
Автор: Kirisaki Daiichi Team
Бета: Kirisaki Daiichi Team
Сеттинг: День 42 - Футуристическое АУ
Размер: 16958 слов
Пейринг/Персонажи: Киеши Теппей/Ханамия Макото, Ямазаки Хироши, Хара Казуя, Фурухаши Коджиро, Сето Кентаро, ОЖП
Категория: слэш
Жанр: романс, драма, нф
Рейтинг: R
Краткое содержание: "Что КириДай знает о дружбе", - закралась в голову Киеши мысль, и он нахмурился, потому что о дружбе они как раз знали.
Предупреждения: сложные семейные отношения
Ссылка на скачивание: .rtf, .fb2

— Йухууу!
Киеши даже сначала не понял, что это ему. Мари пришлось крикнуть еще раз и вдобавок помахать рукой. На нее начали оглядываться.
— Мари! Какая встреча…
— Неожиданная? — она не стала выбираться из-за столика, только приподнялась, чтобы чмокнуть Киеши в щеку.
— Неожиданная, — Киеши отклонился, улыбаясь, и превратил движение в поклон. Мари никогда не оставляла попыток его подловить и никогда их не скрывала.
— Какие-то дела в муниципалитете? — Киеши знал, что нет.
Мари рассеянно смотрела в окно, из-за больших темных очков лицо ее казалось непроницаемым. Правая рука привычно лежала на выпуклом животе — в самый раз для… какого месяца?
«Надо будет уточнить, — думал Киеши, — а то опять суматоха, покупка подарков в последний момент… Ханамия расшипится».
Ему тут же представился шипящий Ханамия, так ясно, как только могут представляться близкие люди.
— Ты так нежно улыбаешься, — Мари отодвинула чашку и положила локти на стол.
Киеши поперхнулся от такой откровенности.
— Вспомнил Ханамию?
Киеши откашливался в салфетку. Эта ее западная прямота. Каждый раз, видя Мари, разговаривая с ней, Киеши заново поражался сначала ей, а потом тому, что Сето, сонливый, умный и осторожный, умудрился жениться на этой канадской француженке: яркой и какой-то удивительно разболтанной. Хотя она, конечно, производила сильное впечатление. Высокая, прочная, с неаккуратно, но вдохновенно вылепленным асимметричным лицом, с широким небрежным ртом, она вместе с тем казалась созданием почти эфемерным. Невозможно было представить ее осевшей на одном месте или состарившейся. Она всегда громко шутила и, как подозревал Киеши, была несчастна в браке: после вопроса про Ханамию губы ее расстроенно дрогнули, рука опять легла на живот. В таких случаях окружающие обычно начинали ворковать, сюсюкать, спрашивать, когда же у Кё появится братик…
— Как ты? — Киеши протянул ладонь, и Мари поспешно и цепко ухватилась за нее, как тонущий за скользкую железную цепь. С ее лица сбежала вся бравада, и стало видно, насколько она бледна и устала. Накрашенные губы горели на лице, точно режущая полоса рассвета в простуженный слякотный день. Мари молчала. Киеши начал потихоньку волноваться, глядя на тусклые, тщательно разложенные по плечам волосы.
— Нормально, — равнодушно сказала она после долгого молчания.
— Что говорят врачи? — Киеши спросил наугад, наклонившись и пытаясь заглянуть за край очков.
Мари вяло дернула плечом.
— Тебя ведь наблюдают в том центре? В котором…
— Все еще работает моя свекровь. Да, в нем.
«В чем же дело?» — Киеши ждал, но терпение его заканчивалось.
— Да все нормально, — она поморщилась.
«Тогда бы ты не сидела здесь, примчавшись через полгорода», — встревоженно думал Киеши. Он бы уверен, что никаких дел ни в муниципалитете, ни где-нибудь поблизости у Мари не было.
— Ты так улыбался… — невпопад заметила она. — Из-за Ханамии?
— Из-за него, — не стал лукавить Киеши.
— Ты хороший, Киеши, слишком хороший для них.
У Киеши сами собой поднялись брови и вытянулось лицо.
— Что значит «для них»?
Мари кривовато улыбалась.
— Послушай, насчет «хорошего», я уверен, что Сето бы никогда…
Мари неожиданно громко и весело расхохоталась, откинув голову.
— Что ты там себе навыдумывал? Конечно, никогда. Он — это подарки, «дорогая», всякое такое.
Мари отпихнула руку Киеши. В отражении выпуклых зеркальных очков плавало его нахмуренное лицо.
— Нет, все вполне… — она задумалась и с трудом выдавила, — как положено. По японским меркам даже лучше.
Паузы в диалоге плыли между ними, как что-то ощутимое, тревожная пленка шума, старательно разделявшая их.
— В общем, спасибо. Извини, что заняла твое время.
Она встала, обморочно покачнувшись, Киеши едва успел подхватить ее под локоть.
— Я вызову такси.
— Слишком дорого, к тому же я на машине, стоянка…
— Давай ключи, я пригоню.
— Ах, какой ты джентльмен.
Мари стояла, прислонившись к его плечу и покачиваясь, пока Киеши вызывал такси.
— Ты хороший, — повторила она, — а вот этого всего… положенного… для брака этого недостаточно.
— Мари, ты знаешь, я на твоей стороне, — Киеши осторожно держал ее под руку, ведя к выходу, — но Сето мой друг, и если это не разговор для органов опеки и попечительства, лучше бы вам обсудить это все с ним.
Она опять рассмеялась.
— Везунчики! Как им только удалось тебя подцепить?
— Я живу с Ханамией.
— Ты спишь только с Ханамией, — отбрила Мари. Киеши услышал в ее голосе отточенную, заржавевшую, пестуемую обиду. — В остальном…
На прощание она бесцеремонно и больно щелкнула его по носу.
Киеши смотрел вслед такси, машинально покручивая в руке брелок с ключами. Съесть сэндвич он так и не успел. В его кармане завибрировал мобильник.
— Эти опять явились, — буркнул Ханамия. — Монитор не трожь, — рявкнул он в сторону. Где-то на фоне засмеялись. — Опять холодильник обнесут.
— Вот уж неправда, — Фурухаши. — Мы со всем своим.
— Бухлом, Ямазаки и Сето, — крикнул Хара откуда-то издалека.
Киеши помолчал, пытаясь собраться. В стеклянной двери отражалось хмурое преддождевое небо и его лицо — обеспокоенное и серое при таком освещении.
— Да, я… — он потер лоб. — Я освобожусь как обычно. Что-нибудь прихватить?
«И надо ведь пригнать машину…»
Трубка затрещала, явно переходя из рук в руки.
— Алло? — Ямазаки что-то параллельно жевал. — Ну я даже не знаю. Вроде всего купили. Хотя… Захвати, что ли, кофе для Сето, а? А то он опять.
— На кухне, в третьем шкафчике справа, за пачкой хлопьев.
— Тех самых? — в голосе Ямазаки послышалось благоговение. Ханамия признавал только одну марку хлопьев и пачку с ними готов был защищать с самыми гнусными оскорблениями наперевес, особенно поутру, перед лицом особо голодного Хары. Лучшей охранной системы для кофе, который Сето пил как воду, по мнению Киеши, еще не придумали.
— О, нашел. Вот спасибо, — в голосе Ямазаки светилась улыбка. — Какой ты молодец. А то Сето опять бы проснулся часа в два и всех бы разбудил.
— Ага… — Киеши посмотрел в серое вспухшее небо. Повеяло сыростью, на мостовую упали первые крупные капли дождя.
— Киеши, что-то случилось? — прекратив шуршать, осторожно спросил Ямазаки.
В такие моменты он не тревожился, а скорее напрягался, и это было очень слышно.
— Что случилось? — повторил глухо еще чей-то голос. Сето?
— Ничего, — ответил Киеши обоим, — скажи Сето, пусть не пьет. Я чуть-чуть задержусь, приеду на машине Мари.
— Мари, — трубка, судя по звукам, опять перекочевала из руки в руку.
— Мари? — глубоко и мягко, будто только что проснувшись, повторил Сето.
— Она тут проезжала мимо, заехала ко мне. Кажется, она не очень хорошо себя чувствовала…
— Какая неприятность, — Сето помолчал. — Я разговаривал с мамой, она сказала, что все в пределах нормы… Позвоню ей. Пускай понаблюдает за Мари. Да и Кё по бабушке соскучился.
— Я думал, ты позвонишь самой Мари.
— А. В самом деле, — равнодушно согласился Сето. — Ей тоже. — голос его внезапно потеплел. — Спасибо за заботу. Ты сам, главное, не задерживайся. А то давно мы так не собирались. Сколько? Недели полторы, две?
— Хорошо.
Киеши нажал на кнопку отбоя. Тревога его не унялась, а как бы осела сплошным темным осадком.
«Как им только удалось тебя подцепить», — всплыло вдруг в памяти. Киеши, помотав головой, поднял воротник куртки и бросился под набирающий силу дождь.
* * *
Киеши освободился позже, чем рассчитывал. Когда он подъехал к дому, на улице уже стояла промозглая ночь. Дом Киеши прятался в тени. Сквозь листву живой изгороди просачивался уютный матовый свет, ложился на дорожку желтоватыми небольшими квадратами. Из-за темноты Киеши намучился, пока загонял машину на специально отведенное для этого место рядом с домом.
— Наконец-то!
Киеши устал, ему хотелось переодеться, согреться в ванной, надеть что-нибудь теплое и дремать, прижавшись к боку Ханамии, пока тот, укутавшись едва ли не по ноздри, что-то чертит в воздухе на прозрачном виртуальном экране и время от времени ругается на одном из трех или четырех незнакомых иностранных языков.
— А обещал как обычно, — с упреком сказал Ямазаки.
— А вы фонарь не включили, — Киеши сидел на деревянном полу, поднятом над уровнем нижнего, каменного, и смотрел на чужую обувь: элегантные остроносые ботинки, кроссовки, еще ботинки — на шнуровке, высокие, такие, словно их владелец собрался покорять какую-нибудь непроходимую чащу, уныло-коричневая пара морально устаревших туфель…
— Хара, а вот это вот красное…
— Это мои мокасины, — Хара высунулся у него из-за плеча: все такие же крашеные растрепанные волосы, щелканье жвачки, запах мяты. Киеши выдохнул и прикрыл глаза. Он был дома.
Из дверного проема пахло жареной рыбой, темпурой, кунжутным маслом: горячей, вкусной едой. Тянуло сквозняком. Ветер тоненько звенел и еле слышно щелкал деревянной рамой. В традиционном доме поздней осенью и зимой всегда было холодно. Пожалуй, даже холодней, чем на улице.
— Устал? — Хара спустился, сел на корточки у его ног и смотрел теперь снизу вверх. Киеши улыбнулся.
Все было тихо, слышался только стук посуды, какое-то шуршание, бульканье закипающего чайника — и больше ничего. Хара принялся распутывать шнурки на его ботинках.
«Оставь» Киеши и окрик «Хара!» Ханамии прозвучали одновременно.
— Тогда давай сам и поменьше похоронного энтузиазма, — Хара самым естественным образом хлопнул Киеши по коленке — по левой, стервец — и отправился в гостиную с анонсом: — Человек хозяина явился, но какой-то слишком дохлый.
— Хватит подлизываться, — отозвался откуда-то Ханамия, — знаешь ведь, кто тут хозяин.
В некоторых вещах Ханамия бывал если не щепетилен, то, по крайней мере, занудно точен.
— Ой, и правда. Хозяин хозяина?
Кто-то кого-то чем-то треснул, кто-то ойкнул, кто-то заржал.
— Ну что такое, только я от корпоратива отплевался, — мрачным холодным голосом жаловался Сето, — как и тут поспать не дают.
— Изверги, — Киеши стянул ботинки нога об ногу и прошел в гостиную.
Ханамия великодушно отодвинул свой стол с тремя старомодными плазменными мониторами в дальний угол в пользу котацу. Сето спал, улегшись прямо на пол и укрывшись до половины груди темно-коричневым толстым одеялом с вышивкой из серебряных бабочек и стрекоз. Фурухаши держал в руках органайзер, как христианский миссионер — карманный молитвенник, и выглядел так же возвышенно и благонадежно ровно до той поры, пока не поднял глаза.
— Ты сегодня долго.
Киеши неопределенно кивнул. Хара, повозившись, притерся спиной к дивану и тут же сунул ноги под одеяло. На столешнице, среди множества мисочек с закусками ждала своего часа горелка на одну конфорку.
Хара, только что устроившийся, вдруг выругался сквозь зубы, подскочил и пошел на кухню. Фурухаши чему-то коротко улыбнулся.
— Макрель, ненавижу макрель, — донеслось с кухни.
Киеши только наклонился, чтобы сесть, но колено вдруг свело, как иногда бывало в холод, ничего не заболело, но нога разом перестала гнуться.
— Иди, ванна готова, — из коридора, из волны влажного тепла явился Ямазаки.
Все, как заметил Киеши, уже переоделись в домашнее: Фурухаши нацепил любимую хламиду, что-то вроде длинного шарфа с рукавами, и завернулся в нее как гусеница в кокон, на Сето был привычный колючий свитер с ирландскими косами, давным-давно позабывший собственный цвет. Ямазаки поправлял закатанные рукава клетчатой рубашки и выглядел обнищавшим канадским лесорубом. Для полноты картины ему не хватало только рыжей бороды.
На стене, на плечиках висели в ряд рабочие черные костюмы, такие одинаковые, что больше походили на форму. Да ей, по сути, и являлись.
— Слушайте, а где полотенца, которые я из Египта привез? — Ямазаки прошел в спальню, стукнула дверца шкафа, зашуршала одежда. — Хорошие же полотенца, большие.
— Лучше японских полотенец еще ничего не придумали, — сварливо отозвался Ханамия с кухни.
— Это лучше японских юкат еще ничего не придумали, а насчет полотенец ты не прав, — Ямазаки вынес Киеши юкату — его любимую, серую, такую нежную и любящую, каким Ханамия никогда не был и стать не мог бы. Киеши получил ее в подарок на один из дней рождения и так до сих пор и не знал, чей же это подарок. Ямазаки держал юкату на вытянутых руках. Киеши улыбнулся ему: «Спасибо».
Ямазаки моргнул, а потом хмуро изогнутый его рот дрогнул, сложившись в неумелую улыбку. Ямазаки как-то почти по-детски смущенно нахмурил брови и кивнул. Разогнуть колено с первой попытки у Киеши не получилось.
— Нога? Помочь? — тревожно спросил Ямазаки.
— Мне помоги, — слаженно ответили ему Ханамия и Хара с кухни.
— Вы и сами управитесь, — рявкнул им Ямазаки. — Четырех рук уж как-нибудь на одну кастрюльку хватит!
На кухне воцарилась шипящая, булькающая тишина.
— Еще рис, — осторожно добавил Хара.
Киеши заметил протянутую руку только раза со второго.
— Спасибо, Фурухаши.
Тот кивнул, формально обозначив на лице улыбку:
— Они так полночи пререкаться могут.
Полночи или нет — слышимость в доме была хорошая, но стоило Киеши уйти в ванную, как воцарилась тишина. Слышно было, как за дверью ходят, как стучит нож, хлопает дверца духовки и стук крышки. И больше ничего.
— А жадный Ямазаки накупил темпуры, — наябедничал вдруг Хара.
— Сам ты жадный.
Киеши слушал потасовку, зная, что, если бы не он, она происходила бы в молчании. Киеши прикрыл глаза. Иногда он так завидовал этой командной слаженности.
— Мы уже заждались, — Ханамия остро посмотрел поверх стола, накладывая в пиалу рис.
— Привет, — Киеши улыбнулся ему.
— Что?
— Ну я как пришел, мы не поздоровались.
Ханамия поморщился и неопределенно махнул лопаточкой.
— Ну привет, — Ямазаки так хлопнул Киеши по спине, что тот едва не лег грудью на стол.
— Ямазаки! — понеслось раздраженное со всех сторон.
— Мы тоже еще не здоровались, — Ямазаки под шумок стащил целых четыре креветки темпура и, довольный, отбивал палочками безуспешные атаки Хары.
— Ужасная погода, — Фурухаши поправил челку, холодно глядя на развернувшиеся креветочные войны. Ханамия выступал в качестве арбитра, угрожая обеим сторонам расправой и конфискацией. — Депрессивная. Этот ужасный дождь…
— Зато дома хорошо, — Киеши согрелся, укрыл ноги одеялом. Сето подсунул ему под колено подушку. — И никто не сидит, уткнувшись в экран.
Теперь это везде стало привычным зрелищем: голубоватые экраны, висящие перед пользователем прямо в воздухе, виртуальные очки, благодаря которым можно было жить в сети постоянно. В кафе, в парках разворачивались прямо в воздухе подрагивающие светящиеся медузы интерфейсов. На улице это выглядело еще ничего, зато любое помещение из-за голубоватого бледного сияния тут же превращалось в подобие подводного грота или морга. Киеши, счастливо вздохнув, подставил лицо уютному желтоватому свету лампы.
— Что поделать, так и происходит. — Сето сдвинул маску для сна на лоб, как очки. Лицо его за последнее года два не похудело, а словно бы закостенело в недружелюбной геометрии угловатых скул и впалых щек, кожа плотно натянулась, утратив свежесть. Сето как будто мумифицировался при жизни. Зато глаза его остались очень ясными, умными, живыми, с яркими кофейными радужками и чистейшего цвета белками. — Кажется, что разве что лет через двести наступит некое мифическое будущее: киборги на улицах, машины на воздушных подушках. А потом вдруг раз, оглядываешься вокруг, а оно уже и наступило.
— На улицы выпустили киборгов? — улыбаясь, уточнил Киеши.
— Не настолько буквально, — Фурухаши тщательно расчленял в пиале кусочек рыбы.
— Ну, вон те же экраны. А я еще помню время, когда и мобильный не в каждой семье водился, — Сето потянулся, и Киеши почувствовал случайное прикосновение его ноги под столом. — Саке?
Киеши отрицательно покачал головой. Усталость отпустила его, превратившись в сонливость. Ему хотелось пересесть к Ханамии, но их отделяли друг от друга с одной стороны Сето и Ямазаки, с другой — Фурухаши и Хара. Ямазаки и Хара самозабвенно ссорились, выражение лица Ханамии с каждой минутой делалось все острей и хрустальней. Киеши решил, что никого не будет спасать.
— Как прошел твой день? — негромко спросил Сето. Фурухаши, придерживая вязаный рукав своей хламиды, наливал ему саке. Киеши даже не услышал, как Сето его попросил об этом.
— Мой день… — это разом вернуло Киеши к воспоминанию о визите Мари. — Как обычно. Переговоры, много электронных документов. Встретился с Мари.
— В самом деле, — улыбка Сето похолодела и стала отстраненной. — И что она?
— Мне показалось, она не очень хорошо себя чувствует, — осторожно заметил Киеши.
— Это так. — Сето не стал пить, отставил стаканчик. — Вторая беременность проходит труднее первой. За ней наблюдают врачи, сегодня мама обещала выбраться.
— Ты разговаривал с ней?
— Ну конечно. Как бы я еще узнал, что она собирается приехать.
— Мари, — тихо, с нажимом повторил Киеши, — разговаривал ли ты с Мари?
За столом вдруг воцарилась тишина. Все смотрели на Киеши молча, с каким-то удивительно похожим выражением, которое у него не получилось распознать. Напряжение? Осуждение? Тревога?
Хара лопнул жвачку, разбив тугую, неловкую паузу.
— Учитывая, что Мари — жена Сето, я думаю, это только их личное дело.
Резонное замечание, но Киеши, до того и сам сказавший Мари что-то похожее, отчего-то не смог с ним согласиться.
Может быть что-то такое появилось в его лице — Ямазаки напрягся, Фурухаши прикрыл веки.
— Я ревную, — голосом, полным отвращения, сказал Ханамия.
— Я тоже, — добавил Сето. И почти тотчас же улыбнулся с вернувшейся теплотой. — Спасибо тебе за заботу. Я, конечно же, проконсультировался с ее врачом, поговорил с мамой. Поверь, если не полная безопасность, то внимательнейший уход ей обеспечен. А мне — тоже надо отдохнуть.
За столом согласно закивали.
— Должны ведь и у нас быть свои радости, — Ямазаки, кажется, хотел стукнуть кулаком по столу, но сдержался. — Аяко вон, наверное, думает, что я по хост-клубам шатаюсь.
— Ой да, — Хара, кажется, даже ужинал со жвачкой во рту. — Из Сето такая офигенная хостесс…
Сето швырнул в него маринованной сливой. Ямазаки подскочил со своего места, перегнулся через стол и поймал сливу в полете.
— Трехочковый!
Хара засвистел, Фурухаши и Сето аплодировали.
— Это все твоя работа, — бросил Ханамия упрек Киеши. — Курируешь детские сады, вот и еще один вырастил.
— Не вырастил, а получил в приданое, — брякнул Ямазаки и был нещадно бит лопаточкой для риса.
Киеши внимательно следил: уголок рта Ханамии подрагивал от улыбки.
Уборка вышла как всегда шумной, все мешали друг другу, Киеши наконец-то сумел добраться до Ханамии. Тот на него и не посмотрел, но тут же прижался теплым боком.
— А теперь что? Может, в карты?
— Теперь наконец-то спать, — Сето отобрал у Хары похищенную подушку. — Поздно, ночь на дворе. А у нас на завтра планы.
У них были планы. Фурухаши заказал столик в каком-то новом ресторанчике французской кухни, и они планировали погулять, а потом еще погулять и, конечно, сходить в ресторан.
Выключили свет. В наступившей синеватой темноте какое-то время слышалось шуршание, сопение, затем все стихло. Киеши лежал на спине, глядя в потолок с трепещущими черными тенями от листвы, и, погрузившись в стоячее, довольное озеро дремоты, счастливо представлял себе следующий день. Как он проснется, повернется — и рядом с ним будет спать на боку Ханамия с умиротворенным, пронзительно красивым во сне лицом, с растрепавшимися тяжелыми прядями, с ровными ключицами в вырезе юкаты. И вот он будет лежать и любоваться, пока Ханамия не проснется. А он проснется очень быстро, и первый взгляд его будет туманный и отстраненно-нежный, и он наверняка улыбнется. А вот после этой улыбки пролегал водораздел между счастьем и ежедневной жизнью. Киеши не мог удержаться и улыбался в ответ. И его собственная улыбка как будто по-настоящему будила Ханамию. Он тут же фокусировался и одевался в обычную свою защитную броню внимательности. Это было привычно и даже хорошо, потому что свойственно Ханамии, но Киеши все равно хотелось туда, в первую утреннюю улыбку. Он думал, что когда-нибудь сможет не улыбнуться в ответ, и вот тогда…
Ханамия заворочался у него под боком, гибко прижался — жилистый, худощавый и вместе с тем недобро тяжелый, такой, словно каждая кость в его теле была железной — жарко, насмешливо шепнул: «Хочешь?»
Киеши почувствовал, как Ханамия взял его руку и медленно потянул ее под одеяло. Сначала были складки ткани: пухлой и мягкой — одеяла, потом слегка шершавой — юкаты, а потом ладонь его легла между бедер Ханамия. После ткани прикосновение к гладкой, теплой коже показалось ему оглушительным. Киеши неторопливо повел ладонью вверх, до самого паха. Помедлив, большим пальцем обвел полунапрягшийся член Ханамии. Тот глубоко, почти неслышно дышал, глотая улыбку. Киеши мог ясно представить ее и в темноте, видел глазами своей души: длинную, во весь рот, узкую, с легким презрительным изгибом.
Киеши затопила волна эйфорической благодарности. Он медленно вытянул руку у Ханамии из-под юкаты, целомудренно положил ему на талию, прошептал одними губами: «Нет», и принялся его взахлеб целовать, неслышно и часто.
«Свято-о-о-оша», — захлебываясь, ядовито шептал Ханамия в поцелуи, и ласковая, жалостливая презрительность лишь ясней проступала в его тоне. Все это происходило практически беззвучно, не громче обычного шелеста одеяла во сне. По ту сторону котацу кто-то хихикнул.
— На себя посмотрите, — во весь голос злобно сказал Ханамия. — До сих пор спите, взявшись за ручки.
— Вот и неправда, — очень быстро отозвался Ямазаки.
— Ну и что? Бывают привычки и похуже, — одновременно с ним подал голос Хара.
— Ай-яй-яй, а как же ваши жены? — ровным тоном, идеально подходящим к его взгляду, протянул Фурухаши.
— А причем тут жены? — с искренним непониманием спросил Ямазаки. — Мы же, ну. Ничего такого.
Вот это и было самое удивительное — они и в самом деле совсем «ничего такого», Киеши долго наблюдал за ними и знал это наверняка.
— Жены? Если будут спать рядом, тоже возьмутся за ручки? — протянул Хара.
— Если будут спать рядом, предполагаю, будут просто спать. Как все нормальные люди. Давайте уже и мы, наконец, сделаем так же. Сколько можно? Пожалуйста, спасибо, — пробормотал Сето.
Киеши целовал Ханамию, пока тот хихикал, и целовал еще — без всякого намека, просто в знак привязанности. И так, кажется, и уснул, нечаянно пропустив в сон узкое, холодное тело неприятной мысли: Сето так и не позвонил Мари.
* * *
Он проснулся затемно и некоторое время лежал, бессмысленно глядя в потолок и пытаясь понять, что же его разбудило. В ночной тишине как будто плыл какой-то ритмичный зуд. Киеши рывком поднялся: в кармане его куртки надрывался мобильник. Экран полыхнул ему неоном прямо в глаза так, что пришлось зажмуриться. Семь пропущенных вызовов. Киеши похолодел.
— Просыпайтесь, — спустя несколько минут он прыгал на одной ноге, благословляя тепло и гнущееся колено.
— Что случилось? — сонно спросил кто-то.
— Мари! У нее преждевременные роды с какими-то осложнениями. Звонила мама Сето. Нас ждут в больнице.
Киеши путался рукой в рукаве и одновременно пытался вспомнить, куда положил ключи.
— А зачем? — вклинился в его суматоху холодный голос Сето.
Киеши замер и обернулся. Они все смотрели на него: встрепанные со сна, настороженные, неуловимо враждебные.
— Я собирался блинчиков с утра испечь, — Фурухаши аккуратно расправил одеяло. Хара и Ямазаки что-то согласно заворчали.
Киеши не понимал их.
— Надо ехать, — твердо сказал он.
Никто не двинулся с места.
— Вы слышали? — голос Ханамии звучал как хлыст. — Подъем.
— Ох, ну хорошо, хорошо, — Хара, стеная, выпутался из одеяла.
— Ну, может, я еще успею пожарить блинчиков…
— Останешься и можешь хоть обжариться, и вон… Хара пусть остается, поможет,- отрезал Ханамия.
— А мы едем сейчас же, — вставил Киеши.
— Тогда ты поведешь, я без кофе бесполезен, — Сето бросил ему ключи.
Всю дорогу он мирно проспал — Киеши время от времени бросал на него взгляды в зеркало заднего вида.
К больнице они подъехали в белых рассветных сумерках. Светлое, будто костяное здание встретило их тишиной и смутно знакомым, пронзительным запахом.
Администратор провела их в комнату ожидания для родственников и удалилась без единого слова. Зевающий Ямазаки убрел следом за ней на поиски автомата с едой и напитками. Сето свернул куртку, подпихнул ее под голову и снова уснул, сложив на груди руки. Ханамия смотрел куда-то в окно. Зыбкий утренний свет выбелил его лицо до полнейшей сосредоточенной отстраненности. Киеши подошел к нему, притянутый чистотой этой картины: ясные светлые линии стены и подоконника, ровные тени, фигура Ханамии.
— И что мы тут забыли? — холодно спросил Ханамия.
Лицо его не было отстраненным, застывшим. В глазах тлела ровная, расчетливая злость.
— У Мари сложные роды, — мягко сказал Киеши. — Нас вызвала к ней госпожа Сето. Чтобы мы были рядом на всякий случай.
— Она в руках опытных врачей, — голос Ханамии звучал на редкость натянуто. — За ней наблюдают. Не было никакой нужды поднимать нас ни свет ни заря и тащить сюда.
— Ты правда не понимаешь?
— Нет, это ты не понимаешь. Наше присутствие ничего не меняет.
— Формально — да, на практике — нет, ты же знаешь.
Киеши встал очень близко, на расстоянии тепла.
— Если бы это был ты…
— Вот именно, — жестко сказал Ханамия. На свету на его лице проступили острые складки, пролегшие от внутренних уголков глаз к носу. — А она — не я. И никто из нас. Тебе надо уже научиться расставлять приоритеты.
И ушел вслед за Ямазаки, оставив Киеши огорошенным, если не потрясенным. Иногда, за привычным течением жизни, Киеши успевал подзабыть, насколько Ханамия другой. А потом это знание внезапно возвращалось к нему, как опыт зрения после слепоты.
— Киеши-сан?
Госпожа Сето вывела его из задумчивости. Она стояла рядом — некрасивая, очень темная и сухая — и казалось, что она недолговечная тень, отпущенная ненадолго из пустого и гулкого лабиринта коридоров.
— У вас не найдется зажигалки?
Киеши, не ожидавший такого вопроса, принялся суетливо охлопывать карманы. Однажды у Ханамии настали вдруг тяжелые времена. Что-то происходило, о чем он не хотел говорить. У них всех. Ямазаки уехал в долгую командировку куда-то в Африку и выкладывал время от времени в инстаграм фото пальм, верблюдов и мозаичных полов. Хара занимался какими-то продюсерскими делами и маялся как неприкаянный. Фурухаши вообще исчез с горизонта. Сето звонил Ханамии по ночам, и они долго тихо разговаривали при запертых дверях. Единственное, что знал Киеши — что звонки эти дороги, так что Сето, наверное, звонит издалека. Ханамия начал курить, а потом, как все закончилось, так же резко бросил. Но Киеши уже привык всегда брать с собой зажигалку. Он нашел ее в потайном кармане в куртке и протянул маме Сето на раскрытой ладони.
В руке у нее уже была сигарета, и Киеши решил было, что она сейчас закурит, и приготовился напомнить, что здесь курить нельзя, но она лишь вложила сигарету в рот и принялась крутить зажигалку в руке. Ее лицо напоминало лицо Сето — та же слегка нездорового цвета кожа, то же впечатление остановившегося времени. Невозможно было по лицу определить ее возраст. Ее выдавали лишь руки — костлявые, в сетке старческих выпуклых вен и пигментных пятен. Однако можно было сказать, что она сильно устала. Она все молчала.
— Как вы? — не выдержав, участливо спросил Киеши. — Может быть, принести вам кофе?
Она, на мгновение застыв, посмотрела на него с таким удивлением, что Киеши сделалось неловко. Глаза ее вдруг заблестели, не так, словно она собралась было заплакать, а по-другому, как лед, омытый потоком весенней воды. Госпожа Сето как будто бы ожила. Выражение ее лица стало почти человеческим.
— Операция прошла успешно, — сказала она, улыбаясь. — У меня внук.
— Поздравляю, — Киеши готов был рассмеяться от облегчения.
— Не могу сказать, что все безоблачно. За ними еще понаблюдают недели две. Подлечат Мари. Все будет хорошо.
Она как будто убеждала в этом и себя тоже. Киеши вдруг заметил, что Сето все так же спит в углу на сидениях и растерянно моргнул.
— Наверное, вы хотите сказать об этом… сыну, — Киеши на мгновение замешкался.
Госпожа Сето замкнулась.
— Вы им скажите, — лицо ее стало холодным.
— Мне не кажется это… мммм… — Киеши старался сформулировать помягче.
— Как вы думаете, почему я звонила вам? — перебила его госпожа Сето. За окном распогодилось, выглянуло солнце. В его свете она словно бы только потемнела. Киеши обожгло стыдом. Семь пропущенных вызовов!
— Ничего, что вы подошли поздно, — она как будто не заметила его смущения. — Телефоны моего сына и всех его… друзей вообще были отключены.
Она поглядела на Киеши так, словно взглядом пыталась поставить точку, затем повернулась и ушла в темноту коридора. На смену ей оттуда почти сразу же вынырнул Ямазаки со снеками в охапке и напитками в баночках.
— Кофе? Чай? — Ямазаки, шурша, раскладывал на сидениях пакетики.
Киеши все ждал, что Ямазаки спросит про Мари — он не мог разминуться в коридоре с мамой Сето.
— Как Ханамия? — спросил Ямазаки, бросив внимательный, проверяющий взгляд на Сето.
Киеши подавился вдохом. Вот у кого все было в порядке с приоритетами.
«Так, как нельзя», — хотелось сказать ему, но сказать так он не просто не мог — не хотел и не чувствовал за собой такого права. Ханамия был Ханамия. Его вела очень чуждая Киеши логика, сама система его координат была иной, и Киеши порой стоило труда не только понять его, но даже и попытаться. Все это целиком складывалось в тяжелый, харизматичный портрет человека, к которому Киеши был привязан. Поэтому он никогда не торопился с оценкой и старался быть внимательным.
— Госпожа Сето сказала, что ваши мобильники были отключены, — Киеши проигнорировал вопрос Ямазаки.
— Да? — Ямазаки поднял брови. — Ну, лично у меня Аяко с детьми уехала в гости к родителям на неделю. А у Сето…
Ямазаки, ничуть не стесняясь, полез ощупывать ему карманы. Сето недовольно мычал и вяло отбивался, не желая просыпаться.
— Хару, ты знаешь, вечно достают… Ага. Ну вот, просто разрядился, — Ямазаки держал телефон так, что Киеши ничего не было видно. — Эй, Сето, — Ямазаки принялся его тормошить. — Я тут кофе купил. Давай, просыпайся. Тебе еще обратно машину вести, вон, Киеши еле на ногах держится.
Это было явное преувеличение.
— Сето! — Ямазаки не выпускал телефона из рук. Киеши показалось, что про разряженный аккумулятор он врет. — Ну, помоги же, — Ямазаки внимательно смотрел на него. Он улыбался, и улыбка безжалостно и ярко отражалась в хищных зеленых глазах. Казалось, во внешности Ямазаки, своего в доску парня, грубоватого, но прямодушного, проглядывает что-то равнодушно-звериное, беспощадное, готовое к прыжку. — Эй, ну ты чего?
Ямазаки нахмурился, глаза его потемнели. Ямазаки как Ямазаки. Его несколько экзотическая для японца внешность, бывало, отпугивала от него людей. На работе ему так и вообще пришлось доказывать, что рыжий — естественный цвет его волос.
— Если не поможешь, так мы тут и застрянем до обеда, — Ямазаки водил баночкой с кофе у Сето перед лицом. Тот сомнамбулически вертел головой, следуя за запахом.
— Еще чуть-чуть, Ямазаки, — сонно попросил он. — Еще пятнадцать минуточек. — и уложил голову Ямазаки на плечо.
— Пятнадцать? Ну, если пятнадцать, ладно уж, — проворчал Ямазаки. Киеши смотрел, как он улыбается, приглаживая растрепавшиеся волосы Сето. — Потом уж не обессудь. Киеши мне поможет, и мы вдвоем зальем в тебя столько кофе, что ты до вечера не уснешь.
Сето что-то согласно промычал ему в шею. Ямазаки весело подмигнул Киеши. Тот, глядя на них, понял, что ужасно вымотался. События утра наложились на вчерашнюю усталость, оставив Киеши вялым и опустошенным. Он небрежно сгреб с сидений пакетики с закусками, сел, прикрыл глаза и почти тут же задремал. В голове против воли крутились обрывки разговоров, смех, откуда-то с глубины всплыл вопрос Мари — что-то про… Ханамию? Про то, как они все начали общаться?
Киеши вздохнул, задремывая.
Когда-то все началось с просьбы.
* * *
Из Америки Киеши вернулся подлеченным, колено не болело, хотя хирург предупредил его: со временем оно все равно даст о себе знать. Но пока все было хорошо, Киеши вернулся не только домой, но и в баскетбольную команду, с которой они дошли на его третьем году до полуфинала Зимнего Кубка, но взять его во второй раз, увы, не смогли.
Бабушка и дедушка Киеши настолько воспряли духом из-за его выздоровления, что начали заговаривать едва ли не о Токийском университете. Учился Киеши всегда хорошо, баскетбол добавлял ему привлекательности с точки зрения университетских сборных, так надеялись его старики. Однако вдруг оказалось, что тренеры не горят желанием брать в команду игроков, перенесших такую травму. Да, вы теперь здоровы, но нагрузки возрастут.
В отличие от бабушки с дедушкой, Киеши обрадовался, нашел себе институт — не из первого списка, конечно, зато неподалеку от дома. В художественной литературе названия таких скромных учебных заведений обычно пишут звездочками. Так Киеши поступил в институт Н*****.
В баскетбольную команду его приняли с радостью. Он пришел новичком, но вся рутина была ему знакома. Как выяснилось, не только рутина. Во время представления первогодок Киеши заметил, как него бросает украдкой взгляды такой же, как он, первогодок. Его представление Киеши прослушал.
— Киеши Теппей, кто бы мог подумать, что мы так встретимся, — первогодка хмуро улыбался. Был он рыж, зеленоглаз и выглядел так, словно рожден был для пути якудза.
— Действительно, — вежливо ответил Киеши. — А вы кто? Знаете, никак не вспомню.
У рыжего стало такое лицо, словно Киеши угодил в него мячом с размаху. Его удивление очень быстро превратилось в гнев.
— Я — Ямазаки Хироши, — процедил он, подвинувшись вплотную к Киеши. — Из Кирисаки Дайичи.
Киеши порылся в памяти.
— Ой, в самом деле. Сколько лет, сколько зим, Ямазаки-кун, — Киеши радостно ему улыбнулся и обозначил поклон.
У Ямазаки был такой вид, словно он опять пропустил мяч.
— Теперь мы в одной команде, позаботься обо мне, — Киеши еще раз кивнул и отвернулся к корзине с мячами. Он посчитал разговор законченным.
— Неужели ты правда меня не помнишь? — неверяще пробормотал Ямазаки у него за спиной.
— Ну почему же. Ямазаки Хироши. Команда КириДай. Нападающий? Защитник?
— Универсал. Шутер, — поправился Ямазаки. Он пристально смотрел в лицо Киеши, что-то искал в нем и не находил. Сам он выглядел почти обиженным.
Киеши не знал, чего от него хочет этот Ямазаки. Разумеется, он помнил команду Кирисаки Дайичи, но воспоминание это было зарубцевавшимся, как заживший шрам. Наверное, во время первого матча, до того как Киеши повредил колено, все могло бы сложиться иначе. Но не сложилось. А потом… За это «потом», за случившуюся победу Киеши был благодарен — и своей бывшей команде, и Киридаю. За возможность освободиться от сожалений и пойти дальше. Киеши оставил прошлое прошлому.
— Центровой. Давай работать над победой вместе.
Киеши взял мяч и пошел тренироваться.
Ямазаки так от него и не отстал. Всю тренировку крутился рядом, смотрел, от его пристального взгляда у Киеши зудела кожа. Даже когда Ямазаки отворачивался, зуд не проходил, как будто у этого взгляда получалось оставить после себя материальный след.
— Я смотрю, вы знакомы.
— Играли друг против друга в старшей школе.
— О, — тренер выглядел заинтересованным. — И кто победил?
Киеши, улыбаясь, поднял руку. Ямазаки выглядел так, словно собрался с отвращением сплюнуть на пол, но все же не сплюнул.
— Отлично, давайте один на один, — тренер свистнул в свисток.
Игра вышла забавной. Киеши пытался заманить Ямазаки под кольцо и не дать бросать трехочковые, а Ямазаки — наоборот, побольше кидать издалека. В здешнем баскетбольном клубе все игроки оказались уверенными середнячками: ничего сверх, но ничего и хуже, в чем-то посильнее, в чем-то послабей. А Ямазаки был хорош. Упорный, выносливый и злой.
Первая тренировка проходила днем. Солнце за большими окнами зала перелетело зенит и неумолимо падало теперь к горизонту. Воздух в зале по цвету напоминал некрепко заваренный зеленый чай. Тяжело дышащий Ямазаки превратился весь в потное сияние кожи, влажный блеск оскала и диких глаз и хлопанье слишком свободной верхней футболки — на нем их было почему-то две. Ямазаки оказался очень вспыльчивый. Дыхание нужно было беречь, но в какой-то момент он, пыхтя и еле слышно задыхаясь, принялся материться.
— Бля, — шипел он, — ах ты ж…
И так все громче и громче. Тренер сначала свистел, а потом не выдержал и начал смеяться. Потом не выдержали и остальные игроки.
— Чо вы ржете! — Ямазаки вытирал подолом футболки потный лоб. — Перестаньте!
Киеши держался, но все-таки засмеялся тоже. Статистика трехочковых у Ямазаки получалась хорошая: не десять из десяти, но близко к этому. Даже разозлившись, особенно разозлившись, он стал лучше забрасывать. Настолько хорошо, что ради последних двух бросков Киеши отошел, чтобы понаблюдать со всеми за идеальной траекторией полета мяча. И аплодировал тоже вместе со всеми. Ему хотелось, чтобы Ямазаки проявил себя. Тренер затевал эту игру не просто так.
— Молодцы, — он казался очень довольным.
В раздевалке после тренировки смеялись, подшучивали над Ямазаки, а он в ответ очень грубо, но вполне бодро огрызался. Киеши поджидал его у выхода, покручивая в ладони мяч. Ямазаки вышел из раздевалки и остановился, глядя исподлобья.
— Ну что, Ямазаки-кун, один на один?
У Ямазаки вспыхнули глаза, и в ухмылке приподнялась верхняя губа. Он не сказал ничего вроде: «А теперь я тебя сделаю», просто кивнул. Киеши это понравилось.
На площадке было пустынно, в институт не нужно было ходить в форме, и потертые джинсы и любимая свободная рубашка Киеши отлично подходили для уличного баскетбола.
— Давай, Ямазаки, — позвал Киеши, специально опустив хонорифик, — покажи, на что способен.
И Ямазаки показал. В игре без зрителей Ямазаки вел себя раскованней и ловчее. Киеши первый схватил его за футболку, оттаскивая от кольца, и потом еще при случае несильно наступил на ногу. У Ямазаки на щеках заходили желваки, мяч вылетел из кольца, но на провокацию он не повелся. Кажется, он и правда собирался играть честно. В отличие от матча в зале, Киеши сделал его с большим преимуществом.
После озвучивания счета: десять — три, Ямазаки без церемоний отошел к ограде, плюхнулся на покрытие и откинул голову, прислоняясь к сетке. Киеши молча сел рядом и протянул ему бутылку с водой, которой запасся заранее.
— Пасиб, — Ямазаки задыхался и не скрывал этого. — А ты, однако, монстр.
Киеши захлебнулся и закашлялся:
— Вот спасибо. Только ты ошибся. Звание монстров у нас уже занято.
— Это теми-то малолетками? — Ямазаки смотрел искоса, изогнув рот в чем-то среднем между рычанием и улыбкой. — И правда. Ты же «железное сердце», значит, мутант.
Киеши снова подавился.
— Я хочу стать лучшим игроком в этом клубе, — Ямазаки смотрел куда-то в глубокое вечернее небо, и лицо его казалось бледным и недобрым.
«К сожалению, не выйдет», — хотел было сказать Киеши и промолчал, вспомнив о том, как объявлял с крыши о том, что его клуб станет чемпионом Японии.
— Поможешь мне? — Киеши не заметил, когда Ямазаки успел перевести взгляд на него. В полумраке глаза Ямазаки тревожно светились и были такие сосредоточенные, что у Киеши появилось ощущение, будто его взяли на мушку.
— Хорошо, — согласился он, надеясь, что Ямазаки понимает: его согласие — формальность.
Ямазаки не понял или сделал вид. Он не навязывался Киеши, но общее учебное пространство, плавно сходящееся в зал для тренировок, так или иначе сводило их вместе. Большую часть времени они проводили рядом, особенно после того как тренер поставил Киеши под кольцо, а Ямазаки вывел в шутеры. На скамейке запасных они тоже сидели вместе. Ямазаки оказался очень азартным наблюдателем. Вот уж кто от всей души орал: «Защита!» И бормотал под нос: «Твою мать, куда полез… Так его, так!»
Киеши импонировала его прямота и искренность. У него самого никогда не возникало проблем с друзьями — он легко знакомился, легко сходился с людьми и, кроме того, оставался им верен. Однако то, что получалось у Киеши в средней и старшей школе, не вышло в институте. Здесь все старались урвать свободы, единственный ее кусочек между выматывающим экзаменационным марафоном последнего года и не менее выматывающим рабочим марш-броском всей жизни последующей. Здесь ходили на вечеринки и гоконы, в караоке, ночные клубы, искали байто поприбыльней. Киеши после учебы и серьезной, выматывающей тренировки спешил домой.
Старики его даже поругивали за это, дескать, он напрасно тратит самое чудесное время своей жизни. Киеши смотрел на них и улыбался. Жизнь у него еще будет, а время с ними неумолимо истекало. Потихонечку они как-то словно бы уменьшились и высохли. Иногда, ночами, вставая попить, Киеши подходил к двери их спальни, тихонько отодвигал ее и прислушивался к их дыханию. Дедушка порой переставал дышать, и Киеши напряженно застывал, прислушиваясь, пока неровное дыхание не возобновлялось. По утрам он часто видел, как дедушка сидит на футоне, глядя в крохотный садик за раздвинутыми седзи, с безвольно обмякшим лицом и руками, праздно лежащими на покрывале.
Друзей в институте Киеши так себе и не завел. Девушки, впрочем, тоже. Вот на Ямазаки неожиданно обращали внимание. Его часто принимали за человека, у которого внешность отражает содержание — и ошибались. Ямазаки вдруг оказался едва ли не первым по успеваемости на потоке. Учеба давалась ему если не легко, то без особых усилий. Со временем выяснилось, что у него состоятельные родители и, если нужно, он вполне умеет быть и веселым, и интересным, и забавным. В определенный момент Ямазаки внезапно вошел в моду. Киеши смотрел, как он отбивается от девушек, стараясь быть вежливым, и как под растерянной улыбкой у него проглядывает страх, весело хмыкал в ладонь и думал, что если его самого кто-нибудь пригласит на свидание, он пожалуй что и согласится.
Он даже открыл рот, чтобы сказать: «Хорошо», когда смутно знакомая девушка, круглолицая, с короткой шеей, протянула ему в поклоне письмо.
«Надо же, как в школе», — подумал Киеши.
— Вы не могли бы передать это Ямазаки-куну? — девушка смотрела исключительно в пол.
— Может, вы сами?
Девушка посмотрела слегка высокомерно:
— Пожалуйста.
Киеши не стал ей отказывать. У Ямазаки смешно вытянулось лицо при виде конверта. Он посмотрел на Киеши, на конверт, опять на Киеши… Тот не выдержал и рассмеялся.
— От поклонницы.
— Тьфу ты, напугал, — Ямазаки расслабился и хохотнул. — Я уж подумал…
Он осекся, повертел конверт в руках, подошел к ближайшей урне и принялся тщательно, старательно рвать его на мелкие кусочки.
— Стоит ли, Ямазаки-кун? — Киеши была неприятна эта картина.
— Это же записка от той, из экономисток. Наглой такой, — Ямазаки проявил неожиданную для Киеши прозорливость. Он нехотя кивнул. — Вот если бы сама отдала, я бы прочел. Неприятно, когда в таких делах используют друзей.
То, что Ямазаки назвал другом его, до Киеши дошло даже не в первую минуту. Ямазаки давяще смотрел раздражающе светлыми глазами.
— Когда это мы успели стать друзьями? Не припомню такого, Ямазаки-кун, — натянуто улыбнулся ему Киеши.
— Сейчас. Мы стали друзьями — сейчас, — Ямазаки упрямо выпятил подбородок. — И теперь для закрепления дружбы куда-нибудь сходим. — И уточнил: — Куда-нибудь кроме баскетбольного клуба.
Про Ямазаки Киеши слышал, что он любит файтинги и, соответственно, проводить время в залах игровых автоматов. Ему это было не интересно, о чем он тут же Ямазаки и уведомил.
Ямазаки посмотрел на него как на ненормального:
— Завтра тест. Какие автоматы? Библиотека!
В ней они и просидели до самого закрытия. После этого Ямазаки все чаще начал подсаживаться к Киеши на общих лекциях, в институтском дворике и в кафетерии. Он мало что говорил, да и общих тем, кроме баскетбола, у них не было. Просто составлял компанию. Рядом с ним Киеши со временем начал ощущать странную тоску. Вот у него была команда Сейрин, родная, дружная, а вот все, что осталось — Ямазаки Хироши. Все прежние друзья Киеши учились в Токио, но при этом снимали квартиры, подрабатывали, даже Изуки съехал от семьи. Киеши периодически звонил им, и они болтали, и чем дальше, тем короче становились разговоры и глубже паузы, а в конце вдруг выяснялось, что встретиться нет никакой возможности. Ни на этой неделе, ни на следующей. Может быть, на каникулах, или если вдруг в какие-нибудь выходные выпадет счастливый случай. Случай все не выпадал.
В клубе тренировки становились все интенсивней. Основной состав выступал в матчах, Ямазаки и Киеши обсиживали одну скамейку, потом сидели рядом в автобусе, потом спали на соседних футонах в летнем лагере. Ближе к зиме тренер наконец пообещал выпустить их к кольцу. Киеши волновался, но это ни в какое сравнение не шло с тем, насколько волновался Ямазаки. Он стоял, кривя губы, его почти трясло. Потом вдруг перестало.
— Они пришли поболеть за меня.
Киеши хотел было спросить, кто, но, выйдя на площадку и оглядевшись, понял, кто. Поболеть за Ямазаки пришел бывший основной состав Кирисаки Дайичи. Они стояли над трибунами, плохо различимые снизу. Ямазаки помахал рукой. Трое помахали в ответ, один воздержался.
В этой игре Ямазаки играл как дьявол. Рыжий дьявол из западных путаных мифов. Киеши поддерживал его. Команда выиграла, к искреннему удивлению тренера. Впервые после победы Киеши слушал в раздевалке удивленную тишину. Никто не ожидал этого выигрыша, удивительным образом тренер, кажется, не знал, что с ним, таким незапланированным, делать. Ямазаки звонко, со злостью, захлопнул дверцу шкафчика и объявил на всю раздевалку:
— Мы молодцы. Идем, Киеши.
Кто-то заикнулся про празднование и замолчал под тяжелым взглядом Ямазаки.
— Идем, — сказал Киеши, пытаясь мягкостью и улыбкой сгладить ситуацию.
Они вышли из раздевалки, рассыпав по гулкому коридору эхо от грохота захлопнувшейся двери и шагов. Ямазаки молчал и хмурился.
— Наверное, в следующий раз твоя команда не сможет прийти тебя поддержать, — разбил Киеши неуютную тишину.
— Чего это? — Ямазаки вытаращился на него с искренним удивлением.
— Ну, наверное, у них самих будут матчи, — предположил Киеши, пытаясь игнорировать грустный тоненький голосок проснувшейся зависти.
— Не. Они бросили баскетбол.
— Как, все? — Киеши даже остановился.
— Ну да.
— Это огромная потеря для баскетбола, — с искренним сожалением заметил Киеши.
Ямазаки посмотрел на него недоверчиво и вдруг улыбнулся одной из своих редчайших улыбок, на которую западало большинство девушек: ясной, солнечной и безоглядной.
— Ну-ка повтори.
— Большая потеря… — послушно повторил Киеши.
— Огромная, ты говорил «огромная», — в голосе Ямазаки звучала жадность. — Пошли.
Он вдруг схватил Киеши за руку и стремительно поволок по коридорам и лестницам, а потом вон из здания, и так — до самой последней ступеньки. Чуть в стороне от выхода его ждала команда: Фурухаши, Сето и Хара сидели на каменном парапете, Ханамия беспокойно ходил рядом. Они повернули головы к Ямазаки и Киеши очень похожим, слаженным движением. Ямазаки выпихнул Киеши вперед:
— Он сказал, что без вас у баскетбола огромная потеря!
Киеши не мог ни понять, ни разделить его восторга и на всякий случай улыбнулся, пытаясь скрыть, до чего ему не по себе. Ему показалось, что он переоценил уровень зарубцованности своих воспоминаний.
— Если он сказал именно так, — холодно отозвался Ханамия, — тогда ему стоило бы научиться яснее формулировать высказывания.
— Не слушай его, — посоветовал Ямазаки, обернувшись к Киеши, — он сноб и ханжа.
— Ямазаки, да ты совсем разучился следить за тем, что говоришь, — Ханамия выглядел неважно: напряженный, бледный, губы совсем побелели.
— Ой да, — подал голос Хара, — теперь знаешь, что нас всех ждет?
— Кара небесная, не иначе, — подхватил Ямазаки.
У Ханамии начал нехорошо подергиваться глаз.
— Долбоебы, — негромко, но очень внятно заметил Сето. — И не лечитесь.
— Увы, от такого лекарство еще не изобрели, — Фурухаши рассматривал Киеши в упор, и тому казалось, что у него вот-вот начнется лучевая болезнь.
— Ну прости, прости, — Ямазаки как-то виновато, бочком, бочком подобрался к Ханамии и вдруг, к невероятному удивлению Киеши, чмокнул того в щеку. Киеши, кажется, даже ахнул от удивления.
— Мне же сегодня можно, — вкрадчиво продолжил Ямазаки.
Лицо Ханамии разгорелось нехорошим пятнистым румянцем, все остальные вели себя так, словно ничего особенного или необычного не происходит.
— Прости ему на сегодня, Ханамия, — попросил Сето. — Он все-таки выиграл.
— Мы выиграли, — Ямазаки сказал это как-то очень настойчиво. — Мы.
— Что, команда? — Хара недобро улыбался. — Силой любви? Ой, прости, то есть командной взаимопомощи.
— Мне помог мой друг, — Ямазаки кивнул на Киеши. Тот все это время пытался незаметно отступить, но попробуй сделать это при почти двух метрах роста. Его пригвоздили к месту два напряженных взгляда, один скрытый челкой, один насмешливый и еще один — радиоактивный.
— И с каких это пор вы друзья?
— С недавних, — Ямазаки не собирался отступать.
— Что ж. В таком случае, добро пожаловать, друг, — Сето особенно выделил последнее слово.
— Спасибо за компанию, — Киеши, не зная, куда деть руки, то и дело поправлял лямку спортивной сумки на плече. — Но мне надо домой.
— Конечно-конечно, — проворковал Ханамия, — вы наверняка вымотались, и только забота родных выжмет усталость из ваших…
— Чресел, — подсказал Хара и гнусно захихикал.
Ханамия медленно и устало закрыл глаза:
— Почему вокруг сплошные идиоты?
— Я вокруг вижу тебя, Хару, Сето, Ямазаки и Киеши-сана, уточни, пожалуйста, — с каменным лицо попросил Фурухаши.
— Коджиро, и ты туда же? — на Ханамию больно было смотреть.
— Как там Хара говорил? Сила любви и командный дух?
@темы: Внеконкурс, Фанфик, The Rainbow World. Другие миры, День 42, Футуристическая AU, Kirisaki Daiichi Team
Точно еще перечитаю, чтобы разложить все впечатления, пока что могу только сказать - вау, спасибо, обалденный текст!
Обидно, что из-за одного комментария улетел во внеконкурс - пошла бы голосовать только ради него.
Местами жуткий, с хорошо выдержанной интригой, но по большей части совершенно домашний и ламповый. Про взаимодействие ребят читать одно удовольствие, такая большая семья со странностями. Киеши долго тупил, конечно, но ему простительно читать дальше
Огромное спасибо автору! Уверена, что еще не раз перечитаю)
Он никогда не рассматривал одиночество как синоним потери, в то время как Хара вполне очевидно воспринимал его крайне конкретно. Как смертельную нехватку чего-то или кого-то определенного.
«Буду ли я одинок, если у меня не станет Ханамии? — думал Киеши и отвечал себе же, — буду».
Только он со своим одиночеством мог справиться, умел его ценить и наслаждаться им, а тот же Хара — нет.
Мне всегда Ханамия, несмотря на его ум, казался более уязвимым нежели Киеши.
Шикарная АУ
Санри, даже сам автор, наверное, не знает точно, какое именно решение принял Киеши. Но не много же выбора ему оставили...
Читайте на здоровье!
Ori1990, да, так подумать, и Ханамия, и Киридай тут... уязвимые в каком-то смысле.
Спасибо!
Автор, я буду любить и ненавидеть вас вечно, прямо наизнанку вывернули.
И такой Ханамия вышел дивный. А Киеши простоватым.))
Надеюсь, Киеши не согласится, ради себя и остальных.Спасибо, автор!
Удивительная гамма ощущений - от сквика вначале (ужасные отношения для меня описаны) до какого-то даже беспокойства ) Интересно было читать.
Киридаевцами залюбовалась, такие они тут хорошие)
При этом настолько друг друга понимают, и принимают.
Одно целое, да. Пятеро.
Больше всего понравился Ямазаки))).
Хотя нет, они все просто ужасно понравились, не смотря ни на что.
Что касается решения Киеши, то, не смотря на предупреждение Ханамии, он может и согласиться, как мне кажется. Ханамия ведь его уже однажды предупреждал, ну и чем это закончилось?
Хотя чем это согласие закончится, трудно представить. Полное слияние - и любовь к самому себе? А как же индивидуальность?
В общем, вопросов много. И перечитать действительно будет интересно, но уже под другим углом.
Спасибо большое!
NightBeast, автор у нас вообще любит вот так взять и завязать всех в ментальный узел...
llex22080, ну вот оказалось, что любовь все равно выламывается, да.
litha, автор, в общем, тут одинокий
Soleillo, Киеши долго вываживали, привык, приручился...
На здоровье, читайте нас и дальше!
darkmorgana~, спасибо! Да, действительно, отношения там жутковатые местами.
Лена ЭльКа, корзинка котят
Natali1919, перечитывайте на здоровье!
Спасибо большое, история держала в напряжении, и, что интересно, это не напрягало, чувства менялись по ходу сюжета...и как итог - да, хочется еще. Пишите продолжение)
У меня дурацкое ощущение, что Теппей остался один, потому что "Двое, пятеро, один". Это же не так?
Удивительный текст. Было нелегко привыкнуть к такой заботе в команде. Совершенно чумное объяснение!
хочется развития темы, а то как же!Очень понравилось!
Всё настолько слишком хорошо и необычно - по отношению к Киеши - и без повода, что становится очень не по себе. Но не оторваться.
Я даже было подумала, что они какие-нибудь инопланетяне
Как ужасно - никогда не быть одномуСпасибо!
Физически тошнит после прочтения. Во время прочтения - рыдала.
Не знаю, что сказать. Мастерство автора выше всяких похвал, не отнять.