Название: Secret Service
Автор: Kirisaki Daiichi Team
Бета: Kirisaki Daiichi Team
Сеттинг: День на странных берегах - Преступники
Размер: 1266 слов
Пейринг/Персонажи: Имаёши Шоичи/Ханамия Макото
Категория: слэш
Жанр: ER, юмор, повседневность
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: «Ни слова, ни звука, умоляю, пока я не допью кофе».
Ханамия проснулся от того, что цепкие руки настойчиво выпутывали его из тёплого одеяла. Каждую ночь перед рассветом, заметя следы взлома в банковских системах и отправив деньги на левые счета, он заматывался в него, как в кокон, но обычно в стадию имаго переходил... несколько более добровольно. Он закрыл лицо ладонями и простонал:— Ты безжалостное чудовище, ты в курсе вообще?
— Я это с первого месяца нашего знакомства слышу с периодичностью, которая большинству попсовых исполнителей не снилась. Ты можешь накладывать эти слова на музыку. И ещё много чего можешь сделать, если встанешь прямо сейчас.
— Ненавижу тебя.
— Как думаешь, это смягчит мой приговор в суде?
— Каком ещё суде? — Ханамия нервно проморгался, пытаясь вспомнить, не появлялось ли в газетах на этой неделе сообщений об обманутых вкладчиках и испарившихся со счетов крупных суммах.
— По делу о преднамеренном убийстве. Вставай, Ханамия, иначе мне придётся экзаменовать тебя по уголовному праву прямо здесь. Ты не хочешь, чтобы я таким образом осквернял нашу постель.
Ханамия метнул в улыбающееся лицо подушку, но она не долетела, шлёпнулась на его же босые ноги. Тянуться за ней он поленился, а без подушки засыпать обратно было неудобно.
Пришлось вставать.
— Ненавижу, ненавижу, ненавижу... — бормотал он свою мантру, медленно продвигаясь в сторону душа.
Ханамия понимал, что ведро холодной воды на голову было бы сейчас эффективнее, но мазохистом не был никогда. Да и не хотелось признавать, что он настолько отвык вставать по утрам, что теперь даже неотложные дела и сложные операции с вовлечением грубой силы (а значит, кого-то кроме него самого и хитрого лиса, делящего с ним кров) могли пострадать из-за его распорядка дня. Имаёши вот тоже работал по ночам, пусть и не ломая системы, а консультируя своих высокопоставленных клиентов по части лазеек в законах, и всё равно порхал с утра по крохотной квартирке. Натурально порхал, судя по тому, что топот и грохот Ханамию не будили никогда. Удивительно, как этот адвокат дьявола мог оказаться таким тактичным по части совместного проживания.
В кухне Ханамию ждала чашка крепкого, ароматного кофе на столе.
И Имаёши с графиками, картами и таблицами — за ним.
Бросив на Ханамию короткий взгляд поверх очков, он моргнул, сощуриваясь — его дальнозоркости было не разгуляться в этой конуре, потом вскинул подбородок, чтобы полюбоваться полноценно. В такие моменты он походил на моложавого старичка из тех, что будут говорить с тобой о чём-то парадоксальном так, словно это разумеется само собой, а ты дурак бесталанный, если не можешь пройти на руках от Осаки до Киото. Условно. Имаёши улыбнулся шире, губы дрогнули, и Ханамия знал, что это значит, так что зашипел, вскидывая ладони:
— Ни слова, ни звука, умоляю, пока я не допью кофе.
Имаёши, уже успевший открыть рот, снова сомкнул губы и облизнулся, по-прежнему улыбаясь и глядя на него со снисходительным любопытством. Ханамия опустился на стул, взял чашку в руки и блаженно прикрыл глаза, вдыхая жар и запах, а когда снова посмотрел на семпая, тот уже вычёркивал пункты из списка. Проработку детального плана в совместных операциях Имаёши всегда брал на себя. За Ханамией оставалась работа с людьми. Улыбнуться тут, дёрнуть нитку там, напомнить о давней услуге, выкрутить обаяние на полную катушку — всё это давалось ему гораздо легче. Ханамия бы и с расчётами, в общем, справился тоже, не зря в узких кругах его ник стоял в одном ряду с именами Сноудена, Морриса и Митника. Но считал, что грешно не воспользоваться таким чутким аналитическим умом, когда он на расстоянии вытянутой руки — буквально.
Он протянул ладонь, подцепил пальцами дужку его очков и слегка потянул. Имаёши быстрым, неуловимым движением перехватил его кисть, крепко сжимая запястье. Было бы больно, если бы он хотел причинить боль, конечно. Ханамия провёл пальцами по скуле, чувствуя, как в каждой мышце дрожит скрытое веселье. Имаёши потянул ладонь к губам, прижался ими сухо, нежно, а потом отвёл руку и уложил её на стол, накрывая своей.
Ханамия покосился на чашку. Она была полна наполовину, и потому Имаёши всё ещё молчал.
«Боги, благословите кофейные плантации», — подумал Ханамия, поднося фарфор к губам.
Стоило ему допить, впрочем, как Имаёши подвинул к нему блок-схему, постукивая карандашом по овалам и стрелкам:
— Какова вероятность, что она вернётся в дом через час, а не через пять?
Ханамия нахмурился, глядя на формулы, стройными рядами выстроившиеся справа.
— Семьдесят шесть и семь десятых процента.
— Тебе придётся её отвлечь.
— Отвлеку, — кивнул Ханамия. — Но это значит, что мою часть работы нужно распределить между остальными.
— Я поделю её пополам с Сакураем. Он справится.
— И почему ты так в этом уверен...
— Тебе напомнить про скрытый потенциал? В тебе я тоже его разглядел, — улыбкой Имаёши можно было в зависимости от плана побега резать стекло или заживлять раны, и сейчас второй вариант был больше похож на правду.
— Мне пора ревновать?
— Я тебя умоляю, Ханамия, никто не сравнится с тобой по части церебрального секса. Не переживай.
— Я не уверен, стоит мне оскорбиться или поблагодарить за комплимент, — усмехнулся тот.
— Ты можешь до конца дня практиковать воздержание, и это сделает операцию в разы безопаснее и комфортнее.
— Я буду занят развлечением милейшей одинокой женщины. Мне будет не до твоих мозгов.
— А я и не про свои. Её тоже лучше побереги, не то она развернётся и сбежит от тебя обратно домой, застанет нас на горячем, ничего хорошего из этого не выйдет...
— Я тебя понял, понял, не нуди. Я буду само очарование, Имаёши.
— С чего бы мне тебе верить? Может, проще связать тебя и оставить здесь? — теперь он веселился уже откровенно, но Ханамия был удивительно серьёзен.
— А у тебя есть выход? Я почти уверен, что Хара с леди не справится.
— Да ты совсем в него не веришь, Ханамия.
— Я верю, но при этом отлично знаю, как наша «клиентка» к Харе относится. И методы его… тоже знаю хорошо.
— Ладно. Ты должен встретить её случайно, помнишь? Через, — Имаёши посмотрел на наручные часы, — час и сорок пять минут. Ключи?
Ханамия пошарил по карманам брюк и звонко бросил связку на стол. Имаёши сгрёб её, придирчиво рассматривая дубликаты на предмет заусенцев.
— Пришлось повозиться, мог бы и похвалить меня.
— За что? Ты всего лишь делал свою часть работы. К тому же я уверен, ты не проверял их на её замке.
— Не было возможности, знаешь ли, — Ханамия перевёл взгляд на ящики, стоящие один на другом возле двери.
Поднялся на ноги, поставил чашку в посудомойку, хлопнул крышкой. Они оба почти не ели дома, но Имаёши считал, что даже время, потраченное на мытье тарелки, ценно. Рассчитал однажды, сколько на это уходит минут, а после авральных ночей — и часов, так что Ханамия очень скоро присвоил его точку зрения, вплёл в свою картину мира. Так происходило постоянно, ничего удивительного, в сущности. Посудомоечная машина — лишь модель ситуации, пример из учебника, воплощённый в четырёх измерениях. В цвете и в натуральную величину.
Ханамия легко пихнул нижнюю коробку носком:
— Ничего не забыли, ты проверил?
Имаёши поморщился.
— Осторожнее, ты же не хочешь, чтобы всё это взорвалось. Да, проверил. Через полчаса придёт Сето, и мы загрузим коробки в машину.
Ханамия задумчиво кивнул, слушая, как скрипит по бумаге карандаш, а потом ножки стула проехались по плитке и прозвучали мягкие, порхающие шаги — короткий звук, пара метров расстояния.
Имаёши обнял его со спины и поцеловал в торчащий над воротом майки позвонок.
Ханамия вздохнул и откинул голову на его плечо, закрывая глаза и монотонно бормоча:
— Ты же понимаешь, что всё должно пройти идеально. Иначе нам крышка.
— Ну, я может и выкручусь. А вот ты, как организатор, влетишь по полной, даже если защищать тебя буду лично я.
— Ты хочешь этого не больше меня, а значит, я спокоен.
Имаёши вздохнул:
— Знаешь, в школе я всё думал, откуда ты такой взялся. А теперь смотрю на Ханамию-сан, и вопросы как-то сами собой исчезают...
Ханамия усмехнулся:
— Я ангел в сравнении, ты знаешь.
— Я-то знаю, я-то знаю.
Фейерверки мирно ждали своего звёздного часа, приглашённые гости ещё только начинали готовиться у себя дома. До начала уникальной операции «сюрприз-вечеринка в честь дня рождения матери Ханамии» оставался час с небольшим.
Название: Выгул диких зверей
Автор: Kirisaki Daiichi Team
Бета: Kirisaki Daiichi Team
Сеттинг: День на странных берегах - Преступники
Размер: 3000 слов
Пейринг/Персонажи: Сето Кентаро, Хара Казуя, Ямазаки Хироши, Фурухаши Коджиро, Ханамия Макото
Категория: джен
Жанр: экшн
Рейтинг: R
Краткое содержание: автор вдохновлялся клипом Anacondaz — Мама, я люблю
Примечание/Предупреждения: графическая жестокость, киридайцы — инфернальные свиноебы
Что есть добро и зло, «плохо» и «хорошо»? Как отличить зло от добра и плохое от хорошего? Существуют ли вообще добро и зло, «плохо» и «хорошо»?Ответы на эти вопросы Сето знал точно. Для него это были четыре категории, которые пересекаются чаще, чем принято считать. Каждый день Сето сталкивался с добром — оно случалось ранним утром в виде чашечки двойного эспрессо. Дальше было «хорошо» — пробежка в парке недалеко от дома, прогоняющая из головы сонную муть, согревающая тело, заставляющая его двигаться. Хорошо было чувствовать собственные мышцы, как они туго сокращаются и перекатываются под кожей. Хорошо было размеренно, подчиняясь внутреннему метроному, вдыхать плотный утренний туман. Слушать музыку — бесконечно повторяющиеся пятнадцать треков густого торопливого джаза — тоже было хорошо.
Бытовало популярное мнение, что раннее утро — зло. Сето сам не раз видел во время командных выездов с ночевкой, как Хара просыпался по будильнику и сразу же приходил в бессильную яркую злобу. Он ничего не говорил и не делал, лишь лежал, спрятав голову под одеяло, и испускал физически ощутимые волны страданий и ненависти. Они были одногодками, и Сето доподлинно знал, что Хара совсем не дурак, и оттого еще сильнее удивлялся такой реакции. Сето любил сон, любил его определенно больше жизни, однако ему никогда не приходило в голову, что утро или пробуждение можно занести в категорию зла. Хара считал пробуждение злом абсолютным. Сето, со всей благосклонностью, на которую только был способен, готов был согласиться лишь на зло необходимое.
Он никогда ни с кем не обсуждал подобные вещи, и все уступки и рассуждения происходили в голове. Они были частью бесконечного движения мыслей, неостановимого механизма имени Сето Кентаро. Когда-то Сето пытался медитировать, чтобы урвать немного тишины, но стоило ему начать дышать правильно, он засыпал. Как ему сообщил сенсей, уснув, Сето продолжал дышать правильно, не сбиваясь. Сны под такое дыхание были куда проще и упорядоченней, чем обычные, и Сето решил оставить все как есть, переместив пробуждения в категорию «никак».
Походы на уроки и школа в целом являли собой образец нейтральности. Никаких «хорошо» или «плохо», добра или зла там быть не могло. Кирисаки Дайичи была элитной школой с крепкой репутацией и преподавательским составом, умевшим управляться с любыми детьми. Любой негатив быстро и легко обезвреживался, и заметить его проявления, похожие на краткие робкие вспышки коллективного сознания, возможно было, лишь наблюдая специально. И Сето наблюдал.
Хороший уровень осознанности и способность четко распределять все по соответствующим категориям, не забывая о смежных, имели свои минусы. Категории стали бездонными контейнерами, прожорливыми черными дырами, которые требовалось постоянно наполнять. И Сето наполнял. Эспрессо, пробежка, уроки — все с предельной концентрацией. Каждый глоточек кофе Сето долго катал на языке, преисполняясь своим пониманием категории добра. Пробежка была вторым этапом пробуждения, и Сето воспринимал всем своим существом ощущения тела, звуки музыки, запах утреннего парка. Сето бегал и чувствовал: это хорошо. В школе он отдыхал, вплоть до самого вечера, до тренировок основного состава команды. Тренировки тоже относились к категории «хорошо». На тренировках кипела жизнь — много движений, коммуникация, стратегия, звуки и запахи. Все было важно, и Сето любил играть, потому что на тренировках можно было почувствовать себя чуточку живым. Ключевым было то, что это был маленький кусочек жизни, дававший все необходимое и не больше. От жизни в больших количествах Сето стремительно уставал и потому спал целыми днями — в те моменты, когда не наблюдал. Наполнить контейнеры категорий «добро» и «хорошо» было довольно просто — для этого не требовалось никаких усилий, лишь осознанность, привычку к которой Сето в себе выпестовал.
«Плохо» и «зло» случались с Сето ненормированно, потому что зависели от внешних обстоятельств. Количество въехавших в страну иммигрантов, количество свежих должников, количество отбившихся от рук чернорабочих. Количество тех, кому не повезло. «Плохо» и «зло» напрямую зависели от цифр, и в этом Сето виделось свое, особое удовольствие. И некий замысел. Сето любил цифры.
Несколько раз в месяц у Сето звонил его второй телефон — дешевый неубиваемый черный кирпичик. По этому телефону ему сообщалось время, место и имена. Имена Сето следовало найти в интернете через защищенную сетку, чтобы посмотреть, как выглядят эти люди. «Чтобы не ошибиться, Сето-кун». Сето выполнял все инструкции с присущей ему педантичностью. Ему нравилось соблюдать правила, природу которых он понимал. Такие правила определенно были в категории «хорошо».
После выполнения всех инструкций он передавал необходимые сведения Ханамии, а потом и остальным. Они были единой командой, и вместе так или иначе заполняли все пробелы — в «контейнерах» Сето, чьей-то проектной работе, в «плохо» и «зло». Это было необходимо каждому — по индивидуальным причинам. Принцип непротивления злу — внутреннему — насилием не работал. Да он вообще работал редко, и не на них, уж точно.
В обозначенный переулок они пришли вчетвером — Сето, Хара, Ямазаки и Фурухаши. Ханамия ходил с ними нечасто. Таковы были последствия власти — капитан команды, отличник, хороший мальчик. Последствия и риски — то, что Сето умел просчитывать не хуже самого Ханамии. И это тоже попадало в «хорошо».
Сегодня их целью были пятеро мужчин филиппинской национальности — столпившиеся у мусорного бака неподалеку от тупика, они не заметили, что уже не одни. Мужчины были среднего роста, некрупного телосложения. И это все было не важно. Сето шел замыкающим, убеждаясь, что за ними нет слежки, что перед ними именно то, что должно быть. Не больше, и не меньше.
— О! Каждому поровну, — довольно хмыкнул Ямазаки и хищно оскалился.
— Да ты математик, Заки, — Хара звонко сплюнул жвачку, — их пятеро, нас четверо.
— А я сказал, поровну, — Ямазаки оскалился еще шире и начал медленно наступать.
— Хара, — Сето с удовольствием наблюдал, как зеленые глаза Ямазаки загораются. Очень недобро, очень по-звериному.
— Как всегда, я знаю. Отъебись, — беззлобно бросил Хара. Он был собран, сосредоточен. Похрустел суставами пальцев, повертел головой, плавно повел плечами, распрямляя спину. Острые лопатки ходили под тонкой светлой майкой. Сето жадно смотрел на него, запоминая, сколько сейчас застарелых желтоватых синяков на плечах Хары.
— Сето.
— Да?
— Есть ли какие-то ограничения? — Фурухаши выглядел как обычно — никак. Красивое лицо с идеальной белой кожей, темный бессмысленный взгляд и никакого выражения. Искренний интерес выдавал лишь голос. Сторонний наблюдатель навряд ли заметил бы изменения. Сето знал Фурухаши хорошо.
— Пальцы. Пальцы можно ломать. Ребра не трогать. Нам не нужен случайный летальный исход из-за проткнутого легкого.
— Отлично. Спасибо тебе, Сето, — Фурухаши коротко пожал его руку и тихо прошелестел вперед, обгоняя Ямазаки.
Цели их наконец заметили. Они обернулись как-то необычно синхронно, и все напоролись взглядом на Фурухаши. Сето непроизвольно поморщился — неприятное, должно быть, зрелище. Он подошел ближе.
Ямазаки влетел в группу «целей» бешеным рыжим торнадо, сбивая филиппинцев с ног. Он тихо, но различимо порыкивал, и Сето мимолетно захотелось прикрыть глаза, чтобы просто послушать — гулкие удары, резкие вскрики и тягучее, журчащее рычание.
Распределение «добычи», как всегда, проходило быстро. Фурухаши достался самый грузный из филиппинцев, и Сето заметил, как он немного поморщился. Окружающим казалось, что совершенно невозможно понять, о чем Фурухаши думает. Сето точно знал, что сейчас он думает о том, что лишняя жировая прослойка приглушит звук ломающихся костей. Фурухаши это расстраивало.
Ямазаки достался самый крепко сбитый и высокий. Вокруг Хары кружили двое — кто из них охотник, а кто добыча, понять было невозможно. Сето, конечно, знал ответ наверняка. Сам он не спеша шагал к пятому. За спиной у того был тупик, бежать некуда. Сето собирался быстро разобраться с филиппинцем и выволочь обратно, к выходу из переулка — его основной задачей было смотреть. Не хотелось отвлекаться от зрелища, но «цель» надо было обезвредить. Сето был надсмотрщиком, Сето нес ответственность. Отвлечься от зрелища — небольшая плата за удовольствие. И это было — «хорошо».
Когда он разобрался со своей жертвой, началось самое интересное. Ребята как раз закончили с прелюдиями, и можно было остановиться и смотреть. Сето встал посредине переулка, повернувшись спиной к выходу. Правой рукой он придерживал обмякшего филиппинца, чтобы тот не упал на землю. Лежачих было сложнее контролировать. Сето каждый раз удивляло, что его жертвы не защищаются. Он всегда подходил к ним медленно, даже вежливо, он никогда не озвучивал свои намерения, но они явно были высечены на его лице. «Ты посмотри на него, наверняка сынок якудза!» — насмешничали в младшей и средней школе и, к несчастью, были правы. На третьем году средней школы Сето резко вымахал, и шутки прекратились. Тогда ему стало известно, что страх — это тоже «хорошо». Жертвы Сето цепенели и покорно ждали удара. Он никогда (почти) не занимался жестокими избиениями, это был не его конек. Обычно он просто вырубал их выверенным движением руки, стараясь поменьше испачкаться. Пачкаться ему не хотелось.
Солнце пекло спину, ощутимо нагревая классический черный плащ Сето и затылок. Сето пристально огляделся, жадно выхватывая взглядом мелкие детали. Хотелось рассмотреть каждого по отдельности, поставив оставшихся двоих на паузу. Невозможность это сделать, необходимость следить за всеми тремя делала из Сето — мертвеца, мечтающего о вечном сне — живого. Реальные ограничения мира — это было «хорошо».
Сето с извращенной нежностью смотрел, как Ямазаки, обезумевший, озверевший, дерется со своим противником так, будто от этого зависит его жизнь. В некотором роде так оно и было, конечно. Ямазаки совершенно терял голову, переставая себя контролировать. Он ходил по самому острию рефлексов и возможной для него физической силы. Он дрался грубо, не признавая никаких правил. Ямазаки был жестоким и диким, и оттого был невероятно красив в своей яркой, горящей рыжине, с кривым страшным оскалом и злющими зелеными глазами. Обычно они были глубокого болотистого цвета, но во время драки откуда-то изнутри будто выныривало звериное подсознание Ямазаки, проявляясь бешеным светлым блеском в глазах. Ямазаки никогда не калечил своих противников сверх меры. До определенного порога из-за того, как дрался — ради драки, а не ради нанесения увечий, ради грубого, взрывного взаимодействия, а не искусства. Когда Ямазаки выходил за установленные рамки, его приходилось останавливать. Для этого и существовал Сето. Им не нужны были проблемы, дядюшке Сето не нужны были проблемы, потому Сето следил — любовался — и постоянно анализировал, готовый вмешаться. Они творили зло, но зло подконтрольное.
Фурухаши дрался совсем иначе. Сето всегда охватывал легкий озноб при взгляде на него. Озноб и возбуждение — вполне очевидное, физическое. В этом не было ничего необычного, ничего, что выходило бы за рамки. Сето нравилось ощущать, как кровь во всем теле бурлит и медленно, но верно устремляется в одну точку. Ему нравилось чувствовать, как член медленно набухает, упираясь в ткань одежды. Головку быстро натирало белье, а яйца сладко тянуло, так, что хотелось сжать их в горсти. Все это было однозначным «хорошо», тем, что Сето любил.
Фурухаши двигался плавно, как змея. Все его движения были гипнотически ровными, полными выстуженной аккуратности, тело — гибким и послушным. Тягучий подъем плеча стремительно перетекал в резкий и точный удар кистью. Сето не знал, где и чему Фурухаши учился, но это был явно не уличный стиль борьбы. У противников Фурухаши никогда не было шансов — ни на побег, ни на целые кости. Сето, затаив дыхание, смотрел, как красиво и мягко движутся белые руки, как остальное тело будто бы следует за ними. Челка Фурухаши, обычно аккуратно зачесанная на сторону, растрепалась и падала ему на глаза. На лбу выступили блестящие бисеринки пота, щеки зарумянились. Лицо Фурухаши в обычной жизни было красивым, но плоским и сухим, как профиль, выведенный тушью на бумаге. Сейчас же он был живым абсолютно, абсолютно человеком, абсолютно настоящим. То, как его все такие же пустые и бессмысленные глаза сочетаются с раскрасневшимися щеками и кривящимся ртом, завораживало. Страшно, контрастно, красиво. Сето перевел взгляд на жертву — тот смотрел Фурухаши в лицо практически не моргая. Рот исказила гримаса настоящего страха. Сето медленно провел языком по губам. Затылок уже очень сильно напекло, но он отмечал это как-то отстраненно, будто это происходило не совсем с ним. Плащ можно было бы снять, но Сето не хотел шевелиться больше необходимого, боясь сбить налаженный ритм жизни переулка, который казался отдельной от остального мира системой, жившей по своим законам.
Сето сделал небольшой шаг в сторону Фурухаши, чтобы лучше слышать — он не был уверен, делает он это как надсмотрщик, или ближе придвигается к дверной щели, будто вуайерист. Дыхания Фурухаши слышно не было совсем — если Ямазаки дышал так, что, судя по звуку, ветром должно было снести пол-района, то Фурухаши, казалось, не дышал вовсе. Никогда. Сето услышал тихий, чуть чавкающий хруст. За ним двухголосье стонов. Боль и наслаждение. Фурухаши был безэмоционален, но некоторых реакций скрывать не умел. Сето стал считать. От каждого хруста подводило живот, от каждого стона поджимались пальцы на ногах. Фурухаши стал таким красивым, глядя на эту боль, слушая ее, что его хотелось убить. Максимально быстро и безболезненно, аккуратно, чтобы красоту эту сохранить. Живую, трепещущую. На счете «десять» все стихло, только монотонное жалкое поскуливание вторгалось в тонкую тишину.
Сето проследил еще немного: Фурухаши, как и Ямазаки, совершенного срывало крышу. Он себя не контролировал, и его нужно было останавливать. И для этого существовал Сето. Каждый раз, когда ему приходилось их останавливать, это было хуже прерванного оргазма. Намного хуже. И это было «плохо». Но необходимо.
Для остановки и контроля у Сето был Хара. Хара не терял голову от драки и постоянно находился рядом, готовый получить команду. Хара был своевольным мудаком по жизни, но отлично понимал, что такое командная игра, и что главного стратега логично слушаться. Сето восхищало сочетание этих качеств.
Каждый из них приходил на эти встречи за чем-то своим — общая цель делилась на несколько мелких личных. Каждая удовлетворялась, они отлично подходили друг другу.
Хара чаще всего брал на себя больше, чем остальные. Он метался по всей площади, поспевая то тут, то там, помогая тогда, когда это не требовалось, но снижая общий градус. Хара дрался очень небрежно, постоянно подставляясь под удары, которых легко можно было бы избежать. На тренировках они учились уворачиваться, учились бить так, чтобы не покалечить самих себя, учились падать. Все эти умения Хара отметал как ненужный мусор. Если на пятой минуте драки ему не разбивали лицо, значит, с противниками было что-то не так.
Сето любил смотреть, как Хара иногда замирает, позволяя себя бить. Вот ему прилетает в живот, и перед тем, как согнуться пополам, Хара широко улыбается. Сето жадно запоминал каждую такую улыбку, мельком думая, что они могли бы заменить ему утренний двойной эспрессо. На каждый удар, от которого его лицо расцветало блаженнейшей из улыбок, Хара жестоко отвечал, возвращая боль с процентами.
Однажды Сето прямо спросил его — зачем он так делает, зачем позволяет избивать себя. В первый раз Хара ответил, что все ради команды, все ради того, чтобы голова оставалась на плечах, чтобы не спятить как Ямазаки и Фурухаши. Чтобы быть полезным тебе, Сето. Щелчок жвачки.
Во второй раз Хара ответил, что это потому что ему нравится. Что, будь у него такая возможность, он бы подрочил прямо там. Что от каждого удара он чуть не спускает в трусы. Сето тогда сразу же захотелось его ударить — по лицу, в живот. Просто чтобы проверить. Потом он стал замечать эти улыбки, и желание что-то проверять отпало само собой.
В этот раз Хара был более сдержан. Это значило — всего лишь разбитая губа и сбитые костяшки. Он не нежничал с противниками, но сам подставлялся куда меньше обычного. Они ждали Ханамию. Фурухаши и Ямазаки были бесполезны, но Хара должен был держать себя в руках.
Сето встряхнул свою жертву — тот как раз начал приходить в сознание. Среди своих товарищей он традиционно оказался самым целым, на ногах стояли только жертвы Хары. Хотя, конечно же, это было сделано специально. Когда Ханамия положил ледяную ладонь на перегревшееся плечо, Сето почти не вздрогнул. Ханамия всегда ступал тихо, по-кошачьи, и если хотел подойти незамеченным, ему это удавалось. Впрочем, Сето никогда не пытался этому помешать. Бессмысленная трата ресурса.
Ханамия поднырнул под рукой Сето, вставая спиной к нему. Перед ними — жертва Сето, чуть сбоку — Хара, рядом с ним — его противники. Хара на какое-то время отвлекся, они отвлеклись тоже — поведение Ханамии со стороны казалось странным.
Вот он протянул руку вперед, обводя по воздуху контур стоящего перед ним филиппинца. При других обстоятельствах этот жест можно было бы принять за проявление нежности, на самом же деле на языке Ханамии это было чем-то сродни смертному приговору. Ханамия шагнул вперед, — филиппинец попятился, покачиваясь после долгого обморока. Ханамия сделал еще шаг — Сето неотступно следовал за ним по пятам, и так же внимательно за ними перемещался Хара, — филиппинец отступил еще, споткнулся о собственную ногу и упал назад. Сето очень жалел, что не видит лица Ханамии. Он мог только воображать, восстанавливать давно увиденный образ по памяти, но этого не хватало. Собственное воображение было неспособно воспроизвести всю ту нечеловеческую жестокость, которая отражалась на лице Ханамии, уплотняясь с каждым его шагом. Каждый из них умел делать страшное лицо, даже сильно стараться нужды не было — природа преуспела сама, но ни у кого не получалось смотреть на людей так, как смотрел Ханамия.
Сето должен был следить, чтобы на Ханамии ни осталось ни следа, Хара — чтобы на них не напали. Чуть поодаль, в конце переулка, в тупике, Фурухаши и Ямазаки со скучающими лицами по инерции пинали своих. Те уже были неспособны сопротивляться и, казалось, вообще отключились, что было к лучшему.
Ханамия подошел к упавшему филиппинцу и резко наступил ему на пах ногой в аккуратном начищенном ботинке. Филиппинец шумно выдохнул и подавился криком. Сето кожей почувствовал, как те, которых пас Хара, вздрогнули и замерли, наконец-то по-настоящему испугавшись. Ханамия повторил. Потом удары — скучные, монотонные, как бой часов, — пришлись по животу, ребрам, груди. Филиппинец кашлял кровью, а Сето следил, чтобы ни одна капля не попала на Ханамию.
Всем им что-то нужно было в этом переулке — и в любом другом. Подобные выходы походили на выгул диких зверей — для Сето. Хотя себя он выгуливал тоже, разница была только в способе получения удовольствия. Путь оставался один — через узкий переулок с тупиком в конце, грязные стены и жарящее спину солнце.
Ханамия был их капитаном. Ханамия был их тренером, самым умным, отличником и талантливым обманщиком, виртуозным актером. Ханамия был самым страшным из них. И Ханамию остановить было нельзя. Пока что он останавливался сам. И пока что — пока Сето стоял у него за спиной, следя, чтобы ни один волос не упал с его головы, — Ханамия тоже был контролируемым злом.
Когда Ханамия закончил — остановился, Сето отошел, коротко кивнув Харе, и набрал специальный номер на своем втором телефоне. Когда твой дядюшка — оябун, это может приносить очень много неудобств. Это может быть действительно «плохо». Сето достаточно хорошо осознавал происходящее внутри себя и вокруг, чтобы превратить это «плохо» в «хорошо».
Игроки команды Кирисаки Дайичи отлично контролировали себя на площадке и не нанесли ни одной действительно серьезной травмы, и все — только запланированные. Филиппинские иммигранты вовремя платили по счетам.
Если бы Сето спросили, что он думает о концепции добра и зла, он бы сказал, что существует зло необходимое. И что часто оно попадает в категорию добра. Еще он бы добавил, что добро не всегда значит «хорошо». А те, кто делает хорошее, часто оказываются плохими людьми. И это-то и есть самое важное.
Сето был плохим человеком. И он знал об этом очень и очень многое.
И это было хорошо.
@темы: Фанфик, Преступники, The Rainbow World. Другие миры, День на странных берегах, Kirisaki Daiichi Team
-
-
13.05.2016 в 21:50в интересах мальчиков, чтобы вечеринка удалась, потому как страшно даже представить, на что способна " милейшая одинокая женщина"
Выгул диких зверей
очень интересный текст, текст-размышление: добро и зло, единство противоположностей - везде и во всем - в людях, в ситуациях, в чувствах, в мире...
очень понравилось, было над чем задуматься
спасибо большое!
-
-
15.05.2016 в 00:46автор Secret Service
-
-
15.05.2016 в 02:00-
-
02.06.2016 в 00:10