котаро стал непривычно серьёзным и каким-то потерянным.
— И тебя не переубедить, да?
— Да.
Уши и хвост поникли. Котаро встал, задумчиво покачался с носков на пятки и шагнул вперёд. Лео прижал его к себе, погладил по волосам. В носу защипало.
— Мне будет тебя не хватать, сестрёнка.
— А мне — тебя.
Котаро фыркнул, вытирая нос.
— Думаю, если всё получится, ты обо мне даже не вспомнишь.
Лео вздохнул — вполне может быть.
— Веди себя хорошо, ладно?
— Ладно.
Харума явно кокетничал с единственным посетителем: Лео были прекрасно знакомы и этот томный взгляд из-под чёлки, и палец, вырисовывающий узоры на барной стойке, «случайно» касающийся ладоней собеседника. Впрочем, ранний клиент был не против — рук не отнимал, на шутки отвечал что-то низким голосом.
В голове тихо переливалась космическая песнь.
— Доброго дня!
— Здравствуй, Лео, — кивнул Харума.
Его собеседник повернул голову и внимательно посмотрел на Лео ярко-фиолетовыми глазами.
— А, Лео-чин. Привет.
— Здравствуйте. Мурасакибара-сан?
— Да. Ака-чин сказал тебя дождаться. Пошли.
Мурасакибара выбрался из-за стойки, и оказалось, что он выше Лео почти на голову.
— Пока, Хару-чин.
— Хорошей смены!
— Счастливо. Ацуши, заходи ещё.
— Ага.
Лео приноровился к широкому шагу Мурасакибары и скосил на него глаза: скучающее выражение лица, длинные волосы сиреневого цвета, собранные в неаккуратный хвост, огромные ладони и ступни. Глядя на форменные штаны и куртку с нашивками «Йосен», Лео поразился, как на него вообще одежду подобрали.
— Сей-ча… Сейджуро сказал, что он не сможет взять меня с собой. А ты, получается, сможешь?
Мурасакибара перекатил во рту леденец и пожал плечами.
— Показатель энергии красного — минимальный в спектре, мой — максимален. Теоретически, я могу вывести тебя из тела.
— А потом?
— Не знаю. Присоединишься к нам или умрёшь.
Лео сжал челюсти. Появилась робкая мысль отказаться — пусть без звёзд и волшебной музыки, но точно остаться в живых. Дослужиться до командира судна, решиться, наконец, на серьёзные отношения, потом усыновить пару детишек и жить долго и счастливо.
— Мурасакибара, а почему ты до сих пор не вышел из тела? Или у тебя с этим тоже были проблемы?
— Не было у меня проблем, просто Ака-чину было бы грустно тут одному. А теперь, когда ты его вылечил, мы можем сделать это вместе.
— Ясно.
— Возьми, Ака-чин оформил нам пропуска.
Лео поднял голову: они стояли у пятого дока, на табло светилась надпись «АВ1 «Ракузан». Мурасакибара уже приложил свою карточку, и дверь шлюза отъехала в сторону. Лео дождался, пока она вернётся на место, глубоко вдохнул и приложил свою.
***
Огромный космический кит плыл сквозь пространство. Если бы Лео хотел, он бы сказал, что кит только что миновал систему Лумана 16. Но Лео не хотел, его вообще больше не существовало — существовал пучок волн, движущихся вперёд, и он был одной из них.
@темы: Фанфик, The Rainbow World. Другие миры, День 42, Rakuzan Team, Футуристическая AU, Компьютерные игры
Автор: Rakuzan Team
Бета: Rakuzan Team, Анонимный доброжелатель
Сеттинг: киберпанк
Размер: миди, ~17 000 слов
Пейринг/Персонажи: Ниджимура Шузо/Акаши Сейджуро, Мидорима Шинтаро, Такао Казунари, Кубота Масаи, команда Ракузан, упоминание ПЧ
Категория: слэш
Жанр: драма, романс, киберпанк, детектив, антиутопия
Рейтинг: R
Краткое содержание: Ниджимуре поручают расследование сложного дела, но это не проблема, ведь есть айди-глаза — с их помощью возможно все. Конечно, кроме невозможного.
Примечание/Предупреждения: подробное описание медицинской процедуры
Ссылка на скачивание: doc | fb2 | txt
Скомканный лист бумаги пролетел аккурат перед самым носом, как только Ниджимура шагнул за порог отделения. Он безошибочно угадал в этом комке недельный отчет — больше ничто так часто не улетало со столов в Департаменте Правосудия. Недаром тех, кто заполнял его с первого раза, считали едва ли не святыми. Но к самому Ниджимуре это пока не относилось.— Тебе бы в баскетбол играть, — усмехнулся Ниджимура, покосившись на мусорную корзину. Точное попадание, этот малый мог бы далеко пойти. К начальнику отдела, например, чтобы объяснить, почему рабочее место снова стало полигоном для испытания бумажных снарядов.
— Ой. Ниджимура-сан! Доброго утра, Ниджимура-сан!
— Будем считать, что Ниджимура-сан ничего не видел.
Все-таки стажерам он давал некоторые поблажки. Первые две-три недели, конечно. А потом им пора начинать взрослую жизнь.
Взрослая жизнь, в основном, состояла из сложных и серьезных дел, с которыми не могла справиться доблестная полиция. Мошенники на любой вкус и цвет, действующие через третьих лиц, хакеры-шифровальщики или даже серийные убийцы — обычные задачи для Департамента Правосудия. Чтобы распутать такие дела, нужно было в буквальном смысле залезть людям в голову. Этим Ниджимура и занимался.
Откинувшись на спинку кресла, он потянулся, ленясь сразу же приступать к рутинной бумажной работе, но сегодняшний день, как оказалось, сулил кое-что интересное. Когда Ниджимура включил мониторы, то увидел загруженный материал по новому делу.
— А вот этого Ниджимура-сан уже неделю ждал, — пробормотал он себе под нос, едва сдерживая улыбку.
Нет, не сдержал.
Каждый год показатель уровня преступности неуклонно снижался, а ведь Ниджимура работал в отделении Нового Токио — крупного мегаполиса, а не какого-нибудь захолустья, где негде развернуться. Конечно, думать так неправильно, и Ниджимура это понимал, но воображение довольно ярко рисовало будущее лет через десять-пятнадцать, когда единственным развлечением в отделе будет партия в маджонг. Или что похуже.
А еще ему просто нравилась эта работа.
Ниджимура привычно раскидал весь имеющийся материал по голографическим мониторам. Он предпочитал иметь перед глазами сразу все, полную картинку, чтобы всегда была возможность вернуться к определенному моменту, если возникнет необходимость. На этот раз Департамент не поскупился, даже сразу выдал доступ к Архиву. Такое Ниджимура видел впервые.
— Ну что же, давай-ка познакомимся поближе, — Ниджимура повернулся к первому монитору, — Акаши Сейджуро.
К паре фотографий, приложенных к досье, Ниджимура не приглядывался, пока не прочитал состав обвинения. Комментарий полицейского отдела говорил про систематическое уклонение от налогов, но с таким в Департамент Правосудия не отправляли, сколько бы средств не упустило правительство. Нет, комментарий полиции нужен лишь как предлог, чтобы доставить подозреваемого на допрос. И, учитывая настоящую причину, Ниджимура не удивился, что в полиции не стали особо фантазировать и пытаться придумать что-нибудь более оригинальное.
Акаши Сейджуро подозревался во взломе Архива. И да, такое Ниджимура тоже видел впервые.
— А это вообще возможно? — спросил тот самый меткий стажер, заглядывая в мониторы из-за плеча Ниджимуры. Вот же любопытный засранец!
— Кубота, ты забываешься.
— Ой.
— Каждое дело конфиденциально, — терпеливо напомнил Ниджимура. — Без разрешения Департамента даже дышать в сторону этого дела запрещено. Ты же не хочешь, чтобы тебе выдвинули обвинение в превышении полномочий и стерли воспоминания?
— Нет, — ответил Кубота. — Конечно же, нет.
Никто не хотел. Одно такое вмешательство Департамента Правосудия — и можно забыть про карьерный рост и интересные дела, оставалось только до конца своих дней сортировать чужие отчеты.
— Тогда займись этим сам и сделай еще парочку трехочковых, — посоветовал Ниджимура и, дождавшись, пока Кубота уйдет, вернулся к работе.
Возможно, перед ним было дело всей его жизни. Взлом Архива — не шутки, ведь он нужен правительству как воздух, и допустить к нему кого-то постороннего все равно что собственноручно вздернуться на люстре. Ниджимура работал в Департаменте не первый год, слышал разные истории, но никогда — о гражданском, который был бы в курсе существовании Правительственного Архива. Эта информация засекречена.
Так кто же ты такой, Акаши Сейджуро?
Очень молодой, всего-то на год младше Ниджимуры. Если по нему не сохли хотя бы восемь из десяти девушек, то Ниджимура готов съесть содержимое своего мусорного контейнера. Не смазливый, но привлекательный. На тех фотографиях, что были, держался официально, явно знал себе цену. Впрочем, это и неудивительно: за спиной Акаши Сейджуро стояла вся фармацевтическая империя Ракузан. Кто угодно с такими достижениями может позволить себе смотреть на других сверху вниз.
Что еще? Выходец из богатой семьи, лучшие учителя, лучшие школа и университет, законченные с отличием. Ни одного нарушения дисциплины за всю жизнь, даже штрафа за неправильную парковку. Получал премии за вклад в развитие медицины, выделял огромные средства на благотворительность, а еще несколько раз обыгрывал в сеги действующего чемпиона префектуры, любил кататься на своем белом жеребце Юкимару и давать детям бесплатные концерты на скрипке.
— Вот это задница, — вслух резюмировал Ниджимура.
Конечно, дело не в заднице самого Акаши Сейджуро, а в той, в которой оказался весь Департамент Правосудия с Ниджимурой вместе. Как ни посмотри, этот Акаши Сейджуро идеален, его следовало клонировать и заселить им всю планету, чтобы мир превратился в утопию. Это с одной стороны.
С другой стороны, такие идеальные всегда вызывали у Ниджимуры подозрения. У каждого из них был свой скелет в шкафу, и хорошо, если один.
Ниджимура подключился к внутренней сети Департамента и спросил у оператора, сколько времени потребуется, чтобы перевести Акаши Сейджуро из-под надзора полиции к нему в отделение. Ему хотелось побеседовать с Акаши лично.
***
— Акаши Сейджуро находится в третьем кабинете, — сообщил приятный женский голос.
Отлично. Где же привычная бумажная волокита, которая пробралась даже в их век компьютерных технологий? Никогда еще Ниджимура не сталкивался с таким стремительным развитием дела. Акаши арестовали только вчера. Естественно, этим занималась полиция. Обычно на передачу подозреваемого в Департамент уходило не меньше двух недель. Еще несколько дней оформлялись документы и запрос в Архив. Потом надо было подождать пару дней, пока его одобрят. То есть только где-то через месяц подозреваемый попадал в руки Ниджимуры. Процесс казался бесполезной волокитой, но Ниджимура находил в нем свои плюсы. Как минимум, подозреваемый был уже достаточно напуган, нервничал и путался в показаниях. И при личном разговоре удавалось вытянуть из него если и не полное признание, то хоть какие-то зацепки.
Сейчас рассчитывать на такое не стоило.
Ниджимура свернул все мониторы и пошел к лестнице. Он полностью изучил досье, но не ощущал, что готов к разговору. Акаши держался слишком на виду, у него не было ни одного секрета. Как будто не человек, а робот — непогрешимый и совершенный. Так не бывает.
Конечно, Ниджимура еще не просмотрел все его воспоминания. Он только быстро пробежался по тем, что связаны с использованием айди-глаз. Возможно, Акаши ночью мучает кошек или устраивает оргии, но какое-то шестое чувство подсказывало, что идеальная картинка будет везде.
Дверь кабинета Ниджимура распахнул без стука и немного помедлил на пороге, разглядывая подозреваемого. Акаши даже не вздрогнул от резкого звука, только повернул голову и кивнул в знак приветствия.
Да, пожалуй, тут месяц в тюрьме не помог бы. Такой точно не станет нервничать и вряд ли чего-то испугается.
— Меня зовут Ниджимура Шузо, я судебный инспектор.
— Приятно познакомиться. Хорошо выглядите, Ниджимура-сан. Полагаю, мне представляться не нужно? — Акаши вежливо улыбнулся.
— Неа, — Ниджимура плюхнулся на стул и удобно развалился на нем. — Тебя мне уже представили. Заочно.
У Акаши была идеальная осанка и идеальные манеры. Он вызывал невольное желание соответствовать. Именно поэтому Ниджимура вел себя намеренно развязно. И ему уже надоело, что слово «идеально» как будто приклеилось к Акаши.
— Ну что? — так и не дождавшись какой-нибудь реакции на свои слова, продолжил он. — Нарушаем? От налогов, значит, уклоняемся?
— Возможно, у полиции не хватило времени для полной проверки, но я дал им доступ ко всей необходимой документации. Я думаю, это недоразумение, и надеюсь, что оно скоро разрешится, — вежливо ответил Акаши и слегка приподнял уголки губ, даже не улыбаясь, а только намекая на улыбку.
— Ничего, у меня времени хватит на все, — успокоил его Ниджимура.
— Не сомневаюсь, — ответил Акаши.
Разговор не складывался. Все-таки обвинение слишком надуманное, его отрицал бы любой.
— Когда вы получили доступ к Архиву? — Ниджимура все еще надеялся увидеть на лице Акаши хоть какие-то неидеальные, мать его, эмоции.
— К чему, простите? — Акаши удивленно приподнял бровь. — Боюсь, я не понимаю вашего вопроса.
— Архив — общая база данных, хранящая всю информацию, полученную через айди-глаза. — В принципе, он ничем не рисковал. Если Акаши невиновен, то перед тем, как выпустить его отсюда, воспоминания об этом разговоре сотрут. Ниджимура внимательно следил за реакцией Акаши, но на лице у того не дрогнул ни один мускул.
— Ниджимура-сан, — спустя пару минут тишины сказал он. — Я не думаю, что эта информация общедоступна. Наоборот, я уверен, что она скрывается от простых людей. Это серьезное нарушение прав личности. Вам не следовало сообщать ее мне, поэтому я бы хотел удалить ее из моих воспоминаний, подождите секунду.
Акаши моргнул, и по его радужке пробежали голубоватые искры — он активировал айди-глаза.
— Не сомневаюсь, — повторил он через секунду.
Ниджимура встал и молча вышел из кабинета.
***
Если не получалось вытянуть что-то из подозреваемого, то можно было надеяться, что его окружение окажется более разговорчивым. Судя по досье, Акаши Сейджуро жил исключительно своей компанией Ракузан, и это могло быть на руку Ниджимуре. В любой компании найдется кто-нибудь, ненавидящий своего босса, даже если большинство его обожает. Ниджимура выбрал цели заранее, искал тех людей, которые потенциально могли знать про Акаши побольше или находились в шаге от поста повыше, чтобы иметь на своего президента зуб. Получилось немного, но сейчас хватило бы даже одной зацепки.
И поначалу Ниджимура думал, что беготня по всему чертову зданию компании будет самой большой его проблемой. Но нет, он ошибался. Его ожидало кое-что похуже. Небуя Эйкичи перехватил Ниджимуру еще в коридоре и невольно заставил припомнить приемы самообороны. Конечно, никто ни на кого не нападал, все обошлось цивилизованно, даже если и выглядело со стороны, как спарринг. Спроси кто-нибудь Ниджимуру, кто этот здоровяк, он ответил бы, что тот похож на телохранителя или вышибалу, но никак не на ведущего терапевта. Максимум костоправ, максимум! Небую не раздражали вопросы, но только при условии, что эти вопросы задает он сам. Не то чтобы это очень помогало делу.
На другом конце здания Ниджимура нашел Хаяму Котаро — бывший военный врач, успел поработать в полевых условиях, в кабинете держал парочку атмосферных фотографий в камуфляже. В целом, Хаяма оказался более доброжелательным, чем Небуя, но таким же бесполезным. Ему больше нравилось рассказывать истории о том, какой же на самом деле Акаши Сейджуро славный малый, а не отвечать на прямые вопросы.
Куда хуже них был Мибучи Лео. Ниджимура почти физически ощущал потребность стереть себе память, удалив все воспоминания о десяти минутах, проведенных в его кабинете. Его речь была слишком сахарной, стоило подать на него запрос в Архив хотя бы за одно только «Сей-чан». Если у него с Акаши какие-то отношения, был шанс вытянуть выигрышный билет — обычно люди доверяли любимым свои секреты.
Последним в списке значился вице-президент компании — Маюзуми Чихиро, но, как бы странно это ни звучало, мало кто из персонала вообще знал о его существовании.
— Да что это за вице-президент такой, что никто о нем не слышал? — не выдержал Ниджимура.
Он даже кабинета его не нашел. Как будто Акаши и правда уклонялся от уплаты налогов, отмывая деньги через зарплату несуществующих сотрудников.
— Хоть бы должность ему попроще выбрал, а то сразу вице-президент, — бормотал Ниджимура, бредя по коридору.
А вот кабинет Акаши он нашел. Махнул удостоверением перед лицом секретарши и зашел внутрь. Он не знал толком, что хотел здесь найти, вряд ли Акаши стал бы хранить что-то серьезное в кабинете, надо, скорее, его дом осматривать. Но на всякий случай стоило проверить.
Кабинеты всех начальников как будто делались под копирку. Корпоративный стандарт какой-то. Ниджимура только хмыкнул, разглядывая массивный дубовый стол — точно такой же, как у их начальника в Департаменте. Несколько дорогущих ручек, пара папок с документами и обязательная дизайнерская бесполезная фигня. У их руководителя стоял стальной неокуб, у Акаши красовался вечный двигатель. Под мерный перестук его шариков Ниджимура начал методично открывать ящики стола. Документы, еще документы, какие-то папки. Во всем этом копаться бесполезно, сейчас всю самую важную информацию хранили в голове — благодаря айди-глазам забыть что-то невозможно.
В самом нижнем ящике Ниджимура наткнулся на несколько фото. Вот это уже интереснее.
Он присел в кресло, и ему показалось, что он утонул — мягкое, огромное, кожаное. Интересно, как Акаши в нем выглядит? Он вроде пониже, неужели не теряется? Воображение мигом нарисовало Акаши, откинувшегося на спинку и свесившего кисти рук с подлокотников. Выглядел он далеко не потерянным.
Ниджимура вздохнул и вернулся к фотографиям. Всего их было четыре. На первой Акаши стоял на фоне невысоких кустов в свободной белой рубашке, ветер ерошил его волосы, а он улыбался и смотрел куда-то за границу кадра. На второй Акаши тоже был один, просто сидел на скамейке, прикрыв глаза. На следующей он гладил щенка, лицо скрывала тень, но Ниджимура был уверен, что и тут он улыбается. Это явно самые счастливые из воспоминаний, раз Акаши даже перенес их на бумагу. А на четвертом фото он был не один. Рядом с ним на той же лавочке сидел высокий мужчина в очках.
Ниджимура кликнул на его изображение и послал запрос в общую сеть на поиск информации. Обычно такой запрос давал хотя бы имя, а это уже хорошо. Но тут перед глазами замелькали сотни статей, Ниджимура даже зажмурился от неожиданности. А потом вывел информацию на мониторы перед собой, рассортировав по датам публикации. Мужчину звали Мидорима Шинтаро, три года назад он возглавлял научный центр Шутоку. Его называли гением и пророчили большое будущее. Однако всю его карьеру перечеркнул страшный скандал. Центр Шутоку закрылся, большинство персонала лишилось лицензии. Сам Мидорима после этого пропал, и больше ничего на него не было. Скорее всего, он прятался. И это неудивительно, учитывая, что Шутоку закрыли из-за подозрения в незаконных экспериментах на детях и подростках. Несмотря на то, что официальное обвинение так и не предъявили, репутация всех работников Шутоку очень сильно пострадала. Ниджимура даже припомнил новостные листки с сенсационными заголовками. Этот скандал не сходил с первых страниц почти полгода.
Интересно, когда сделаны фото с Акаши? Ниджимура ввел код доступа к полицейской базе данных. Надо узнать, где этот Мидорима Шинтаро сейчас. Если уехал из страны, то найти его будет непросто, но пока это самая интересная ниточка, ее нельзя упускать.
На мониторе появилось фото Мидоримы. На нем он выглядел совсем по-другому. Хмурый, усталый, со сжатыми губами — он казался намного старше, чем на фотографии с Акаши.
Быстро пробежав глазами досье, Ниджимура удивленно присвистнул, наткнувшись на последние строчки.
Место жительства — Новый Токио. Место работы — компания Ракузан, медицинский центр номер два. Должность — лаборант.
***
Как оказалось, здание компании Ракузан — это не только тридцатиэтажное чудовище, царапающее шпилями облака. Оно в буквальном смысле пустило корни, десятками отделений расходясь под землей. Ниджимура порадовался, что отделение Мидоримы находилось только на минус втором этаже, а не на минус двадцатом, потому что там из-за жесткой пропускной системы пришлось бы отмахиваться удостоверением, как мухобойкой.
На минуту Ниджимуре показалось, что он в метро, причем в самый час пик. Нужная лаборатория была небольшой, она казалась даже слишком маленькой для того количества людей, что в ней находились. Единственный плюс — среди всего этого столпотворения бегающих людей в белых халатах, дымящихся пробирок и колб со странными жидкостями Ниджимура опознал Мидориму сразу же.
Среди рабочего хаоса лаборатории Мидорима особенно выделялся — вокруг него царили порядок и дисциплина. Казалось, ничто не может нарушить его покоя. Ниджимура собирался это исправить.
— Извините за вторжение. Меня зовут Ниджимура Шузо, я…
— Не сомневайтесь, я прекрасно знаю, кто вы такой, — перебил его Мидорима, сверкнув стеклами очков, когда поднял голову. Ниджимура знал такой взгляд. Сразу ясно, что друзьями им не стать. — Вы привлекли к надуманной ответственности руководство компании, а теперь бегаете по зданию, срывая нормальный темп работы остальным сотрудникам. При этом вы совершенно не представляете, к каким последствиям это может привести.
— Сорветесь и снова начнете ставить опыты на детях? — будничным голосом спросил Ниджимура. Ну да, он не сдержался. Терпеть не мог, когда его перебивали, особенно заносчивые и самовлюбленные засранцы. — Да, я тоже прекрасно знаю, кто вы такой, Мидорима-сан.
— Тогда вы также должны прекрасно знать, что нашу вину так и не удалось доказать даже силами вашего доблестного Департамента Правосудия, — Мидорима откинулся на спинку стула и бросил карандаш на стол. — Я недаром упомянул про надуманную ответственность, вы часто пользуетесь своими правами не по назначению.
— Ну, если вы не желаете компании Ракузан повторения судьбы Шутоку, то вам следует быть более приветливым, — безмятежно сказал Ниджимура и огляделся, прикидывая, куда присесть. Мидорима оказался крепким орешком, с такими тяжело разговаривать и лучше всего сразу надавить.
Стул около рабочего стола Мидоримы был завален папками с документами. Ниджимура даже подумал просто смахнуть их на пол, но решил не перебарщивать с демонстрацией силы. Он аккуратно поднял всю стопку и отвернулся, чтобы переложить ее на тумбочку.
— Мидорима-сан, первая контрольная группа уже почти готова, — услышал он сзади. — Мы ждем вас через десять минут.
Раздался шорох и на только что освобожденном Ниджимурой стуле появилась новая стопка папок. Он вздохнул, чуть сдвинул документы на тумбочке и присел на самый краешек.
— Хорошо, подключайте аппаратуру, я скоро буду, — ответил Мидорима и вытащил из ящика стола какие-то распечатки.
— Как давно вы знакомы с Акаши Сейджуро? — Ниджимура еле удержался, чтобы не пощелкать пальцами, привлекая внимание.
— Я вообще с ним не знаком, — радужки глаз Мидоримы за очками сверкали голубоватыми молниями, он явно сейчас просматривал что-то с помощью айди-глаз и внимания разговору уделял очень мало. — На работу меня оформлял начальник отдела кадров Танако-сан.
— И на собеседование вас тоже пригласил…
— Мидорима-сан, заказ пришел, распишитесь, пожалуйста, — к столу подбежал взъерошенный парень. — Не хватает двух позиций, их обещали подвезти к вечеру.
— Ладно, время еще есть, — Мидорима быстро поставил подпись и пробежал глазами документ. — Остальное в порядке.
— На собеседование вас приглашал тоже Танако-сан? — вставил вопрос Ниджимура.
— Я сам прислал резюме в эту компанию, звонил мне секретарь, его имени я не помню, — отрывисто бросил Мидорима.
Ниджимура нахмурился — его раздражало такое откровенное вранье. Он же своими глазами видел Мидориму с Акаши на одном фото в явно неформальной обстановке.
— И вы не встречались с…
— Мидорима-сан, в третью лабораторию требуется руфокромомицин, мелфалан, циклофосфамид и…
— Скиньте мне весь список сразу, заказ только пришел, распределение еще не началось, — перебил Мидорима еще одного подбежавшего к столу человека.
— Не встречались с Акаши Сейджуро, — Ниджимура повысил голос, — вне работы?
— Мидорима-сан, — крик раздался от самых дверей, — сбой на линии!
— Я еще раз повторяю, что не знаком с Акаши Сейджуро лично, — Мидорима поднялся из-за стола. — Выключите ее пока вообще, — махнул он парню у двери. — У меня много работы, как вы видите, может, хватит меня отвлекать?.
— Что-то у вас слишком много обязанностей для простого лаборанта, — Ниджимура нахмурился. — И я своими глазами видел в кабинете Акаши ваше совместное фото на природе.
— Я свои обязанности знаю намного лучше, чем вы, — резко сказал Мидорима. — Я же не удивляюсь, с каких пор сотрудники Департамента вместо расследований преступлений роются в грязном белье. Кажется, вам интереснее читать сплетни и строить нелепые догадки о чужой личной жизни, чем заниматься настоящим делом.
— Мидорима-сан, контрольная группа готова, ждем только вас.
— Я уже иду. — Он обернулся к Ниджимуре. — Я ответил на ваши вопросы, никаких моих совместных фото с Акаши Сейджуро быть не может. Не смею вас задерживать, до свидания.
Ниджимура проводил его взглядом, пытаясь подавить глухое раздражение. Это уже выходило за все рамки. Пожалуй, стоило захватить фотографию и ткнуть ею заносчивому мудаку в нос. Ниджимура даже прикидывал, какими словами выведет его на чистую воду, чтобы Мидорима хорошенько запомнил урок, пока не вернулся в кабинет Акаши и не открыл нижний ящик стола.
Фотографий там не было.
— Не смешно, — пробормотал Ниджимура, затем открыл два верхних и на всякий случай снова проверил нижний. Только папки с документами и файлы.
Он опустился в кресло, откинулся на спинку и невидяще уставился прямо перед собой, прикидывая варианты.
Не мог же Мидорима сделать марш-бросок до кабинета Акаши, забрать фотографии и потом чудесным образом миновать Ниджимуру в единственном коридоре на этом этаже? Нет, это невозможно. Ниджимура возвращался сюда далеко не размеренным прогулочным шагом, чтобы такое пропустить, а Мидорима не производил впечатления совсем уж клинического идиота, который так легко подставился бы. Впрочем, это не должно иметь особого значения.
Ниджимура отправил очередной запрос в Архив — на этот раз по душу Мидоримы Шинтаро. Даже если пропажа фотографий его рук дело или кого-то из персонала, все вскроется через данные Архива. Сколько раз Ниджимура видел таких наивных, которые полагали, что умнее всех, и если сотрут что-то из своих воспоминаний, никто ни о чем не узнает. Как бы не так. Вся информация, полученная через айди-глаза, дублируется и отправляется в Архив в ту же секунду. Ни скрыться, ни утаить что-либо не получится. Возможно, это мерзко, аморально и плохо в еще каком-нибудь роде, но такова цена правосудия.
— Нет, совсем не смешно, — подытожил Ниджимура и поднялся.
Не было привычного чувства, что все находится под его контролем. Как ни посмотри, это плохой знак.
Чтобы не мучиться ожиданием, пока Департамент ответит на запрос о Мидориме, Ниджимура решил еще немного помахать удостоверением. Например, перед секретаршей Акаши, чей стол располагался напротив двери.
— Здравствуйте еще раз. Не подскажете, кто-нибудь входил или выходил из кабинета Акаши Сейджуро после меня?
— Нет, Ниджимура-сан, — робко ответила девушка.
Вид у нее был напуганный. Ну, это и понятно: сотрудниками Департамента можно пугать не хуже, чем детскими страшилками. Точнее, куда хуже, чем детскими страшилками.
Ниджимура мягко улыбнулся.
— Тогда вы ведь не будете возражать, если я подключусь к вам и проверю сам?
— Да, — она сглотнула. — Конечно, проверяйте.
Подключение к чужим айди-глазам можно сравнить с управлением гандамом. Очень маленьким гандамом, конечно. Какая-то секунда, открытие доступа, передача информации — и можно в буквальном смысле увидеть мир другими глазами. То есть, как минимум, не своими.
Айди-глаза — удивительное изобретение человечества. Всю записанную на них информацию можно масштабировать, рассматривая что-нибудь в мельчайших деталях, опознавать через сеть людей или предметы, даже узнать цену вон того цветочного горшка в разных магазинах. Хотя есть и существенный недостаток — этот встроенный в человека аналог камеры невозможно поворачивать.
— Вы мне очень помогли, — сказал Ниджимура после того, как отключился, и попытался снова улыбнуться девушке. — Хорошо, что вы не из тех, кто в свободное от работы время только и делает, что подпиливает ногти. Акаши Сейджуро с вами очень повезло.
Возможно, улыбка получилась не очень, потому что шутку не оценили.
Но улыбаться и правда было нечему: дверь в кабинет всегда находилась в диапазоне чужих айди-глаз, так что секретарша не соврала — кроме него, в эту дверь никто не входил и не выходил, и пока все выглядело так, будто одному судебному инспектору пора переводиться в частное сыскное агентство и до конца жизни заниматься супружескими изменами.
Ниджимура развернулся к лифту и решил, что обо всем этом подумает в более спокойной обстановке. Например, у себя дома.
На самом деле, ситуация с пропажей фотографий довольно глупая. Ниджимура доверял своей памяти, поэтому был почти спокоен. Он знал, что доказательства у него и так есть.
Дома он налил чаю, сел в кресло и вывел перед собой мониторы. А потом покадрово расположил на них свою память за сегодняшний день. Естественно, фотографии там были. Он перекинул их все в отдельную папку. Любые воспоминания считались стопроцентными доказательствами, ведь никто не мог их подделать. Только стереть, но для этого в распоряжении Департамента всегда есть доступ к Архиву.
На всякий случай так же покадрово Ниджимура расположил свои воспоминания о втором посещении кабинета. Фото не было. Он сравнил папки в нижнем ящике стола: они были одинаковые на обоих кадрах из памяти — и на том, что с фото, и на том, что без них. Значит, кто-то забрал только фотографии. Оставались вопросы, как этот кто-то узнал о них, как успел за столь короткое время забрать их, и как смог пройти перед секретаршей незамеченным. И самое главное — кто это сделал? И зачем, если Ниджимура их уже видел. Все очень странно. Захотелось вместо чая выпить пива.
Ниджимура поднялся и пошел на кухню. На улице кто-то громко разговаривал и смеялся прямо под самым окном, душещипательные подробности слышались даже через плотно закрытые ставни. В проживании на втором этаже есть свои минусы. Когда Ниджимура с бутылкой пива в руке возвращался в комнату, с улицы донеслось пьяное пение. Да твою ж мать. Только этого ему не хватало, спокойная обстановка, называется.
Он высунулся в окно, кликнул по веселым пьяным парням и снизил их звук до минимума. Так-то лучше. Он удовлетворенно вздохнул и сел в кресло, оставив окно открытым.
Айди-глаза обладали массой возможностей. Честно говоря, Ниджимура не представлял, как когда-то люди обходились без них. Это сейчас он мог в любой момент заглушить для себя кого угодно, удалить что-то из памяти и даже полностью заблокировать неприятного человека. Например, его нисколько не беспокоила склочная бабуля снизу — проходя мимо нее, он видел только размытое серое пятно, как и она вместо него. А ведь первые пару недель после переезда она здорово трепала ему нервы. Иногда ему казалось, что эту бабулю заблокировали все жильцы их дома.
Свежий ветерок из приоткрытого окна шелестел документами на столе, а Ниджимура потягивал пиво и рассеянно проматывал кадры своих воспоминаний. Что-то ему в них не нравилось. Он еще раз вывел рядом первое и второе посещение кабинета Акаши.
Вот оно. Он увеличил изображение. В первый раз на стене висела картина. Обычная штамповка из тех обязательных деталей кабинетов начальников. Пейзаж — пара деревьев, облака и кусочек моря. А вот во второй раз на том же месте ее не было. Он еще больше приблизил изображение — внимательным взглядом можно было рассмотреть переход от темного цвета краски к светлому. Небольшой прямоугольник более светлого оттенка — ровно по размеру картины.
Ниджимура честно поискал эту картину в базе данных, но ничего не нашел. Это действительно обычная штамповка — такие выпускали каждый год тысячами, они отличались только количеством деревьев.
Ситуация стала еще глупее. Кому понадобился такой ширпотреб? Ее забрали вместе с фотографиями? Что именно было целью — картина или фото? Сплошные вопросы и ни одного ответа.
Оставалось надеяться, что воспоминания Мидоримы, которые он получит завтра утром, помогут разобраться хоть в чем-то. А потом они побеседуют еще раз.
Ниджимура закрыл окно и пошел спать.
***
Наверняка не так должно начинаться утро судебного инспектора, который находился в шаге от того, чтобы схватить преступника за задницу, а потом получить повышение и устроить вечеринку в свою честь. Глядя на сеть мониторов, Ниджимура понимал, что еще рано бронировать столик и составлять меню.
Что-то пошло не так.
«Данные заблокированы. Оставшееся время до снятия блокировки: 8602 часа».
Это был один из участков воспоминаний Мидоримы Шинтаро. Что самое интересное, такие участки тянулись по всей архивной линии Мидоримы. Ниджимура мог без проблем просмотреть все его счастливое детство, но начиная с девятнадцати лет воспоминания были частично заблокированы и больше всего — за последние три года. А ведь именно три года назад потерпел крах научный центр Шутоку..
Слишком подозрительно, чтобы скидывать все на неполадки самого Архива.
— Это Ниджимура, — назвался он, когда в Департаменте ответили на звонок, — соедините меня с оперативным отделом, пожалуйста. — Нужно кое-что проверить. Ниджимура успел сделать только глубокий вдох, прежде чем его переключили. — Подозреваемый Акаши Сейджуро все еще находится у нас?
— Да.
— Тогда мне нужен отчет обо всех его подключениях за последние дни.
Кажется, прошла целая вечность, пока Ниджимура ждал ответа. Он нервно барабанил пальцами по журнальному столику, на котором стоял уже трижды остывший кофе и нетронутый завтрак. Неосознанно даже получался какой-то знакомый мотивчик.
— Нет информации. Акаши Сейджуро не использовал айди-глаза иначе, как биологический функционал.
Дело становилось еще интереснее.
— Вам нужен файл с подтверждающим анализом, Ниджимура-сан?
— Нет. Но я хочу сделать другой запрос. Мне нужны копии по делу «338-В».
— Извините, — последовал ответ после недолгой паузы, — но вашего уровня доступа недостаточно для получения этих данных.
Потрясающе. На секунду Ниджимуре стало смешно: он мог получить чьи угодно воспоминания, залезть в личную жизнь человека и наблюдать, как он ходит в душ или трахается со своей женой, но при этом ему не давали просмотреть документы по делам давно минувших лет из-за каких-то, мать их, уровней доступов!
Стоп. А почему тогда воспоминания Мидоримы ему прислали безо всяких отказов?
Ниджимура открыл письмо с прикрепленным файлом и тут же прикипел взглядом к тому, на что раньше не обратил внимания. Небольшая приписка снизу: «разрешить особый доступ».
Захотелось протереть глаза и ущипнуть себя, чтобы убедиться, что он не спит. В этом деле он уже в который раз сталкивался с совершенно необъяснимыми вещами. Про особый доступ ходила парочка легенд в Департаменте — мол, его выдают откуда-то сверху. Слово «сверху» положено произносить шепотом и делать при этом большие глаза.
Оказывается, это все-таки не легенды.
Хрень какая-то. Ниджимура покрутился на стуле, разглядывая потолок. Все это ему не нравилось. И открытый «сверху» доступ к воспоминаниям Мидоримы, и закрытый снизу, черт бы его побрал, доступ к делу о Шутоку.
Все это вызывало нехорошие подозрения, что «сверху» знали о блокировке воспоминаний. И понимали, что Ниджимура ничего не сможет раскопать. Только зачем тогда давать ему дело, чтобы потом так ограничивать в информации?
— Ладно, тогда давайте поступим иначе, — вздохнул Ниджимура. — Мне нужен весь список бывших сотрудников научного центра Шутоку за все время: их должности, связи, какие меры были к ним приняты после закрытия, где находятся сейчас.
— Хорошо, ожидайте.
Ниджимура отключился и снова вернулся к мониторам, жестом откинул все лишнее и оставил только то, что имело значение сейчас — заблокированные воспоминания с таймером. На каждом воспоминании время разнилось на секунду-минуту, не больше. Тот, кто это сделал, точно знал, чего не стоит видеть правительству.
Сейчас Мидориме двадцать пять лет. И, как минимум, шесть из них ему есть что скрывать.
Шесть лет — большой срок. Если действовать очень осторожно, можно долго оставаться незамеченным для правительства. Хотя Архив и копирует всю информацию, в системе крутится ни больше, ни меньше, а все население Японии. Разумеется, правительство не следит за каждым. В этом система правосудия не идеальна — она допускает преступления, не может их предотвратить. Зато может со стопроцентной гарантией найти преступника. Просто потому, что всегда есть свидетели. Всегда найдется тот, чьи глаза посмотрят в нужную сторону. В Департаменте это называлось «панорамным восстановлением».
На него Ниджимура и делал ставку. Пусть воспоминания Мидоримы стали недоступны, но он жил не в вакууме. Он с кем-то общался, учился, работал. Даже если он не сможет восстановить через айди-глаза этих людей полную картинку, то хотя бы выяснит нужные имена. А в том, что не один только Мидорима замешан в деле, Ниджимура не сомневался.
И пока Департамент собирал нужную информацию, Ниджимура решил воспользоваться зацепкой, которая уже была в его руках.
Акаши Сейджуро.
Когда Ниджимура просматривал его воспоминания в первый раз, сосредоточился на том, как Акаши использовал айди-глаза. Тогда ему бы и в голову не пришло задерживаться на воспоминаниях, связанных с каким-то лаборантом. Но не теперь.
На мониторе появилась архивная линия Акаши. Ниджимура перенес фотографию Мидоримы в систему поиска и стал ждать, пока она ее идентифицирует, а затем прогонит по воспоминаниям Акаши, выделяя все моменты, где фигурировал Мидорима. Когда знаешь, что искать, добыть нужную информацию несложно.
Результаты поиска появлялись постепенно: семь эпизодов, десять, пятнадцать, восемнадцать, двадцать четыре, тридцать, тридцать шесть...
Сорок один эпизод с участием Мидоримы. Не слишком ли много для обычного лаборанта?
Ниджимура схватился за чашку кофе — в горле пересохло, а руки мелко подрагивали. Кофе был отвратительным, но Ниджимура этого почти не заметил. Он окунулся в чужие воспоминания.
Почти сразу стало очевидно, что Мидорима солгал — они знакомы. Чуть ли не сходу Ниджимура нашел десяток его разговоров с Акаши. Проблема была в другом: ни один не вызывал подозрений. Ниджимура просмотрел их все: обсуждения вопросов, связанных с исследованиями, нуждами лаборатории, какие-то презентации — везде работа, работа и только работа. Никаких контактов за пределами здания компании.
Остальные эпизоды еще хуже. На них Мидорима выступал в качестве фона, он просто попадал в поле зрения Акаши.
— Зачем же тогда ты заблокировал воспоминания с ним? — пробормотал Ниджимура и устало потер виски. В голове ворочалась назойливая мысль, что он упускал главное. — Еще раз. Посмотрю еще раз.
Теперь Ниджимура выходил за пределы предложенных результатов. Что делал Акаши до разговора с Мидоримой, что делал после — вдруг они сговорились и действовали осторожно, контактировали, используя шифры в документах, бланках, информационных накопителях, в чем угодно. Ниджимура снимал копии любых носителей, на которые смотрел Акаши, чтобы потом отдать их на экспертизу.
Путешествие получилось долгим. Вместе с Акаши он прошел не один день — недели и месяцы, где-то ускоряя воспоминания, а где-то останавливаясь, чтобы прокрутить назад и посмотреть снова. Ниджимура и сам не заметил, как полностью отошел от воспоминаний с Мидоримой и увлекся жизнью Акаши.
На какое-то время он стал Акаши Сейджуро.
Конечно, Ниджимура не мог знать, например, с каким выражением лица Акаши что-то говорил или делал, зато видел, как смотрели на него остальные. Их взгляды были благодарными, смущенными, полными восхищения. Наверное, сам Ниджимура под такими взглядами испытывал бы только неловкость.
Люди любили Акаши. И они любили его не просто так: Акаши проявлял себя как очень хороший лидер. Он внимательно относился к любому сотруднику, несмотря на должность. Всегда вежливый и доброжелательный, одно его присутствие заставляло людей немедленно выпрямлять спину. Акаши даже не мучил по ночам кошек и не устраивал оргии — Ниджимура проверил. Акаши приходил домой и закрывался в библиотеке.
Могло ли получится так, что они поймали не того? Что Акаши Сейджуро — жертва, которую просто подставили? Что Мидорима заблокировал воспоминания с ним, чтобы повесить всю вину на Акаши?
Ниджимура мог сколько угодно сомневаться в честности человека, имея на руках только сводку его достижений, но не сейчас. Не после всего этого. Кажется, пришло время для нового запроса.
— Это Ниджимура. Проверьте, пожалуйста, в чьи руки должна перейти компания Ракузан, если с Акаши Сейджуро что-то случится.
— Хорошо. Что-нибудь еще?
— Да, сделайте это побыстрее.
Он отключился и выдохнул — обычно он никогда не торопил оперативный отдел. Быстрее все равно не получится, ребята и так не задерживали поток необходимой информации.
Время на часах перевалило за четыре. Ниджимура и правда слишком увлекся воспоминаниями Акаши, забыл про все на свете, даже про обед. Правильное питание — это хорошо, залог здоровья и все такое. Ожидая ответа на запрос, Ниджимура успел найти в холодильнике что-то съедобное. А еще попутно надавать себе по рукам за желание снова погулять по воспоминаниям Акаши. Нет, хватит, сколько можно, это уже что-то нездоровое.
В ответе по компании Акаши было только одно имя: Накатани Масааки.
Кто он такой, Ниджимура узнал сразу же, как только получил список Шутоку. Бывший глава научного центра, покинул пост по состоянию здоровья, после него эту должность занимали еще два человека. Затем преподавал в медицинском университете, в котором — кто бы мог подумать, какое совпадение, — учился Мидорима Шинтаро, а теперь Накатани держал крупный пакет акций Ракузан. Теперь стало понятно, почему Мидорима так открещивался от знакомства с Акаши — не иначе, прикрывал своего наставника.
— Только если бы не ты, все было бы куда гармоничнее, — сказал Ниджимура и враждебно посмотрел на монитор, на котором расположилась деталь, не вписывающаяся в его стройную теорию.
Та самая фотография, которая исчезла из стола. Проблема с ней заключалась в том, что в воспоминаниях Акаши не было ничего похожего. Ее роль во всей истории осталась непонятной, но пока что Ниджимура отложил выяснение — у него были задачи поважнее.
Мидорима Шинтаро и весь центр Шутоку вместе взятый. Нечистые на руку граждане, которые так хреново себя зарекомендовали. Ниджимура решил прийти за ними сам, раз запросы в Архив отправлять бессмысленно. Ну а что еще ему оставалось? Департамент сам вынуждал Ниджимуру идти на крайние меры. Конечно, по головке его за это никто не погладит, но если у него на руках будет результат, способы перестанут иметь значение.
Список Шутоку сейчас походил на ресторанное меню, и самым аппетитным блюдом выглядел ассистент Мидоримы — Такао Казунари.
***
Такао Казунари работал в экспресс-доставке «Иназума» курьером. Не слишком почетная должность, особенно после ассистента главы крупного научного центра. Но после развала Шутоку в резюме всех сотрудников стояла практически черная метка, работа по специальности теперь для них заказана. Ниджимура не удивился бы, обнаружив, что остальные устроились грузчиками, уборщиками и прочим обслуживающим персоналом самого низшего звена. Так что Такао еще неплохо выкрутился.
В офисе «Иназума» Такао он с утра не застал. Приветливая секретарша, мило улыбаясь, рассказала, что курьеры заканчивают работу не раньше девяти вечера. Ждать так долго Ниджимура был не готов, поэтому опять пришлось размахивать удостоверением. Улыбка секретарши пропала, зато Ниджимура стал счастливым обладателем крайне ценного знания — маршрута Такао на сегодняшний день.
Печально размышляя, за что же рядовые граждане так не любят Департамент, что даже улыбаться перестают от одного названия, он поехал наперехват.
Подпрыгивая около входа в какую-то мелкую конторку, чтобы согреться, Ниджимура вспоминал дни своей службы в полиции. А конкретно — первый год работы постовым. Время идет, карьера ползет вверх, а он по-прежнему скачет на улице, высматривая нарушителей. Никакого движения.
Такао оказался хорошим курьером, на место он прибыл точно по расписанию. Ниджимура честно дождался, пока он передаст пакет мрачному охраннику на входе, и только после этого преградил дорогу.
— Такао Казунари? — Ниджимуру самого бесила эта вопросительная интонация, как будто он не идентифицировал его уже с помощью айди-глаз, но так звучало как-то вежливее. — Меня зовут Ниджимура Шузо, я судебный инспектор. Нам надо поговорить, — и не дожидаясь вопроса, он снова достал удостоверение. На лоб его себе прилепить, что ли, чтобы не мучиться. В последние дни он использовал его чаще, чем за все предыдущие три года.
— Тут есть клевое кафе, — тут же сориентировался Такао, бросив быстрый взгляд на его покрасневшие от холода руки.
Видимо, зарплата курьеров оставляла желать лучшего, потому что клевым по меркам Такао кафе оказалась на редкость паршивая забегаловка. Посетителей особо не было, но по тем двум мужикам, которые наверняка пришли сюда с ближайшей стройки, Ниджимура мог представить себе основную публику. С этим и не с самым приятным интерьером примиряло только то, что тут было тепло. И еще, пожалуй, кофе.
— Вы знакомы с Мидоримой Шинтаро? — Ниджимура грел руки о стаканчик с кофе и внимательно следил за выражением лица собеседника.
— Во что Шин-чан опять вляпался? — Такао отхлебнул кофе и взволнованно посмотрел на Ниджимуру.
— Значит, знакомы, — отлично, хоть кто-то не отрицает очевидного. — Пока ни во что, — не стоило сразу сообщать, что дела «Шин-чана» довольно хреновы. — Но мне очень интересно узнать, как он вляпывался раньше. Про научный центр Шутоку.
— Вы же работаете в департаменте чего-то крутого, — Такао прищурился. — Дело давно закрыто, вы провели расследование, а я теперь доставляю скрепки. Все отлично. Вам лень перечитывать архив или у вас к нему нет доступа?
— У меня есть все, — как пафосно прозвучало-то. Ну не признаваться же, что Такао угадал. Как-то несолидно. — А у вас есть выбор — поговорить здесь за стаканчиком этого дерьмового кофе или проехать со мной в Департамент.
— Угрозы. Как неоригинально, — он фыркнул. — И что вам рассказать?
Ниджимура мысленно выдохнул. Окажись Такао менее сговорчивым, и Ниджимуре пришлось бы пережить пару неприятных минут и несколько неловких объяснений на ковре у начальства.
— Я пока не знаю, что мне может пригодиться, — честно признался Ниджимура. Такао ему понравился, несмотря на ехидный тон. — Ну, например, про опыты на детях. Зачем, какие?
— Ух ты, так у вас и правда нет доступа, — Такао невесело улыбнулся. — Не было никаких детей. Мы проводили исследования айди-глаз. И все опыты были на добровольцах, причем совершеннолетних.
— И в чем эти исследования заключались? — Ниджимура пытался сохранить каменное лицо и не выдать своего удивления. Такой информации он точно не ожидал.
— Возможности айди-глаз. Мало кто задумывается об этом, но айди-глаза могут быть не только удобным девайсом, но и, например, средством воздействия на мозг человека, — Такао выглядел очень серьезным.
— Допустим, — Ниджимура нахмурился. — И как вы хотели это использовать?
— Я не знал конечной цели, меня это интересовало с точки зрения науки, — Такао отодвинул стакан с кофе и покрутил в пальцах зубочистку. — Но вы представляете, какие это открыло бы возможности? Именно поэтому нам требовались добровольцы. Мы предлагали хорошие деньги, так что недостатка в них не было.
— Ну и? Успехи были?
— Да. У одной из пациенток была четвертая стадия рака, по всем прогнозам жить ей оставалось не более двух месяцев. Но ее все еще можно было использовать. — Такао слабо улыбнулся. — Мы перепрограммировали ее айди-глаза, чтобы она подписала завещание. Видели бы вы, какую астрономическую сумму денег с этого отвалил нам ее сын.
— Какой счастливчик, — хмыкнул Ниджимура. Эти откровения звучали настолько неправдоподобно, что верить им — себя не уважать. Интересно, зачем Такао пытался утопить своих бывших коллег? Зарплату, что ли, задерживали?
— Он большой молодец! — просиял Такао. — Вообще-то, именно он и спонсировал наши исследования.
— Как звали сыночка? — Ниджимура искренне пытался показать хоть какую-то заинтересованность, а не послать придурка нафиг.
— Акаши Сейджуро, — ответил Такао. — Он уже большая фигура, знаете ли. На полученные с наследства деньги он так раскрутил свою компанию Ракузан, что сейчас даже аспирин нельзя купить без ее логотипа на этикетке.
— Не переживай, я в курсе, кто это такой, — медленно сказал Ниджимура.
А вот это уже интересно. В воспоминаниях Акаши не встречалось никаких упоминаний о его связи с Шутоку. Зачем Такао его сюда приплел? Надо выяснить, что он еще может рассказать.
— Неудивительно, что после всего этого Акаши Сейджуро так любезно предоставил Мидориме рабочее место.
— Вы виделись с Шин-чаном? — вдруг встрепенулся Такао.
— Вроде того.
— Как он?
— Процветает, — пожал плечами Ниджимура.
— Хорошо, — Такао облегченно вздохнул. — Я боялся, что он до сих пор не отошел от провала эксперимента. Он всегда очень трепетно относился к своим профессиональным неудачам.
— Какие же неудачи могут быть у столь блестящего специалиста? — деланно удивился Ниджимура. Еле удержался, чтобы не выделить насмешливо слово «блестящий».
— Шин-чан был уверен, что сможет удалить айди-глаза без последствий. Чтобы никто не мог проверить их и заметить постороннее вмешательство. Вдруг в завещание не поверили бы? Слишком опасно.
— Ты... Вы с ума сошли? — ну все, приехали. Ни одному нормальному человеку не могла прийти в голову безумная мысль удалить айди-глаза. Это же верная смерть, об этом даже дети знали. Его совсем за идиота принимают, раз начали втирать такую херню?
— Выбора не было, — Такао снова вздохнул. — Сначала эксперимент шел неплохо, пациентка чувствовала себя хорошо, но потом пошло резкое ухудшение, и она все-таки умерла. Хотя Акаши это тоже было на руку. Так что он Шин-чана не винил.
Ниджимура больше не мог слушать этот бред. Пора уже посмотреть, что там происходило на самом деле. Это, конечно, очередное нарушение правил, все-таки доступа у него как не было, так и нет. Но какая разница — одним нарушением больше, одним меньше.
— Спасибо за откровенность, хотя я не понимаю, почему вы так свободно делитесь со мной такой, ммм… неоднозначной информацией, — Ниджимура активировал айди-глаза. — Надеюсь, вы не против прямого подключения, чтобы я увидел все сам.
— А разве не очевидно? Я не одобрял действий Шин-чана и Акаши, — Такао улыбнулся. — Конечно, подключайтесь.
Ниджимура уже почти смирился, что вместо нормального свидетеля ему попался обычный наркоман, верящий в безумные идеи и теории заговоров, поэтому ни на что особо не рассчитывал, когда залез к нему в воспоминания. Психотропные вещества разрушали айди-глаза, и записанная информация становилась непригодной для использования — в ней было больше больного воображения, чем реальности. Неровная, грязная картинка. Но Ниджимура быстро понял, что ошибся. Воспоминания были яркими, четкими и отвратительными. Именно такими, как и рассказывал Такао.
Ниджимура настолько этого не ожидал, что пересмотрел их еще раз. Но если слова Такао можно счесть просто бредом наркомана, то воспоминания — это неоспоримые доказательства. Люди могли стирать их, но не могли изменять. Так что дополнительная проверка из Архива не обязательна. В обычном случае. Только вот это дело уже настолько вышло за рамки чего-то обычного, что в голове у Ниджимуры царил хаос. Он не знал, чему теперь верить.
Зато понятно, чему верил Такао, и это мерзко.
— Ну что ж, такого я точно не ожидал увидеть, — Ниджимура поднялся из-за стола. — Вроде бы надо сказать тебе за это спасибо, но как-то не хочется. Доставлять скрепки — как раз то, чего ты заслуживаешь.
Не обращая внимания на расширившиеся от удивления глаза Такао, Ниджимура развернулся и вышел из кафе.
***
Весь путь обратно Ниджимура думал про Акаши и спрашивал себя, как у него получалось — быть чудовищем в человеческом обличье?
За все время в камере предварительного заключения Акаши ничем себя не выдал, сохраняя пугающее спокойствие. Ни одного слова против, никаких требований. Не будь у Ниджимуры перед глазами разговора с Такао, не осталось бы сомнений, что Акаши Сейджуро — святой.
Но самое паршивое в том, что именно разговор с Такао делал вопрос виновности или невиновности Акаши парадоксальным. Нет, даже не так — по сути, он перечеркивал всю систему правосудия. Он в буквальном смысле откидывал ее в прошлое, когда люди еще верили в справедливость суда, нанимали адвокатов, устраивали заседания и слушали ненадежные показания свидетелей. То, что теперь было не более чем параграфами в учебниках истории и ответами в кроссвордах, становилось реальностью.
Воспоминания Акаши против воспоминаний Такао — как те самые ненадежные свидетели. Почему же так получалось? Информация, полученная через айди-глаза, достоверна, она не подвержена человеческим эмоциям и порокам, а самое главное — всегда исключала возможность разных версий. До этого момента.
И даже если бы Ниджимура вдруг получил доступ ко всем остальным приближенным Мидоримы или нашел их сам, это не отменило бы того, что чьи-то воспоминания могли оказаться фальшивкой. Но чьи именно? Само существование дела Акаши доказывало, что правительство не имеет ни малейшего понятия, как происходит вторжение в Архив.
Тупиковая ситуация.
И ко всему прочему, его отстранение от дела — только вопрос времени. Без необходимого уровня доступа и свободы действий Ниджимура, в принципе, не тот, кто может разобраться с этим в одиночку. Тем не менее, Департамент назначил его, и Ниджимура не собирался прекращать расследование без приказа.
Как минимум, это означало, что не стоило торопиться оформлять встречу с Такао как улику. Сделать негатив с воспоминаний — да, возможно, а вот оформлять еще рано. Пока никому не стоило знать, что подающий надежды судебный инспектор способен настолько легко превысить свои полномочия и влезть, куда не следует.
Прикинув все за и против, Ниджимура все же сделал негатив, когда вернулся в Департамент, быстро просмотрел его еще раз и убрал носитель в карман. Совесть была почти чиста — это не самое большое нарушение, которое он запланировал на сегодня. Цель часто оправдывала риски.
— О, Ниджимура-сан! Как продвигается ваше дело?
Вот уж кто всегда лез, куда не следовало.
Кубота нарисовался посреди коридора и выглядел жутко довольным собой. Это невольно вызывало некоторую зависть.
— Потрясно, — процедил Ниджимура. — Тебе нечем заняться, раз ты тут прохлаждаешься?
— А я как раз отнес все отчеты, — похвастался Кубота.
— То есть, действительно нечем. — Ниджимура сощурился и, положив незадачливому стажеру руку на плечо, развернул его лицом в другую сторону. — И я уверен, что ты давно мечтаешь заняться взрослыми инспекторскими делами, а не этой фигней.
— Но Ниджимура-сан!
— Да брось, я же прекрасно знаю, что ты не стер тогда себе воспоминания, — заговорщически подмигнул он. — Хороший инспектор всегда должен быть любопытным, так что не переживай. Я никому не скажу. А если мы сдвинемся в деле, то я замолвлю за тебя словечко. Расскажу всем, что Кубота Масаи сделал неоценимый вклад, ну и все такое.
Они направились в соседнее крыло, где Ниджимура попросил привести подозреваемого Акаши Сейджуро в комнату для допросов. Пока один из офицеров ушел за ним, Ниджимура отвел Куботу в помещение за стеклом.
— И в чем будет заключается моя задача? — неуверенно спросил Кубота.
— В том, чтобы сделать нашего друга более сговорчивым, — туманно ответил Ниджимура и подключился к компьютеру. Нужная папка нашлась не сразу, но у них еще было время на подготовку. Когда Акаши привели в комнату, Ниджимура уже закончил.
— Вы выписываете ордер? — удивился Кубота, как только сообразил, что к чему.
— Ага, — ухмыльнулся Ниджимура.
— Но вы же...
— Не имею права, — закончил за него Ниджимура. — Да. Точно. Это утка, — подтвердил он, рассматривая ордер.
Не подделка, конечно, а просто шаблон, которому для реальной силы не хватало маркера ребят из канцелярии. Но вся прелесть заключалась в том, что этот недостаток возможно выявить только через систему Департамента. Обычным же людям достаточно увидеть подпись и печать судебного инспектора, чтобы выложить все на блюдечке.
— В детстве мне часто доставалось за то, чего я не совершал, в то время как настоящие виновники — мои младшие брат и сестра — оставались безнаказанными. Знаешь, почему так происходило, Кубота?
Кубота помотал головой, явно не очень понимая, к чему этот привет из прошлого.
— Потому что ложь эффективнее, когда ее говорит не один человек.
— Но ваши родители могли просто проверить ваши воспоминания, а не верить на слово, — задумчиво протянул Кубота.
— Никто из нас им бы не дался, — улыбнулся Ниджимура. — Шкодливым детям всегда есть, что скрывать. Неужели не шалил в детстве? Впрочем, ладно, — прервал он затянувшуюся ностальгию, — пора начинать представление.
@темы: Киберпанк, Фанфик, The Rainbow World. Другие миры, День 42, Rakuzan Team
четверг, 31 марта 2016
Welcome to the Rainbow World
Здесь вы можете оставить заявки командам. Пожалуйста, указывайте, какой команде адресована заявка.
@темы: The Rainbow World. Другие миры, Заявки
суббота, 20 февраля 2016
Welcome to the Rainbow World
Расписание выкладок
23 апреля - День 42
27 апреля - День баек из склепа
1 мая - День тайми-вайми
5 мая - День правила 34
9 мая - День кроличьей норы
13 мая - День на странных берегах
17 мая - День службы занятости
Финальные списки команд
Touou Team
читать дальше
Аурум
Terra Celtika
Vitce
Эйнэри
aleks-neko
Victory_Day
_CrazyJill
Тамриэлла Эн.
darkmorgana~
-Wintersnow-
silver_autumn
platepants
Вайтараши
Akudou Niji
Soleillo
Chirsine
Naito-kun
MyGodKurokoTetsuya
morikvendi.d
Simona_lisa
Элот
смутно
.Аль.
The Phantom
Shadowdancer
An ARTOIS
Милевски
Донна Дункан
Аттян
Smile PG
Shadow 2.0
PG From Hell
Kitsune PG
Crayfish PF
Lazy PF
Sunny SF
джордан красный
джордан синий
Yosen Team
читать дальше Terra Celtika
Аурум
Vitce
monmorensy
aleks-neko
.рыцарь Алекс
Victory_Day
Lonely Heart
Soleillo
angryKlear**
impazzire
MyGodKurokoTetsuya
morikvendi.d
Chirsine
(Yavoria)
.Рен
Rudaxena
Bodhisattva SG
Buddha in Hell
I dont like basket C
Rainbow SF
Weru Weru SG
Sweet C
Aru SF
Himurocchi
Химурмурмуро
Тентакли Мурасакибары
Кринолинчик Мурасакибары
Kaijo Team
читать дальше ~Джи~
Terra Celtika
Vitce
Mozilla
Джонни Рождество
Тамриэлла Эн.
Фей~
Lisa_Lis
Саймон (который все еще дженовик)
Rudaxena
Маленький_ Лис
The Phantom
Now-or-Never
Chiisai Kiseki
Милевски
Донна Дункан
Аттян
Элот
Трензалор
doku neko
Karaoke SF
Kiss me SF
Sunny SF
Слипшиеся реснички Кисе
Радужный напульсник Ниджимуры
Химуроччи
Радужная капибара
Я томат
Shuutoku Team
читать дальше Vitce
Mozilla
Terra Celtika
aleks-neko
Victory_Day
Эйнэри
Chloe_Mall
Aivika Olivin
MyGodKurokoTetsuya
morikvendi.d
White Kou
Rudaxena
Rustor
Маленький_ Лис
Shadowdancer
Херли Пэкс
Капитан Козетта
Дядя Джуниор
mvieds
Блудный Автор
Бинтики Мидоримы
Пони-доебони
Ahahah PG
Kettle PG
SG Nanodayo
Сатанон
Rakuzan Team
читать дальше Mozilla
Джонни Рождество
~Джи~
Soleillo
Reinforced concrete
Kyoya El
Гуди
An ARTOIS
Саймон (который все еще дженовик)
Jolynn
Umari-sensei
impazzire
Waka Baka
Маленький_ Лис
Chloe_Mall
cherrycoke
~Арчи~
Фессгард
Донна Дункан
Аттян
Terra Celtika
Трензалор
Руззан
Биба-призрак
Леморт
Планк Борлан
Кулькан
Падший гигажаб
Seirin Team
читать дальше Мэй_Чен
Renie_D
Minati
Uzumaki_Kid
aldaria
Lonely Heart
-Wintersnow-
silver_autumn
Aivika Olivin
Melima
Сиоми
Эйнэри
White Kou
Эиринн
A_S_S_A
Dead Dick
Саймон (который все еще дженовик)
(Yavoria)
MyGodKurokoTetsuya
_Brownie_
lozovar
Анук!..
Riisa
смутно
Rudaxena
Рене
Амь
Rin-ne
The Phantom
Рру
Ахайри
rumble fish
Freaky Moreau
Робин Сэна
Adelaid
Ollaf
серок
Angel Face.
Тецуя
Донна Дункан
Аттян
Kirisaki Daiichi Team
читать дальше .Рен
alisheva
Aya Koshkina
Eswet
florgasm
Hiou
Lisa_Lis
lozovar
Minati
Musteline
Riisa
rumble fish
Umari-sensei
zaf
Вобла сушеная
гений@злобный
Железный с позолотой
киририн
красивый@жестокий
Матушка-Росянка
мацумото@ицуки
мегане-кун
мятный@дерзкий
рыжий@честный
смутно
сонный@умный
стремный семпай
Херли Пэкс
Эиринн
Элот
_Brownie_
Напоминаем, что команды выкладываются под записанными в правилах логинами. До начала выкладок всем командам нужно вступить в сообщество феста.
Удачи всем участникам, увидимся 23 апреля!
23 апреля - День 42
27 апреля - День баек из склепа
1 мая - День тайми-вайми
5 мая - День правила 34
9 мая - День кроличьей норы
13 мая - День на странных берегах
17 мая - День службы занятости
Финальные списки команд
Touou Team
читать дальше
Аурум
Terra Celtika
Vitce
Эйнэри
aleks-neko
Victory_Day
_CrazyJill
Тамриэлла Эн.
darkmorgana~
-Wintersnow-
silver_autumn
platepants
Вайтараши
Akudou Niji
Soleillo
Chirsine
Naito-kun
MyGodKurokoTetsuya
morikvendi.d
Simona_lisa
Элот
смутно
.Аль.
The Phantom
Shadowdancer
An ARTOIS
Милевски
Донна Дункан
Аттян
Smile PG
Shadow 2.0
PG From Hell
Kitsune PG
Crayfish PF
Lazy PF
Sunny SF
джордан красный
джордан синий
Yosen Team
читать дальше Terra Celtika
Аурум
Vitce
monmorensy
aleks-neko
.рыцарь Алекс
Victory_Day
Lonely Heart
Soleillo
angryKlear**
impazzire
MyGodKurokoTetsuya
morikvendi.d
Chirsine
(Yavoria)
.Рен
Rudaxena
Bodhisattva SG
Buddha in Hell
I dont like basket C
Rainbow SF
Weru Weru SG
Sweet C
Aru SF
Himurocchi
Химурмурмуро
Тентакли Мурасакибары
Кринолинчик Мурасакибары
Kaijo Team
читать дальше ~Джи~
Terra Celtika
Vitce
Mozilla
Джонни Рождество
Тамриэлла Эн.
Фей~
Lisa_Lis
Саймон (который все еще дженовик)
Rudaxena
Маленький_ Лис
The Phantom
Now-or-Never
Chiisai Kiseki
Милевски
Донна Дункан
Аттян
Элот
Трензалор
doku neko
Karaoke SF
Kiss me SF
Sunny SF
Слипшиеся реснички Кисе
Радужный напульсник Ниджимуры
Химуроччи
Радужная капибара
Я томат
Shuutoku Team
читать дальше Vitce
Mozilla
Terra Celtika
aleks-neko
Victory_Day
Эйнэри
Chloe_Mall
Aivika Olivin
MyGodKurokoTetsuya
morikvendi.d
White Kou
Rudaxena
Rustor
Маленький_ Лис
Shadowdancer
Херли Пэкс
Капитан Козетта
Дядя Джуниор
mvieds
Блудный Автор
Бинтики Мидоримы
Пони-доебони
Ahahah PG
Kettle PG
SG Nanodayo
Сатанон
Rakuzan Team
читать дальше Mozilla
Джонни Рождество
~Джи~
Soleillo
Reinforced concrete
Kyoya El
Гуди
An ARTOIS
Саймон (который все еще дженовик)
Jolynn
Umari-sensei
impazzire
Waka Baka
Маленький_ Лис
Chloe_Mall
cherrycoke
~Арчи~
Фессгард
Донна Дункан
Аттян
Terra Celtika
Трензалор
Руззан
Биба-призрак
Леморт
Планк Борлан
Кулькан
Падший гигажаб
Seirin Team
читать дальше Мэй_Чен
Renie_D
Minati
Uzumaki_Kid
aldaria
Lonely Heart
-Wintersnow-
silver_autumn
Aivika Olivin
Melima
Сиоми
Эйнэри
White Kou
Эиринн
A_S_S_A
Dead Dick
Саймон (который все еще дженовик)
(Yavoria)
MyGodKurokoTetsuya
_Brownie_
lozovar
Анук!..
Riisa
смутно
Rudaxena
Рене
Амь
Rin-ne
The Phantom
Рру
Ахайри
rumble fish
Freaky Moreau
Робин Сэна
Adelaid
Ollaf
серок
Angel Face.
Тецуя
Донна Дункан
Аттян
Kirisaki Daiichi Team
читать дальше .Рен
alisheva
Aya Koshkina
Eswet
florgasm
Hiou
Lisa_Lis
lozovar
Minati
Musteline
Riisa
rumble fish
Umari-sensei
zaf
Вобла сушеная
гений@злобный
Железный с позолотой
киририн
красивый@жестокий
Матушка-Росянка
мацумото@ицуки
мегане-кун
мятный@дерзкий
рыжий@честный
смутно
сонный@умный
стремный семпай
Херли Пэкс
Эиринн
Элот
_Brownie_
Напоминаем, что команды выкладываются под записанными в правилах логинами. До начала выкладок всем командам нужно вступить в сообщество феста.
Удачи всем участникам, увидимся 23 апреля!
пятница, 19 февраля 2016
Welcome to the Rainbow World
РанееВ комментариях принимаются индивидуальные заявки на участие в командах. Можно участвовать в любом количестве команд, максимальное количество участников в команде также не ограничено.
Список команд: Ракузан, Йосен, Тоо, Шутоку, Кайджо, Сейрин, Кирисаки Дайичи, Бармаглот.
Для записи воспользуйтесь формой:
1. Ваш ник.
2. Способ связи (e-mail/u-mail).
3. Что именно вы будете делать: писать, переводить, рисовать, делать клип, бетить.
4. За какую(ие) команду(ы) вы хотели бы играть.
Заявки на участие принимаются до 23.59 мск 18 февраля 2016 г.
Набор в команды завершен!
Если в списках команд произошли какие-либо изменения, в течение сегодняшнего дня, 19 февраля, команды могут прислать на u-mail сообщества The Rainbow World или организаторов Аурум, aleks-neko, Mozilla, Terra Celtika финальные списки. Если команда не пришлет другой список, финальным будет считаться тот, что опубликован в этой записи.
Финальные списки команд и расписание выкладок будут опубликованы в отдельной записи 20 февраля.
Предварительные списки команд:
читать дальше
Тоо:
Аурум
Terra Celtika
Vitce
Эйнэри
aleks-neko
Victory_Day
_CrazyJill
Тамриэлла Эн.
darkmorgana~
-Wintersnow-
silver_autumn
platepants
Вайтараши
Akudou Niji
Soleillo
Chirsine
Naito-kun
MyGodKurokoTetsuya
morikvendi.d
Simona_lisa
Элот
смутно
.Аль.
The Phantom
Shadowdancer
An ARTOIS
Милевски
Донна Дункан
Аттян
Йосен:
Аурум
Terra Celtika
Vitce
monmorensy
aleks-neko
.рыцарь Алекс
Victory_Day
Lonely Heart
Soleillo
angryKlear**
impazzire
MyGodKurokoTetsuya
morikvendi.d
Chirsine
(Yavoria)
.Рен
Rudaxena
Кайджо:
Terra Celtika
Vitce
Mozilla
Джонни Рождество
~Джи~
Тамриэлла Эн.
Фей~
Lisa_Lis
Саймон (который все еще дженовик)
Rudaxena
Маленький_ Лис
The Phantom
Now-or-Never
Chiisai Kiseki
Милевски
Донна Дункан
Аттян
Элот
Шутоку:
Vitce
Mozilla
aleks-neko
Джонни Рождество
Victory_Day
Эйнэри
Chloe_Mall
Aivika Olivin
MyGodKurokoTetsuya
morikvendi.d
White Kou
Rudaxena
Rustor
Маленький_ Лис
Shadowdancer
Херли Пэкс
Капитан Козетта
Дядя Джуниор
mvieds
Блудный Автор
Ракузан:
Mozilla
Джонни Рождество
~Джи~
Soleillo
Reinforced concrete
Kyoya El
Гуди
An ARTOIS
Саймон (который все еще дженовик)
Jolynn
Umari-sensei
impazzire
Waka Baka
Маленький_ Лис
Chloe_Mall
cherrycoke
~Арчи~
Фессгард
Донна Дункан
Аттян
Сейрин:
Мэй_Чен
Renie_D
Minati
Uzumaki_Kid
aldaria
Lonely Heart
-Wintersnow-
silver_autumn
Aivika Olivin
Melima
Сиоми
Эйнэри
White Kou
Эиринн
A_S_S_A
Dead Dick
Саймон (который все еще дженовик)
(Yavoria)
MyGodKurokoTetsuya
_Brownie_
lozovar
Анук!..
Riisa
смутно
Rudaxena
Рене
Амь
Rin-ne
The Phantom
Рру
Ахайри
rumble fish
Freaky Moreau
Робин Сэна
Adelaid
Ollaf
серок
Angel Face.
Тецуя
Донна Дункан
Аттян
Кирисаки Дайичи:
zaf
Эиринн
Umari-sensei
alisheva
_Brownie_
lozovar
.Рен
Riisa
смутно
Элот
киририн
rumble fish
Hiou
Lisa_Lis
Херли Пэкс
Musteline
Aya Koshkina
Eswet
Список команд: Ракузан, Йосен, Тоо, Шутоку, Кайджо, Сейрин, Кирисаки Дайичи, Бармаглот.
Для записи воспользуйтесь формой:
1. Ваш ник.
2. Способ связи (e-mail/u-mail).
3. Что именно вы будете делать: писать, переводить, рисовать, делать клип, бетить.
4. За какую(ие) команду(ы) вы хотели бы играть.
Заявки на участие принимаются до 23.59 мск 18 февраля 2016 г.
Набор в команды завершен!
Если в списках команд произошли какие-либо изменения, в течение сегодняшнего дня, 19 февраля, команды могут прислать на u-mail сообщества The Rainbow World или организаторов Аурум, aleks-neko, Mozilla, Terra Celtika финальные списки. Если команда не пришлет другой список, финальным будет считаться тот, что опубликован в этой записи.
Финальные списки команд и расписание выкладок будут опубликованы в отдельной записи 20 февраля.
Предварительные списки команд:
читать дальше
Тоо:
Аурум
Terra Celtika
Vitce
Эйнэри
aleks-neko
Victory_Day
_CrazyJill
Тамриэлла Эн.
darkmorgana~
-Wintersnow-
silver_autumn
platepants
Вайтараши
Akudou Niji
Soleillo
Chirsine
Naito-kun
MyGodKurokoTetsuya
morikvendi.d
Simona_lisa
Элот
смутно
.Аль.
The Phantom
Shadowdancer
An ARTOIS
Милевски
Донна Дункан
Аттян
Йосен:
Аурум
Terra Celtika
Vitce
monmorensy
aleks-neko
.рыцарь Алекс
Victory_Day
Lonely Heart
Soleillo
angryKlear**
impazzire
MyGodKurokoTetsuya
morikvendi.d
Chirsine
(Yavoria)
.Рен
Rudaxena
Кайджо:
Terra Celtika
Vitce
Mozilla
Джонни Рождество
~Джи~
Тамриэлла Эн.
Фей~
Lisa_Lis
Саймон (который все еще дженовик)
Rudaxena
Маленький_ Лис
The Phantom
Now-or-Never
Chiisai Kiseki
Милевски
Донна Дункан
Аттян
Элот
Шутоку:
Vitce
Mozilla
aleks-neko
Джонни Рождество
Victory_Day
Эйнэри
Chloe_Mall
Aivika Olivin
MyGodKurokoTetsuya
morikvendi.d
White Kou
Rudaxena
Rustor
Маленький_ Лис
Shadowdancer
Херли Пэкс
Капитан Козетта
Дядя Джуниор
mvieds
Блудный Автор
Ракузан:
Mozilla
Джонни Рождество
~Джи~
Soleillo
Reinforced concrete
Kyoya El
Гуди
An ARTOIS
Саймон (который все еще дженовик)
Jolynn
Umari-sensei
impazzire
Waka Baka
Маленький_ Лис
Chloe_Mall
cherrycoke
~Арчи~
Фессгард
Донна Дункан
Аттян
Сейрин:
Мэй_Чен
Renie_D
Minati
Uzumaki_Kid
aldaria
Lonely Heart
-Wintersnow-
silver_autumn
Aivika Olivin
Melima
Сиоми
Эйнэри
White Kou
Эиринн
A_S_S_A
Dead Dick
Саймон (который все еще дженовик)
(Yavoria)
MyGodKurokoTetsuya
_Brownie_
lozovar
Анук!..
Riisa
смутно
Rudaxena
Рене
Амь
Rin-ne
The Phantom
Рру
Ахайри
rumble fish
Freaky Moreau
Робин Сэна
Adelaid
Ollaf
серок
Angel Face.
Тецуя
Донна Дункан
Аттян
Кирисаки Дайичи:
zaf
Эиринн
Umari-sensei
alisheva
_Brownie_
lozovar
.Рен
Riisa
смутно
Элот
киририн
rumble fish
Hiou
Lisa_Lis
Херли Пэкс
Musteline
Aya Koshkina
Eswet
суббота, 12 декабря 2015
Welcome to the Rainbow World
Welcome to the Rainbow World
В скобках даны общие объяснения и примеры, выбор других вариантов сеттингов, кроссоверы, ретеллинги и определение дня для выкладки работы с пересекающимися сеттингами остаются на выбор автора и команды. В случае сомнений обращайтесь в тему ВиО или лично к организаторам.
День баек из склепа
Апокалипсис (действие развивается во время глобальной катастрофы — падение метеорита, биологическое оружие, восстание машин, нападение инопланетян и т.д.).
Постапокалипсис (действие развивается в мире, пережившем глобальную катастрофу).
Антиутопия (мир/государство, в котором все плохо из-за политического или социального строя. Примеры: “Эквилибриум”, “Психопаспорт”, “Большой брат”, "Незнайка на Луне").
Зомби (по каким-либо причинам население Земли начало превращаться в зомби).
Хоррор (усилен акцент на чувстве страха и ужаса, с персонажами происходят страшные, зачастую необъяснимые вещи. Примеры: “Кладбище домашних животных”, “Особняк «Красная роза»”, “Кошмар на улице Вязов”, “Звонок” и т.п.).
Военная AU (действие происходит во время какой-либо войны, будь то мировая или гражданская, реальная или выдуманная).
День службы занятости
Профессии (герои занимаются какой-либо специализированной деятельностью: полицейские, врачи, кондитеры, пилоты, воспитатели детского сада, финансисты, юристы и т.п. Сюжет плотно связан с профессией героев).
Другое место (герои поступили в другую школу, что повлекло за собой изменения в каноничном сюжете; герои родились и выросли в другой стране, при этом события могут развиваться по канону, но с поправкой на национальные особенности).
Колледж (действие происходит в колледже/университете. Герои могут быть как студентами, так и преподавателями).
Шоу-бизнес (герои заняты в шоу-бизнесе: актеры, музыканты, режиссеры, продюсеры, модели и т.д.).
Спорт (герои занимаются не баскетболом, а другим спортом: бейсбол, волейбол, теннис, хоккей, фигурное катание и т.д.).
День правила 34
Омегаверс (мир, в котором люди разделены на два или три пола: альфы, омеги и беты; особенности физиологии накладывают отпечаток на взаимоотношения и даже социальный строй).
Соулмейт (персонажи связаны друг с другом как пара, связь проявляется различными способами: надписи на теле, особенности зрения/слуха/осязания, телепатия и т.п.).
БДСМ (мир, в котором социальные и личные отношения построены на основе доминирования/подчинения).
Слейв!AU (действие происходит в мире/государстве, где узаконено рабство в той или иной форме).
Ксено!AU (один или несколько персонажей отличаются особой физиологией, например: русалки, кентавры, инопланетяне, тентаклевые монстры и т.п.).
Фурри (персонажи — разумные гуманоидные животные, сохраняющие характерные черты вида: мех, хвосты, уши, когти и т.п.).
Гендерсвап (персонажи родились с другим полом или поменяли его тем или иным способом).
Винг!AU (у персонажей есть крылья).
Зоо!AU (персонажи — животные, разумные или не очень).
День тайми-вайми
Путешествия во времени (персонажи из своего времени переносятся в другое, один раз или совершают периодические путешествия).
Историческая AU (действие происходит в определенный исторический период прошлого. Например: каменный век!AU, Древний Рим, Ренессанс, 60-е годы XX века и т.д.).
Условное средневековье (мир, похожий на средневековье, но не совпадающий с ним в плане географии, каких-то событий или особенностей жизни. Может включать в себя элементы фэнтези).
Вестерн (персонажи переносятся в реалии Дикого Запада).
Альтернативная история (мир, в котором другой исход какого-либо события повлек за собой изменение всей дальнейшей истории. Например, нацисты победили во Второй Мировой, и теперь весь мир — Германская Империя).
Возраст!AU (персонажи младше или старше, чем в каноне, у каноничных ровесников разница в возрасте).
День 42
Стимпанк (альтернативный вариант развития человечества, в совершенстве освоившего механику и технологии паровых машин. Может включать в себя элементы магии и/или фэнтези).
Киберпанк (один из вариантов будущего человечества, в котором все решают информационные и компьютерные технологии).
Космоопера (действие происходит в космосе, могут присутствовать элементы как фантастики, так и фэнтези).
Футуристическая AU (действие происходит в будущем, обычно включает элементы научной фантастики, но также может включать элементы фэнтези, киберпанка, утопии или антиутопии и т.п.).
Компьютерные игры (действие происходит внутри вселенной компьютерной игры, или персонажи играют в них и участвуют в чемпионатах).
Утопия (мир, в котором все хорошо, и радужные единороги весело скачут по изумрудной траве. Например: “Незнайка в Солнечном городе”, “Утопия”, “Город Солнца”).
День кроличьей норы
Магия (действие происходит в магическом мире, где герои обладают магическими способностями).
Фэнтези (действие происходит в мире, населенном фантастическими расами или животными. Мир может быть как условно средневековым, так и современным, например — городское фэнтези, включающее так называемые городские легенды. Герои также могут быть представителями каких-либо рас, например: орк!Сакурай или эльф!Мурасакибара).
Восточная сказка (действие происходит в странах Востока).
Паранормальная AU (призраки, духи, индейские кладбища, маленькие зеленые человечки. Например: "The X-Files", "Сверхествественное").
Мифология (мир мифов и легенд всех стран и народов, персонажи становятся богами, ангелами, демонами, героями, нимфами, сатирами и т.д. или взаимодействуют с ними).
Вампиры (все или некоторые персонажи — вампиры).
Оборотни (все или некоторые персонажи могут превращаться в каких-либо животных).
Параллельные миры (персонажи попадают из своего мира в параллельный или как-либо еще взаимодействуют с ним).
Миррорверс (изменение каких-либо канонных моментов/черт характеров/реалий на диаметрально противоположные. Например: все плохие — хорошие, все добрые — злые, все смельчаки — трусы).
Сказки (миры сказок всех стран и народов. Например: принцессу Момои похищает дракон, и отважный рыцарь Вакамацу отправляется на миссию по ее спасению).
День на странных берегах
Авантюристы (герои откапывают старинные клады, охотятся за сокровищами, ищут приключения законным способом или не очень и т.д.)
Пираты (герои занимаются пиратством, как на море, так и в космосе, исторический период может быть любым).
Преступники (герои нарушают закон намеренно или случайно, являются членами каких-либо преступных группировок (мафия, якудза и др.)).
Тюрьма (действие произведения происходит в тюрьме, герои могут быть как заключенными, так и работниками тюрьмы).
Шпионы (герои занимаются каким-либо шпионажем: промышленным, военным и т.д.).
Супергерои (у героев есть суперспособности).
Сыщики (герои занимаются расследованием какого-либо преступления. При этом они могут быть полицейскими, частными детективами или вообще не иметь специальных навыков расследования).
День баек из склепа
Апокалипсис (действие развивается во время глобальной катастрофы — падение метеорита, биологическое оружие, восстание машин, нападение инопланетян и т.д.).
Постапокалипсис (действие развивается в мире, пережившем глобальную катастрофу).
Антиутопия (мир/государство, в котором все плохо из-за политического или социального строя. Примеры: “Эквилибриум”, “Психопаспорт”, “Большой брат”, "Незнайка на Луне").
Зомби (по каким-либо причинам население Земли начало превращаться в зомби).
Хоррор (усилен акцент на чувстве страха и ужаса, с персонажами происходят страшные, зачастую необъяснимые вещи. Примеры: “Кладбище домашних животных”, “Особняк «Красная роза»”, “Кошмар на улице Вязов”, “Звонок” и т.п.).
Военная AU (действие происходит во время какой-либо войны, будь то мировая или гражданская, реальная или выдуманная).
День службы занятости
Профессии (герои занимаются какой-либо специализированной деятельностью: полицейские, врачи, кондитеры, пилоты, воспитатели детского сада, финансисты, юристы и т.п. Сюжет плотно связан с профессией героев).
Другое место (герои поступили в другую школу, что повлекло за собой изменения в каноничном сюжете; герои родились и выросли в другой стране, при этом события могут развиваться по канону, но с поправкой на национальные особенности).
Колледж (действие происходит в колледже/университете. Герои могут быть как студентами, так и преподавателями).
Шоу-бизнес (герои заняты в шоу-бизнесе: актеры, музыканты, режиссеры, продюсеры, модели и т.д.).
Спорт (герои занимаются не баскетболом, а другим спортом: бейсбол, волейбол, теннис, хоккей, фигурное катание и т.д.).
День правила 34
Омегаверс (мир, в котором люди разделены на два или три пола: альфы, омеги и беты; особенности физиологии накладывают отпечаток на взаимоотношения и даже социальный строй).
Соулмейт (персонажи связаны друг с другом как пара, связь проявляется различными способами: надписи на теле, особенности зрения/слуха/осязания, телепатия и т.п.).
БДСМ (мир, в котором социальные и личные отношения построены на основе доминирования/подчинения).
Слейв!AU (действие происходит в мире/государстве, где узаконено рабство в той или иной форме).
Ксено!AU (один или несколько персонажей отличаются особой физиологией, например: русалки, кентавры, инопланетяне, тентаклевые монстры и т.п.).
Фурри (персонажи — разумные гуманоидные животные, сохраняющие характерные черты вида: мех, хвосты, уши, когти и т.п.).
Гендерсвап (персонажи родились с другим полом или поменяли его тем или иным способом).
Винг!AU (у персонажей есть крылья).
Зоо!AU (персонажи — животные, разумные или не очень).
День тайми-вайми
Путешествия во времени (персонажи из своего времени переносятся в другое, один раз или совершают периодические путешествия).
Историческая AU (действие происходит в определенный исторический период прошлого. Например: каменный век!AU, Древний Рим, Ренессанс, 60-е годы XX века и т.д.).
Условное средневековье (мир, похожий на средневековье, но не совпадающий с ним в плане географии, каких-то событий или особенностей жизни. Может включать в себя элементы фэнтези).
Вестерн (персонажи переносятся в реалии Дикого Запада).
Альтернативная история (мир, в котором другой исход какого-либо события повлек за собой изменение всей дальнейшей истории. Например, нацисты победили во Второй Мировой, и теперь весь мир — Германская Империя).
Возраст!AU (персонажи младше или старше, чем в каноне, у каноничных ровесников разница в возрасте).
День 42
Стимпанк (альтернативный вариант развития человечества, в совершенстве освоившего механику и технологии паровых машин. Может включать в себя элементы магии и/или фэнтези).
Киберпанк (один из вариантов будущего человечества, в котором все решают информационные и компьютерные технологии).
Космоопера (действие происходит в космосе, могут присутствовать элементы как фантастики, так и фэнтези).
Футуристическая AU (действие происходит в будущем, обычно включает элементы научной фантастики, но также может включать элементы фэнтези, киберпанка, утопии или антиутопии и т.п.).
Компьютерные игры (действие происходит внутри вселенной компьютерной игры, или персонажи играют в них и участвуют в чемпионатах).
Утопия (мир, в котором все хорошо, и радужные единороги весело скачут по изумрудной траве. Например: “Незнайка в Солнечном городе”, “Утопия”, “Город Солнца”).
День кроличьей норы
Магия (действие происходит в магическом мире, где герои обладают магическими способностями).
Фэнтези (действие происходит в мире, населенном фантастическими расами или животными. Мир может быть как условно средневековым, так и современным, например — городское фэнтези, включающее так называемые городские легенды. Герои также могут быть представителями каких-либо рас, например: орк!Сакурай или эльф!Мурасакибара).
Восточная сказка (действие происходит в странах Востока).
Паранормальная AU (призраки, духи, индейские кладбища, маленькие зеленые человечки. Например: "The X-Files", "Сверхествественное").
Мифология (мир мифов и легенд всех стран и народов, персонажи становятся богами, ангелами, демонами, героями, нимфами, сатирами и т.д. или взаимодействуют с ними).
Вампиры (все или некоторые персонажи — вампиры).
Оборотни (все или некоторые персонажи могут превращаться в каких-либо животных).
Параллельные миры (персонажи попадают из своего мира в параллельный или как-либо еще взаимодействуют с ним).
Миррорверс (изменение каких-либо канонных моментов/черт характеров/реалий на диаметрально противоположные. Например: все плохие — хорошие, все добрые — злые, все смельчаки — трусы).
Сказки (миры сказок всех стран и народов. Например: принцессу Момои похищает дракон, и отважный рыцарь Вакамацу отправляется на миссию по ее спасению).
День на странных берегах
Авантюристы (герои откапывают старинные клады, охотятся за сокровищами, ищут приключения законным способом или не очень и т.д.)
Пираты (герои занимаются пиратством, как на море, так и в космосе, исторический период может быть любым).
Преступники (герои нарушают закон намеренно или случайно, являются членами каких-либо преступных группировок (мафия, якудза и др.)).
Тюрьма (действие произведения происходит в тюрьме, герои могут быть как заключенными, так и работниками тюрьмы).
Шпионы (герои занимаются каким-либо шпионажем: промышленным, военным и т.д.).
Супергерои (у героев есть суперспособности).
Сыщики (герои занимаются расследованием какого-либо преступления. При этом они могут быть полицейскими, частными детективами или вообще не иметь специальных навыков расследования).
Welcome to the Rainbow World
1. Общие положения.
1.1. «The Rainbow World. Другие миры» проводится на ресурсе diary.ru по фандому Kuroko no Basuke.
1.2. В конкурсе участвует максимум 8 команд разных школ. Работы выкладываются в конкурсном сообществе анонимно под унифицированными командными логинами: Rakuzan Team, Yosen Team, Touou Team, Shuutoku Team, Kaijo Team, Seirin Team, Kirisaki Daiichi Team, Jabberwock Team.
Список команд:
— Ракузан (персонажи: Акаши Сейджуро, Небуя Эйкичи, Хаяма Котаро, Мибучи Лео, Маюзуми Чихиро, Широгане Эйджи)
— Йосен (персонажи: Окамура Кенъичи, Мурасакибара Ацуши, Химуро Тацуя, Фукуи Кенске, Лю Вей, Араки Масако)
— Тоо (персонажи: Аомине Дайки, Имаёши Шоичи, Вакамацу Коске, Сакурай Ре, Суса Ёшинори, Момои Сацуки, Харасава Кацунори)
— Шутоку (персонажи: Ооцубо Тайске, Мидорима Шинтаро, Такао Казунари, Мияджи Киёши, Кимура Шинске, Мияджи Юя, Накатани Масааки)
— Кайджо (персонажи: Касамацу Юкио, Кисе Рёта, Морияма Ёшитака, Накамура Шинья, Кобори Коджи, Хаякава Мицухиро, Такеучи Гента)
— Сейрин (персонажи: Куроко Тецуя, Кагами Тайга, Киёши Теппей, Хьюга Джунпей, Фурихата Коки, Изуки Шун, Митобе Ринноске, Коганей Шинджи, Цучида Сатоши, Кавахара Коичи, Фукуда Хироши, Айда Рико, Айда Кагетора, Ниго)
— Кирисаки Дайичи (персонажи: Ханамия Макото, Сето Кентаро, Фурухаши Коджиро, Ямазаки Хироши, Хара Казуя, Мацумото Ицуки)
— Бармаглот (персонажи: Нэш Голд-младший, Джейсон Сильвер и др.)
Команды Тейко, Вострых мечей, STRKY и TFS собирать нельзя, поскольку их составы пересекаются с составами других команд.
В работах команд должен присутствовать минимум один персонаж из их школы. Соответственно, хотя бы одним из главных героев работы (или одним из героев пейринга при его наличии) должен быть персонаж из школы, за которую играет команда. Например: пейринг Мидорима/Такао может писать только команда школы Шутоку, а пейринг Мидорима/Кисе могут писать и команда школы Шутоку, и команда школы Кайджо.
1.3. Четыре персонажа назначаются джокерами:
— Ниджимура Шузо,
— Хайзаки Шого,
— Огивара Шигехиро
— Александра Гарсия.
Пейринги между джокерами может писать любая команда. Например: пейринг Ниджимура/Алекс может писать любая команда (даже без упоминания персонажей из школы своей команды), а пейринг Киёши/Алекс — только команда школы Сейрин.
1.4. Не может быть двух команд одной и той же школы, в том числе и внеконкурсных.
1.5. Вопросы, связанные с организацией и проведением феста «The Rainbow World. Другие миры», можно задать в посте Вопросов и ответов или лично организаторам Аурум, aleks-neko, Mozilla, Terra Celtika.
2. Участники, задания и сроки.
2.1. Минимум участников в команде — 3 человека. Максимальное количество игроков в команде не ограничено.
Можно играть за любое количество команд. Бета может быть Анонимным доброжелателем и не входить в состав команды.
2.2. Набор в команды производится с 18 января по 18 февраля 2016 г. в специально созданной в сообществе записи по следующей форме:
1. Ваш ник.
2. Способ связи (e-mail/u-mail).
3. Что именно вы будете делать: писать, переводить, рисовать, делать клип, бетить.
4. За какую(ие) команду(ы) вы хотели бы играть.
2.3. Предварительные списки команд будут выложены в сообществе 19 февраля 2016 г. Команды имеют право не принимать в свой состав кого-либо из пользователей, о чем нужно проинформировать организаторов. Все подобные решения команды принимают самостоятельно, без вмешательства организаторов.
Итоговые списки команд будут вывешены 20 февраля 2016 года.
2.4. Выкладки пройдут с 23 апреля по 17 мая 2016 года.
Выкладки разделены на семь тематических дней. На каждый день участникам предлагается на выбор несколько AU-сеттингов. Со списком сеттингов можно ознакомиться здесь.
Расписание выкладок будет выложено одновременно с итоговыми списками команд.
2.5. Каждая команда должна выложить минимум одну конкурсную работу на каждый тематический день. Максимальное количество работ, выкладываемых в один день, не ограничено.
Максимальное количество работ по одному сеттингу не ограничено. Команда не обязана охватывать все сеттинги, все работы выкладки могут быть выполнены по одному и тому же сеттингу или по разным. Например: в День правила 34 команда может выложить два соулмейт!AU, один омегаверс и три слейв!AU либо десять омегаверсов.
2.6. Формы конкурсных работ: авторский фанфик, перевод, арт, клип, коллаж, авторская или переводная додзинси, косплей, хэндмейд. Другие виды работ согласовываются с организаторами до выкладки.
Бонусные виды работ (демотиваторы, гифки, излавки и т.п.) можно выкладывать только во внеконкурс. В случае сомнений лучше обратиться за разъяснениями к организаторам.
2.7. Если работа подходит одновременно под несколько разных тем, команда самостоятельно решает, в какой день ее выложить. Например: действие фика происходит во времена королевы Виктории, главный герой — маг из XXV века, который расследует убийство оперной певицы, и в самый неподходящий момент у него начинается течка, из-за чего на него охотятся зомби-альфы. Такой текст команда может выложить в любой день.
2.8. Допускаются любые кроссоверы и ретеллинги, подходящие под конкурсные сеттинги.
3. Требования к работам.
3.1. Все работы, выложенные в ходе The Rainbow World, должны быть новыми и нигде ранее не публиковавшимися. Работы не могут быть продолжением ранее начатых циклов, в том числе выложенных анонимно.
3.2. Минимальный размер авторского фика и перевода (в данном случае — размер оригинального текста перед переводом) — 1 000 слов, максимальный размер не устанавливается. Проверяйте объем текста в онлайн-сервисе.
3.3. Жанр, категория и рейтинг работ могут быть любыми.
3.4. В течение феста каждая команда должна выложить минимум одну текстовую работу (авторский фанфик или перевод) и одну визуальную работу (арт, клип или коллаж).
3.5. Максимальное количество визуальных исполнений от каждой команды — 10. Можно выложить все 10 исполнений в один день или же распределить их по разным выкладкам.
3.6. Можно выкладывать циклы работ, объединенных под одной шапкой. Минимальное количество работ в цикле — две, максимальное количество не ограничено. Минимальный порог слов в таком случае определяется по всем работам цикла.
3.7. В составе цикла могут быть работы, где главные действующие лица не имеют отношения к школе, за которую играет команда. Однако не менее чем в трети работ цикла главные действующие лица должны быть из школы, которую представляет команда.
3.8. Иллюстрации к фанфикам, выложенным на «The Rainbow World. Другие миры», можно выкладывать как конкурсные работы в составе циклов или отдельно. Иллюстрациями могут быть следующие виды работ: арт, клип, коллаж, косплей, хэндмейд.
3.9. Шапки работ.
Авторский фанфик
Перевод
Арт, клип или коллаж
Переводные додзинси, стрип, комикс
Косплей, хэндмейд
4. Внеконкурс.
Количество и тип внеконкурсных работ не ограничены.
Внеконкурсные работы не участвуют в голосовании и публикуются в дни, свободные от конкурсных выкладок.
5. Голосование.
Голосование за каждую тему стартует в отдельном посте на следующий день после выкладки и идет две недели. Последний день голосования за последнюю выкладку — 31 мая.
Все голоса должны быть поданы за разные работы разных команд. Голосовать можно не менее чем за две и не более чем за четыре команды. За каждый голос начисляется 1 балл.
Форма голосования:
Команда А, работа «Название работы»
Команда Б, работа «Название работы»
Команда В, работа «Название работы»
Команда Г, работа «Название работы»
В голосовании не могут принимать участие пользователи без дневника, с пустым или закрытым дневником или профилем. В дневнике должно быть не менее 3 страниц записей, сделанных до 13.12.2015 года. В случае выявления явных виртуалов в голосовании организатор вправе ужесточить методы проверки (например, в дополнение к проверке по дневникам включить проверку IP комментариев).
Если у вас закрыт дневник, достаточно открыть его на несколько минут организатору, чтобы можно было убедиться, что вы не вирт.
6. Выкладка работ.
6.1. Работы будут выкладываться на конкурсном сообществе с 23 апреля по 17 мая 2016 года по расписанию, которое будет выложено 20 февраля 2016 года.
6.2. Работы выкладываются анонимно от командных логинов, соответствующих форме, заданной в п. 1.2. Для этого участникам нужно создать отдельные сообщества, от логинов которых и будет происходить выкладка.
6.3. Работы должны быть опубликованы в сообществе выкладок с 00.00 до 23.59 дня выкладки. Если текст не умещается в пост и переносится в комментарии, последний комментарий должен быть опубликован также не позднее 23.59, в противном случае работа снимается с конкурса и не участвует в голосовании. Работа должна быть выложена полностью, незаконченные тексты также будут сниматься с конкурса. Также нельзя добавлять работы в пост после публикации, необходимо создавать новый пост.
В случае, если вся работа была выложена в срок, но пост не был открыт до 23.59, такая работа принимается к участию в конкурсе после проверки организаторами.
7. Штрафы
До оглашения результатов конкурса все авторы должны сохранять анонимность. За досрочный деанон работа снимается с конкурса, а команда лишается баллов за нее.
В случае обнаружения доказанного плагиата работа снимается с конкурса.
Команда, пропустившая одну конкурсную выкладку, выбывает из конкурса. Отданные за команду голоса учитываются в итоговом результате. Выбывшая из конкурса команда может в дальнейшем выкладываться во внеконкурсе в дни, свободные от конкурсных выкладок.
Все работы не должны нарушать правил ресурса diary.ru и законов РФ, в противном случае они будут сняты с конкурса.
Радужный мир
Авторизация
Записи
- Календарь записей
- Темы записей
-
116 Фанфик
-
37 Арт
-
30 Seirin Team
-
24 Touou Team
-
24 Rakuzan Team
-
23 Профессии
-
22 Yosen Team
-
22 День 42
-
21 Внеконкурс
-
17 Возраст!AU
-
17 Додзинси
-
16 Kaijo Team
- Список заголовков
Главное меню